В это время у Сигмы и Гоголя
У Небожителя в животе было очень странное ощущение — все калловые массы ушли, и теперь он чувствовал опустошение и даже как-то странную свободу, совмещающуюся с какой то странной, но приятной болью в анальном отверстии. Хотелось повторить процедуру. Хотелось, чтобы и снаружи был приятный коже лёгкий зуд... "Надо бы позлить Кольку" — хмыкнул небожитель. Сигма, все такой же голый, вышел из туалета и снова разместился на кушетке, став в коленно-локтевую позу и, взяв руку Гоголя, несильно укусил. — Напрашиваешься? — хмыкнул Николай, и от души шлёпнул небожителя по ягодицам, оставив розоватый отпечаток ладони, от чего менеджер сдавленно, но сладко застонал. Он хотел большего. — Можно пожалуйста заняться этим перед второй клизмой? Я просто... Хочется очень... — лицо Сигмы было по цвету точь-в -точь как помидор, что и вызвало хитрую улыбку Николая. — Все равно перед второй нужно чтобы тридцать минут минимум прошло, так что можно. Для удобства перейдем в твою комнату? — спросил Гоголь. — Да, так, наверное, будет лучше, — ответил менеджер, привстав и оставив на шее Николая красноватый укус, а тот, взяв небожителя на руки, с помощью плаща переместил их в комнату Сигмы. Управляющий казино оказался прижат к кровати, а его шея искусана острыми зубками клоуна, на которых осталось немного крови. Он резко перевернул управляющего на живот, снимая с рук медицинские перчатки. В этом деле хотелось близости. Николай достал из шкафа красную атласную ленту и крепко связал менеджера, затаившего дыхание, по локтям и запястьям. Перед Николаем лежало настоящее чудо, так мило и доверчиво раскинувшееся во всей своей чуть горделивой, худощавой красе. Гоголь, наклонившись к Сигме, мягко поцеловал его в веки. Между ними не было любви или каких-то сверхъестественных чувств, им просто нужен был некий "обмен" нежностями...У Гончарова
Ваня уже убедился, что детишки спят крепким, спокойным сном. Осталось только позаботиться и о лидере организации, который сто процентов засиделся за компьютером. Тихонько постучав в дверь комнаты Федора, Иван вошёл. На самом деле было только десять часов, и ложиться спать еще было рано. Но Ваню волновало кое-что другое. Гончаров подошел к Достоевскому и запустил пальцы в его волосы, отчего Федор счастливо вздохнул. А его волосы были далеко не счастливыми — жирными и грязноватыми, свисавшими сальными прядями и, видимо, немытыми целых две недели. — Федя-сан, почему такие грязные волосы? — спросил Гончаров, взял Федора за руку и удивленно посмотрел на его руку. Потом взял другую и тоже на неё взглянул, после чего укоризненно воззрился на старшего. Руки были искусаны острыми зубками самого Федора. Такими руками, наверное, больно было двигать, ведь в любой момент могла потечь кровь, и тогда было бы очень больно. Гончаров вздохнул. Пора было брать дело в свои руки.