* * *
Месяц за месяцем, год за годом. Есть у тебя цель или её нет, а быть может, ты её и вовсе никогда не найдёшь, время будет неумолимо идти вперёд, будут сменяться пейзажи, города, люди, будут меняться настроения и одежда, внешность, состояние здоровья, но неизменным останется только ход мыслей. Даже при изменённом по каким бы то ни было причинам мировоззрении ход мысли не изменится никогда. Кошка всегда будет думать, как кошка, и падать на все четыре лапы, а Хибари Кёя всегда будет Хибари Кёей, ну, может только чуть реже будет называть травоядных травоядными, но от того более грозно и пугающе будет звучать из его уст это слово. Несмотря на то, что людям приходится переживать, время идёт вперёд, уводя за собой сильнейших и давая возможность всем остальным хоть как-то крутиться, пока они не потонут в водовороте событий, потеряв возможность дышать кислородом в этом ворохе мыслей и искусственных эмоций, сквозь которые уже никогда не разглядишь истинную голубую бездну полуденного неба. Когда тебе двадцать шесть, тебе уже не кажется, чтобы знаешь всё на свете, как казалось, когда тебе было шестнадцать. В двадцать шесть лет ты либо уже знаешь что-то абсолютно точно, либо абсолютно точно знаешь то, чего ты абсолютно точно не знаешь. Но это и тот возраст, когда ещё не поздно узнавать, докапываться до глубин собственного самосознания посредством разнообразных факторов. Это то время, когда никто уже не посмеет упрекнуть тебя в непохожем на остальных восприятии мира, если ты успел доказать окружающим, что он верен. Силой ли, преданностью ли, добротой ли, или ещё чем, а, быть может, всем и сразу. А ещё в двадцать шесть у тебя столько секретов, что в шестнадцать и помыслить о таком количестве было трудно. Рамки сознания и мировосприятия можно расширить, а не сузить, если верить только в то, во что хочется верить именно тебе. Самодостаточность – это то, чего Хибари Кёе, уже почти десять лет как официальному Хранителю Облака одной из самых сильных мафиозных семей Вонголы, можно было не занимать. Он знал, чего хочет, но об этом не обязательно было знать другим. Пока у него были причины, удерживающие его рядом с тем кругом людей, с которым он имеет дело уже определённое количество времени, он не собирался менять место свой дислокации, и уже точно он не собирался покидать свой родной Намимори. Оттого, стоя по сенью зелёных деревьев, он знал, что всегда может вернуться и с полуулыбкой на устах и поющем Хибёрде на плече, тепло проговорить: - Давно не виделись, Намимори.* * *
Всё шло точно по установленному плану, поэтому без сожаления Кёя покинул Италию и направился туда, где сейчас ему было самое место. До дня и часа Х ещё было время, и можно было умиротворённо попивать чай, сидя в чёрном кимоно, любоваться садом да начищать до блеска тонфа - сразу после того, как он забьёт до смерти тех, кто посмел сотворить подобное с тайным убежищем Облака Вонголы. Но это всё проза жизни, а о поэзии, увы, сейчас думать не приходилось: все были взвинчены, на Базе прибавилось народа, что не могло не взвинтить нервы и самому Хибари. Члены семьи давно вывели простую формулу, которая гласила: «Количество людей на базе прямо пропорционально количеству времени, которое Хибари Кёя на этой самой базе же проведёт». Никто не говорил об этом вслух, но все знали, что так и должно быть, потому что этот мужчина так решил, а его решения обжалованию не подлежат. И всё бы ничего, но, как уже было сказано ранее, время неумолимо идёт вперёд, сменяя сутки, недели, месяцы, годы, десятилетия, столетия…* * *
- Хм? – недовольно покосился Кёя в сторону, где находился источник шума, прервавший и без того неспокойный сон мужчины. - Хибари! Хибари! Камикорос! – непосредственно заявил Хибёрд, слетев с места своего ночлега и усевшись прямо на макушку брюнету. «Как верно подмечено», - поднявшись на ноги, Хранитель взял за холку закопавшуюся в мусорном ведре кошку с большими рубинового оттенка глазами и направился на базу, даже не пытаясь сдержать навязчивые зевки и не борясь с желанием завалиться обратно на футон. Конечно же, как он и предполагал, кошка принадлежала Гокудере Хаято. Когда-нибудь Ураган научиться управляться со своим животным и даже сможет заставлять её приносить пользу обществу, но пока что Ури была просто нецелесообразным расточителем окружающих ресурсов. Будь Кёе шестнадцать, он бы тут же забил до смерти и кошку, и хозяина, но в двадцать шесть он понимал, что сразу начать приносить пользу никто и ничто не может, и чтобы была отдача, нужно постараться для этого самому. - Оясуми, - коротко закончил он и без того не слишком продолжительный разговор и направился по длинным тёмным коридорам обратно в свою опочивальню. Из мыслей, в которые погрузился самый сильный хранитель Вонголы, его вырвала девушка, а вернее её лоб, который врезался в его грудь. Она вскрикнула, скорее всего, от неожиданности и отскочила назад, её тёмно русые волосы разлетелись по плечам, руки инстинктивно попытались защитить самый важный орган – сердце – и ладони сцепились в замочек на уровне груди. Глаза, прежде чем уткнуться взглядом в пол, блеснули в свете одинокой лампы, что тускло мерцала где-то к глубине коридора, за спиной Хибари. Кёя достаточно отчётливо видел лицо девушки, а она его вряд ли могла разглядеть, да и в таком возрасте наверняка не хотела. - Хахи! Простите, простите меня! – не дожидаясь реакции мужчины на произошедший инцидент, воскликнула она. Кёя молчал несколько секунд, прежде чем изрёк многозначительное: - Хм. И тому была причина. Совсем недавно, не более недели назад, они расстались во Флоренции. Он ещё помнил, как доверчиво она сжала его ладонь, а ноздри всё ещё щекотал фантомный аромат её духов, как тогда, когда он целовал на прощание её в висок. Всего каких-то несколько дней назад, но Кёя уже тогда знал, что Хару вернётся обратно в Японию, пусть почти сразу после прибытия она и примет обличие себя десятилетней давности, она будет здесь, в Намимори, таков был план. Но где-то в глубине души, в том её укромном уголочке, который он никому и никогда не покажет, ему хотелось, чтобы девушка осталась в безопасном месте: в Италии ли, или на Маврикии – не важно, где, главное, чтобы подальше от будущего места боевых действий. И подсознательно он понимал, что его желание не впутывать её в разборки мафии могло быть исполнено, если бы он настоял на этом, но также он знал и то, что план Ириэ Шоичи сработает только в том случае, если у каждого будет, кого или что защищать. Да. За прошедшие десять лет Миура Хару стала той девушкой, которую ему захотелось защищать, потому что ей, в отличие от всех окружающих его людей и травоядных, он дарил самое дорогое, что у него было. От раза к разу, от встречи к встрече, она могла быть стопроцентно уверена в том, что увидит его улыбку. Они научили друг друга улыбаться, раскрыв сердца благодаря двоичным кодам. Быть может, между ними и не было ничего, кроме их маленького секрета, который состоял в том, что они были знакомы. Быть может, всё было куда проще, чем они оба привыкли думать, скрываясь от всевидящих линз камер и глаз окружающих где-нибудь в кладовке для швабр, чтобы украсть друг у друга по короткому поцелую, а после бежать дальше, притворяясь, что ничего вовсе не было, при этом нервно поправлять галстук или утыкаться взглядом в пол, скрывая румянец. Быть может, эти опасные свидания вдали ото всех, это просто вымысел, фантазия, и они на самом деле не так важны друг для друга, как им могло показаться за эти годы, проведённые не то вместе, не то врозь, когда ни разу им не удалось проспать в обнимку в одной постели до утра, быть может… «Хм, да какая разница?» Рука Хибари едва заметно дёрнулась навстречу Хару, инстинктивно желая вновь ощутить её нежную кожу и запечатлеть в памяти подушечек пальцев воспоминания десятилетней давности, когда они переживали тот период, когда никак не были связаны, но самообладание также инстинктивно взяло верх раньше, чем он сделал хоть что-либо, что могло быть так откровенно расценено как домогательство. - Что ты здесь делаешь? Тебе пора спать, - бескомпромиссно заявил мужчина, глядя на девушку сверху вниз, но, конечно же, подобные слова воспринять, как успокоение могла только взрослая Миура, маленькая же продолжала стоять в нерешительности, едва заметно дрожа. И тогда Кёя понял, что вид такой напуганной любимой девушки не доставляет ему никакого удовольствия. Протянув руку к ней, он таки взял её за предплечье. Когда-нибудь она научится правильно расценивать этот жест, когда-нибудь она узнает, что за ним будет следовать, но сейчас он имел совершенно другой смысл. Наклонившись к уху девушку, Хибари проговорил. - По-настоящему сильные люди не будут притеснять других, – в ответ на извинения испуганной и чувствующей себя одинокой и загнанной в угол Хару, он мог ответить только это, ну и ещё, пожалуй, - Не трепещи, как осиновый лист, травоядное~ Он никогда и никого не называл травоядным с такой теплотой, с какой называл её, и он знал, что из произнесённой фразы она поймёт всё, что, возможно, силилась понять все восемь месяцев их общения и все восемь месяцев тишины после них, но никак не могла. Потому что он, увидев её возле Савады Цунаёши некоторое время спустя после того, как они перестали вести интернет-дневники, испытал, по сравнению с обычным своим состоянием, бурю эмоций. Одной из которых была ревность. Ощутив, что дрожь прекратилась, Кёя разжал пальцы и выпрямился в полный рост. Теперь она смотрела ему в лицо испуганно и изучающе, и тогда, когда её глаза расширились, он прошёл мимо неё, подарив ей едва заметную улыбку. И именно в этот момент она поняла, что это всё было неспроста. Все её знакомства, все эти путешествия во времени, а ещё этот интернет-дневник, комментарии в нём, бессонные ночи, которые она тратила, размышляя об их общении, оборвавшемся восемь месяцев назад - хотя никто уже и не искал причину - почему, все её попытки понять его ход мысли эти полтора года, все сложности объяснялись очень легко - она поняла, что любит его. Он же понял это значительно раньше, где-то на пути между её первым и вторым комментариями, когда в воздухе витало едва уловимое ощущение доверия, которое он силился игнорировать, но в итоге поймал и подарил ей, просто так, потому, что захотелось. И теперь у них был секрет, один на двоих, и он был куда более глубоким, чем могло показаться на первый взгляд. Пронизанный духом средневековой романтики и обвитый посредственностью эпохи кибернетики, взаимный секрет, который они поклялись хранить, невербально и даже не в буквенном коде, они просто поняли это, взглянув друг на друга, а признанием стала взаимная улыбка.