Подари мне небо

      Увидев ее впервые во дворце, капитан Шершень понял — появился еще один повод ненавидеть. На улице, несмотря на май, было пасмурно и дождливо, настроение было куда как препротивное, а тут еще и это… Лярва , бескрылая, тощая темнокожая лярва со слипшимися от грязи патлами и маской, нарисованной сажей на лице. Грязная, тупая дикарка.       Лярв капитан ненавидел всей душой еще со времен своего рабского отрочества, и то, что принцесса Киана пригрела эту змею на своей груди, выбивало его, как охранника, из колеи. Он давал присягу охранять Их Высочеств включительно и от подобной погани, а тут сама погань пытается охранять Их Высочество от него. Подобное загоняло несчастного Шершня в глубокий диссонанс. Враг ходил прямо под боком, еще и едва ли не в любимцах у одной из принцесс.       Когда их взгляды пересеклись, лярва оскалилась, показав длинные острые клыки, на что он вытаращил большие разноцветные глаза, а в следующий момент оскалился в ответ. Стерва! Угрожает еще. Для себя решил разобраться с тварью, как только подвернется возможность сделать все по-тихому.       — Ксури, прекрати! — принцесса заметила поведение новой подопечной. На удивление, та тут же прекратила скалиться, и вдруг откуда-то со стороны к ней подлетел мальчонка лет трех, хватая лярву за ногу, и та, сразу изменив выражение лица, защебетала что-то нежное и взяла ребенка на руки.       И, наверное, впервые в жизни желание капитана убивать угасло. Те мгновения, пока он видел, как лярва возилась с отпрыском, ввели его в ступор. Его учили с детства, что лярвы — бесчувственные истуканы, не способные на какие-либо чувства, кроме жажды убийства направо и налево, и то, как она искренне любила ребенка, выросший без материнского тепла Шершень не мог воспринять на подкорках. Одно понял, что у него не поднимется рука обидеть ее теперь, даже невзирая на это вызывающее поведение.       А ночью она приснилась ему, щебетала что-то мелодичным голосом, обнимала крепко, одаривала такими ощутимыми поцелуями, что он невольно таял в ее руках, трепетал всем телом, готовый схватить в объятия, повалить на жесткие доски топчана… И вдруг впилась длинными клыками в шею. Шершень вскрикнул, садясь. Сердце выскакивало из груди, тело покрылось холодной испариной, и покрывало мерзко липло к нему, а капитан смотрел в окно, за которым царствовала дождливая ночь, и впервые в жизни не знал, что делать, ведь маленькая оборванка с ребёнком, которая по идее должна была представлять опасность для него и окружения, никак не выходила у него из головы.       — Да что же это такое?! — прошептал он с горечью и обхватил голову руками.