Только утром Мо Жаню удается осмотреться в жилище Чу Ваньнина, и от того, что он видит, волосы на его голове встают дыбом, и нет, это не фигура речи.
Квартира выглядит как настоящее поле боя, на котором вместо оружия используют книги, а вместо трупов бравых воинов лежат пакеты из доставки еды и всякий хлам.
Диван, кресло, рабочий стол, даже пол в гостиной — все поглощено внушительными томами преимущественно медицинской литературы. Мо Жаню приходится внимательно смотреть себе под ноги по ходу движения, чтобы не споткнуться о какую-нибудь непонятную хрень. Он невольно хмыкает, переступая через собрание статей по клинической психологии за прошедший год, и представляет, как Чу Ваньнин в раздражении отбрасывает его в сторону, несогласный с гипотезой одного из исследователей, а потом так и оставляет его валяться между рабочим столом и креслом.
Ну нет, все же это полный пиздец, думает Мо Жань, заглядывая в кружки из-под кофе возле ноутбука, в которых уже успела зародиться новая жизнь. Как вообще Чу Ваньнин, лишь одними своими идеально выглаженными рубашками и тщательно начищенными туфлями кричащий о высочайшем уровне перфекционизма и самоконтроля, может жить
так? Мо Жаню явно понадобится время, чтобы уложить в своей голове это возмутительное противоречие в существовании своего психиатра.
Добравшись, наконец, до другого конца комнаты, парень распахивает окно и с облегчением вдыхает свежий воздух. Руки так и чешутся навести в жизни Чу Ваньнина порядок, и это желание напрягает. Как будто Мо Жаню действительно есть дело до этого человека.
Мо Жань собирается уже пойти на кухню, чтобы чем-нибудь смочить пересохшее горло, как замечает на подоконнике знакомую записную книжку. Подавшись непонятную порыву, он открывает ее на случайной странице и первое, что видит — свое имя, написанное элегантным почерком.
— Прекращай рыться в моих вещах.
Парень резко захлопывает блокнот и поднимает взгляд.
Чу Ваньнин стоит в дверях и всем своим видом транслирует крайнюю степень раздражения и недовольства. К большому разочарованию Мо Жаня, он уже успел одеться, и явно не в домашнее. Свитер молочного оттенка с высоким горлом облепляет его руки и шею, скрывая следы прошлой ночи, а темно-синие брюки обтягивают, как выяснилось, очень сильные ноги.
Мо Жань ухмыляется и делает шаг навстречу ему.
— Как скажешь, доктор Чу. Я с радостью пороюсь в кое-чем другом. Например, у тебя во рту.
Чу Ваньнин моментально вспыхивает от этих слов, и парень радуется, что наконец-то ледяная броня этого невозмутимого человека дала трещину. Неужели для того, чтобы развидеть эмоции на лице мужчины, было достаточно провести с ним ночь? Если бы Мо Жань знал о волшебном воздействии секса на Чу Ваньнина, то склонил бы его к плотским утехам намного раньше.
— Бесстыжий, — бросает Чу Ваньнин Мо Жаню в ответ и с гордо поднятой головой уходит на кухню.
Мо Жань бодро следует за ним, не прекращая ухмыляться.
Кухня пугает Мо Жаня даже больше, чем гостиная, и не потому, что там тоже царит срач.
Нет, его пугает количество лекарств.
Баночки с разными таблетками занимают практически все поверхности — их чудом не оказывается на плите и в раковине. Что-то из этого БАДы, но подавляющее большинство — сильнодействующие рецептурные препараты.
— Ты чем-то болен? — спрашивает Мо Жань напрямую.
Чу Ваньнин не отвечает. Он открывает одну из баночек, высыпает две пилюли на ладонь и глотает их, даже не запивая водой.
— Ваньнин?
— Ничего серьезного, — наконец, объясняет мужчина неохотно. — Просто слабое здоровье с детства и много дефицитов. Приходится их восполнять, чтобы нормально функционировать. И перестань звать меня по имени. Соблюдай субординацию, в конце концов.
Чу Ваньнин сейчас серьезно? То есть называть его по имени нельзя, потому что это якобы нарушение границ, а спать с ним — да, пожалуйста? Интересная логика, однако.
Так-то Мо Жань уже собирался побежать в ближайшую аптеку за смазкой, чтобы начать утро не с чашечки кофе, а кое-чего погорячее, но, видимо, сначала придется немного поговорить.
Мо Жань ненавидит разговаривать. Ему всегда было проще показать, чем объяснить.
Но что он может показать в текущей ситуации? Свой впечатляюще незаурядный, достойный восхищения член? Других козырей у него нет.
Ну да, и тогда Чу Ваньнин сразу же заберет свои слова про субординацию обратно и возьмет этот козырь в рот. Мечтать не вредно, чувак.
— Чего завис? Неужели количество выпитого вчера все-таки окончательно атрофировало твой мозг?
Мо Жань трясет головой, выныривая из влажных фантазий, и смотрит на Ваньнина с насмешкой.
— До возмутительного грубо, доктор Чу. Тебе же так нравится?
— Нравится что? — Чу Ваньнин, наконец, поворачивается к Мо Жаню лицом и с вызовом отвечает на его насмешливый взгляд.
— Как что? Говорить. Действовать. Ебаться.
Мужчина сохраняет равнодушное выражение лица, но уши его стремительно краснеют.
Мо Жань даже не скрывает, что наслаждается этим.
— Я поражен тобой и твоей порочностью в самое сердце, доктор Чу, — говорит он с лукавой улыбкой. — Не знал, что ты из тех, кто любит пожестче, хотя мне и следовало догадаться. В следующий раз можем попробовать.
— Следующего раза не будет.
Ага. Значит, и спать с ним теперь тоже нельзя.
Не больно-то и хотелось.
Но вместо того, чтобы озвучить эту правильную мысль или сказать очередную похабщину, Мо Жань задает неправильный вопрос:
— Почему? — и при этом звучит до отвратительного уязвлено.
Блядь.
Лицо мужчины немного смягчается.
— Потому что это не то, что на самом деле нужно тебе, Мо Жань.
Молодой человек ожидал услышать целую лекцию про врачебную этику, переносы и проблемы с отцом, но уж точно не это.
— И что же мне, по-твоему, нужно? Будь добр, доктор Чу, просвяти меня.
Чу Ваньнин не торопится отвечать. Он, словно бы ничего особенного сейчас не происходит, подходит к плите и начинает что-то искать.
— Присядь. Я сделаю кофе, и мы спокойно все обсудим.
И Мо Жань взрывается.
Он в мгновение оказывается возле Чу Ваньнина, с силой притягивает его к себе за талию и вжимает в стену между холодильником и кухонным столом так, что тот ударяется об нее затылком. Мужчина пытается оттолкнуть его от себя, но своими попытками сопротивления только еще больше распаляет Мо Жаня.
— Прекрати немедленно! — сквозь зубы цедит Чу Ваньнин и отчаянно уворачивается от настырных губ Мо Жаня.
— Я не могу позволить тебе устроить блядский сеанс психотерапии прямо здесь и сейчас, — шепчет Мо Жань ему прямо в ухо. — Поэтому приходится тебя всячески отвлекать, — горячий язык скользит по мочке, вызывая у мужчины мелкую дрожь. — Почему ты так упорно продолжаешь все рационализировать, Ваньнин? На самом деле все просто: ты хочешь меня, а я хочу тебя. Так какая нахуй разница почему так получилось?
— Я не могу, — продолжает противиться Чу Ваньнин, но не сдерживает стон, когда Мо Жань отодвигает воротник его свитера и впивается в один из оставленных им засосов зубами.
— Ты можешь все и даже больше, — звучит как рекламный лозунг, но Мо Жань уже не соображает, что говорит.
Все, к чему сейчас стремится его естество, — это Чу Ваньнин.
Губы Мо Жаня, наконец, находят то, что так долго искали.
Мо Жань целует Чу Ваньнина настойчиво и жадно, словно пытаясь вытянуть из него жизнь. Мужчина продолжает сопротивляться, но уже как-то вяло, и в конце концов впускает чужой язык в свой рот.
В голове Мо Жаня взрываются тысячи фейерверков лишь от одного поцелуя с этим невыносимым человеком. Ни один секс в его жизни не вызывал тех эмоций, которые он испытывает сейчас. Все, что было до прошлой ночи, оказалось лишь жалким суррогатом истинного наслаждения. Мо Жань не уверен, что теперь, познав такое удовольствие, сможет отказаться от него.
Отказаться от Чу Ваньнина.
Осознание этого вызывает невероятный дискомфорт, и Мо Жань безжалостно прикусывает нижнюю губу мужчины, чтобы напомнить себе о том, чего он хочет на самом деле.
Когда-то он мечтал о том, как будет чтить и оберегать Чу Ваньнина словно верный пес. Он готов был всю жизнь прислуживать ему лишь за ту каплю доброты, которую получил от него при первой встрече. Но теперь все это осталось в прошлом. Единственное, что нужно Мо Жаню — это доказать, что они равны.
Мо Жань разрывает поцелуй, чтобы перевести дыхание, и вглядывается в лицо Чу Ваньнина, пытаясь понять, что же он чувствует.
И залипает на тонкую капельку крови, катящуюся вниз по подбородку из уголка распухших губ.
Мо Жаню окончательно сносит крышу. Он тщательно слизывает кровь и снова целует Чу Ваньнина, проталкивая в его глотку язык так глубоко, как только возможно, чтобы мужчина точно почувствовал этот металлический вкус.
Этого становится мало, и парень пробирается руками под свитер Чу Ваньнина и оглаживает его поясницу и бока, постепенно спускаясь к молнии брюк. Чу Ваньнин напрягается, когда понимает, куда стремятся руки Мо Жаня, и удерживает его за запястья.
— Ну что опять не так? — почти что скулит Мо Жань в макушку Чу Ваньнина. — Позволь мне сделать тебе приятно. Хотя бы в качестве компенсации за прошлую ночь.
А компенсировать есть что. Обещал выебать и не выебал. Ну хотя бы отсосет сейчас. А там и за смазкой сходит…
Но не судьба.
Чу Ваньнин резко отталкивает от себя Мо Жаня, да с такой силой, что после столкновения со столешницей на пояснице парня останется болезненный синяк, и брезгливо вытирает свои губы тыльной стороной ладони.
Мо Жань понимает, что сказал что-то не то, но не может понять что.
— Убирайся, — голос Чу Ваньнина звучит так холодно, как не звучал никогда.
— Но…
Мо Жань правда нихуя не понимает.
Ему хочется сделать шаг навстречу Ваньнину и успокаивающе дотронуться до него, но он не делает этого. Странное,
неправильное желание.
— Мо Жань. Если для тебя хотя бы что-то значит все то хорошее, что было между нами за эти годы, уходи сейчас же.
— А между нами было что-то хорошее, доктор Чу?
С лица Чу Ваньнина стремительно сходит румянец, появившейся во время страстных поцелуев, и оно становится бледным, будто полотно.
Мо Жань жадно поглощает мужчину взглядом в ожидании ответа, но тот молчит. Лишь глаза его кажутся немного… Мо Жань готов поклясться, что видит в них те же тоску и боль, которые испытывает сам уже много лет.
Он так жаждет услышать от Ваньнина хоть что-нибудь. Пусть он скажет, что ненавидит его. Что жалеет о том дне, когда нашел этого безумного мальчишку у яблочного дерева и своей ладонью остановил акт самоповреждения. Что вся их работа над состоянием Мо Жаня оказалась бессмысленна. Что с таким, как Мо Жань, ничего и никогда не будет в порядке. Что такого, как Мо Жань, нельзя полюбить.
Но вместо всех этих очевидных вещей Чу Ваньнин говорит:
— Для меня да, Мо Жань. Никаких сожалений.
От этих слов все в сознании парня стремительно схлопывается и темнеет. Последняя лампочка перегорает, а стены сжимаются до трещин.
Мо Жань сам не понимает, как начинает плакать.
Слезы медленно стекают по его красивому лицу и делают его моложе и уязвимее.
В конце концов, он всего лишь ребенок.
Потерянный, травмированный, одинокий ребенок.
И неважно, пятнадцать ему, восемнадцать или двадцать.
Некоторые вещи при всем желании изменить нельзя.
И оголодавший пес, однажды получивший долгожданную кость, будет до последнего вздоха следовать за человеком, давшим ее, и требовать еще и еще.
Больше.
Дай мне больше.
— Мо Жань.
Пол холодный и такой грязный, будто его месяцами не мыли. Это знакомо — такой же пол был в их с мамой захудалой квартирке, больше напоминающей какую-то дыру.
Холод и грязь.
Это знакомо.
Это то, чего он действительно заслуживает.
— Мо Жань.
Все, что осталось Мо Жаню от матери — воспоминание о ее мягкой и всегда виноватой улыбке.
— Я никогда не буду жалеть о том, что выбрала тебя, Жань-эр, — именно с такой улыбкой говорила она ему после того, как он побился головой об стену впервые. — Пожалуйста, никогда больше не делай себе больно. Лучше сделай больно мне.
И он сделал.
—
Мо Жань.
Холодные как льдины пальцы стирают с его лица слезы, когда Мо Жань понемногу приходит в себя.
Чу Ваньнин очевидно злится, но движения его рук на удивление нежны.
— Ты правда хочешь, чтобы я ушел? — голос Мо Жаня звучит слишком тихо, но Ваньнин все равно его слышит.
— Да, — Чу Ваньнин задерживает свою ладонь на щеке парня на несколько долгих секунд прежде, чем убрать ее. — Хочу.
— Хорошо.
Мо Жаня шатает, как пьяного, когда он выходит в коридор и пытается засунуть ноги в кроссовки. Чу Ваньнин наблюдает за ним, сложив руки на груди, и молчит.
Мо Жань тоже не знает, что сказать. А стоит ли вообще теперь говорить?
Как-то глупо все получилось.
— Я отвезу тебя.
Парень отрывает взгляд от шнурков, которые только что завязал, и в недоумении глядит на Ваньнина.
— Зачем? Я вызову такси.
Доктор Чу игнорирует вопрос и практически выталкивает Мо Жаня из своей квартиры, после чего выходит следом.
В машине слишком тесно и душно, и Мо Жаню кажется, будто бы они едут не иначе как в ад.
Чу Ваньнин включает радио и заметно расслабляется, когда музыка наполняет пространство, до этого погруженное в напряженную тишину. Играет какой-то очередной ремикс, популярный в тиктоке, и Мо Жань, который обычно только раздражается от такого, ничего не говорит. Он закрывает глаза и откидывает голову на спинку сиденья.
Мужчина почему-то переключает волну на припеве.
А жаль, песня была нормальная.
Мо Жань не спрашивает, откуда Чу Ваньнин знает адрес его съемной квартиры — в конце концов, он его лечащий врач и имеет всю необходимую контактную информацию в своем распоряжении. Также Мо Жань не спрашивает, зачем Чу Ваньнин поднимается в квартиру вместе с ним — если честно, ему просто не хочется знать.
К тому же — Мо Жань тоже устал.
И не хочет оставаться один.
Чу Ваньнин присаживается на кровать за неимением дивана и смотрит на Мо Жаня своими блядскими глазами феникса. Смотрит так, будто готовится подписать себе смертный приговор.
И говорит:
— Делай со мной все, что хочешь, Мо Жань. Только не делай больно себе.
***
За окном уже который день лил дождь, а мама все не просыпалась.
Почему она так долго спит?
Маленький Мо Жань не рисковал будить ее, хотя от голода его желудок как будто бы присох к позвоночнику. Он не ел уже третий день, а вода из-под крана оставляла во рту неприятный привкус хлорки и труб.
А еще было очень холодно. Так холодно, что Мо Жань прилег рядом с мамой на тесную хлипкую кровать и обнял ее в попытке согреть и согреться самому, но стало только хуже. А еще от мамы как-то странно пахло. Мальчик не знал, что это за запах, но он вызывал у него какое-то инстинктивное отвращение.
А дождь все не прекращался.
Когда их нашли, прошло уже десять дней.
Соседи тоже почувствовали этот странный запах и вызвали полицию.
Взломав дверь и оказавшись в квартире, полицейские увидели истощенного пятилетнего мальчика, обнимающего во сне труп своей матери.
— Блядь, — выругался полицейский в возрасте и повернулся к молодому коллеге. — Вызывай скорую и органы опеки. Быстро!
***
— И что ты чувствуешь по этому поводу?
Мо Жань игрался с дорогой ручкой, взятой с рабочего стола дяди, когда доктор Чу задал ему свой любимый вопрос.
— А что я должен чувствовать?
— Нет правильных или неправильных чувств, Мо Жань. Говори как есть.
Мо Жань положил ручку обратно на стол и вместо нее взял степлер.
— Возможно, я совсем ничего не чувствую, доктор Чу.
Юноша не видел, но был уверен — мужчина нахмурился и недовольно покачал головой.
— А что бы вы почувствовали на моем месте?
Доктор Чу подошел ближе — Мо Жань понял это, стоило запаху цветков яблони пощекотать ему нос, — и ответил:
— Много чего. Но в первую очередь — злость.
—
Злость. Мне это подходит.
— И почему злость тебе подходит, Мо Жань?
Доктор Чу оказался еще ближе. Стоило повернуть голову — и Мо Жань уперся бы взглядом в его плечо.
Голова Мо Жаня осталась неподвижной. Он бросил степлер и переключился на скрепки.
— Не знаю, — наконец, сказал он, и надавил большим пальцем на кончик скрепки. — Наверное, потому что она работает как топливо. Если я буду только грустить, это ни к чему не приведет. А если я буду злиться, то смогу хоть что-то изменить.
Мужчина снова двинулся и оказался в поле зрения Мо Жаня.
Прошло два года с их первой встречи, а у Мо Жаня все еще замирало сердце от его возвышенной красоты.
Чу Ваньнин выхватил из рук юноши окровавленную скрепку и бросил ее в мусорное ведро под столом.
— Не заляпай документы Сюэ Чжэнъюна кровью.
Мо Жань и не заметил, как проткнул свой палец.
— Я случайно. Правда.
Доктор Чу поджал губы и достал платок из кармана пиджака.
За эти два года у него появилась целая коллекция носовых платков. Правда, почему-то они постоянно пропадали.
— Тебе необязательно встречаться с ними, — почти что мягко проговорил доктор Чу, обматывая пораненный палец Мо Жаня белоснежной тканью. — Ваше родство тебя ничем не обязывает.
— Я знаю. Но я хочу посмотреть на их лица и лично спросить у них,
почему.
— Иногда лучше не знать правду. Она может быть слишком пугающей.
Доктор Чу уже успел обмотать палец Мо Жаня, но руку его все еще держал. Стоило Мо Жаню это заметить, как мужчина тут же отпустил ее.
Стало неловко.
Мо Жань почувствовал себя странно.
Ему захотелось, чтобы доктор Чу прикоснулся к нему снова.
Почему же он касается его только тогда, когда ему больно?
— Я не боюсь правды, — все же сказал Мо Жань. — Я боюсь, что смогу оправдать то, что они сделали.
— Ты считаешь их плохими людьми?
— Я вообще не считаю их за людей.
— В таком случае почему ты…
В дверь настойчиво постучали. Пара секунд — и на пороге появился взволнованный Сюэ Чжэнъюн.
— Неловко прерывать вас, но Наньгун Лю и госпожа Жун ждут уже двадцать минут. Мне сказать, что тебя больше не стоит ждать, Жань-эр?
Мо Жань улыбнулся дяде и встал из-за стола.
— Все в порядке, дядя. Идем к ним.
Сюэ Чжэнъюн облегченно выдохнул и потрепал подошедшего племянника по макушке.
— Не переживай, Жань-эр. Мы с твоей тетей будем рядом.
Они уже вышли из кабинета, когда Мо Жань обернулся и кинул помрачневшему мужчине:
— А вы идете, доктор Чу?
И снова улыбнулся, но на этот раз искренне.
