***
Всё её прошлое выглядело как бег по кругу. Бег от проблем, от самой себя. Куда бы ни пошла, нигде не находила дома…временные пристанища сменяли друг друга быстрее, чем она меняла фальшивые паспорта, путешествуя между странами. Подброшенная цирк, украденная оттуда сектой воров и сбежавшая от них, подстроив собственную смерть, Ника перелетала чайкой с места на место, нигде надолго не задерживаясь. Связь с Братством мешала остановиться, осесть в тихом пригороде Англии или немецкой деревушке. Рано или поздно её бы выследили, нашли и линчеватели вместе с теми людьми, которых заметили бы вместе с ней. Ника потому и предпочитала вести образ жизни одиночки — меньше ответственности, меньше рисков, что, желая поквитаться, навредят её близким. Порой задумывалась, путешествия, может, поэтому родители бросили её в цирке? Оставили в корзинке и запечатлелись в памяти безликими фигурами? На место тоски обычно приходила тупая злоба. Если бы хотели ей добра, не заводили бы вовсе. Она бы не позволила себе не то что родить ребёнка — в принципе с кем-то сблизиться. Так и оставалась бы профессиональным вором по найму. Франция, Италия, Португалия, Вена — куда ветер подует, туда и полетит добывать для заинтересованных лиц предметы искусства. Но так сложилось, что и у неё бывали плохие деньки. Тайная организация МАК заинтересовалась ей и не предложила сотрудничать, нет, принудила стать частью их сообщества агентов по спасению мира. Как бы по-идиотски это ни звучало. В случае отказа пригрозили разослать весть о ней во все страны, где она успела наворотить дел. Братство, если раньше не просекло, что ворует один из них, непременно бы увидело новости и её в них. Команда звала «в семью». Ника видела типов Братства под масками благодетелей и мечтала поскорее смыться от них в вольный полёт. Свободолюбивую птицу-единоличницу опасно запирать в клетке, она же не покорится, а будет метить вернуться ввысь. Вдвойне зазорно кликать «Красной Фурией». За такое и не только клюнет. А уж если прикажете ей избавиться от экспериментального волкопса… Мягкий комочек, Македонского, Ника охраняла как свою несложившуюся семью. Видела семьи с детьми на пляже и повторяла за взрослыми, не имя живого примера перед глазами. Заботилась, успокаивала, когда щенок скулил и забивался в угол гостиничного номера. Поставила себе цель — во что бы то ни стало уйти от преследователей или дойти до этапа последнего боя. В то непростое время объявился человек, с которым МАК было не в ладах. Должны были дать ей задание, но морозили две недели, отправив в Нидерланды. Так получилось, что Ника и без наводок обнаружила цель, без прямых указаний взялась отвлекать её. Август ван дер Хольт предстал для неё не отвратительным мерзавцем и торговцем смерти, а…другом? Первым мужчиной, который не пытался на неё наорать, избить или принудить играть по его правилам. Это ощущалось как дружба. Что-то тёплое и доверительное. С поправкой на всплески электричества. Она не выглядела как шпионка и бывшая сектантка. Так, сиротка-фантазёрка, всего лишь в соло уделавшая кучку воришек, приставших к джентльмену на улице красных фонарей. А Август вовсе не напоминал безумца с манией величия и филиалом компаний, торгующих смертью. Джентльмен, не оставивший рыжую драчунью на улице, купивший ей еду в благодарность, заплативший за гостиницу. Не зная друг о друге правды, они болтали о достопримечательностях и неплохо проводили время вдвоём. Нике нравилось слушать о сестре Августа, советовать, несмотря на отсутствие опыта, как меньше ругаться с бунтующим подростком. Он зачарованно наблюдал за ней, когда она рассказывала про выступления в цирке. Шагала по краю тротуара, артистично изображая канатоходца, и, указывая на высотный офис, не имея понятия, что он принадлежит её новому знакомому, обещала проделать тот же трюк на его крыше. За что в конце каждой прогулки возвращалась в гостиницу с букетом тюльпанов. Словно две родственные души нашлись, преодолев расстояния и языковой барьер. Потому что, через полгода сойдясь в противостоянии за свою независимость с посадившей её в клетку конторой, она сломала несколько рёбер и бежала с Македонским в Палермо. Куда именно в то же время прибыл на сделку с мафиозниками Август. И оборвал её, потому что она настояла на их ненадёжности. Ткнула в его сестру, смотри мне, дашь им пушки, а они нечаянно прикончат девчонку в своих разборках, когда она беззаботно будет нежиться на золотистом песочке у лазурного берега. Когда она мучилась от болезненного срастания костей, Август давал ей обезболивающее и находился рядом. Бросало из жара в холод, знобило. Короткие электрические импульсы успокаивали, проникали под кожу и, кажется, способствовали быстрому заживлению тяжёлых ран. Когда его заносило с манией власти, случались помешательства, вроде возвышения себя на верхушку мира благодаря новейшим разработкам убийственной техники, которую ни одна другая компания предоставить не могла, — Ника держала его за руку в психиатрической больнице и шептала на русском, что он поправится, что она это знает. Выбитые пробки во всей больнице её так себе пугали. Небольшой скачок в сети и всего-то. Жизнь развела их так же молниеносно, как и свела. Но даже спустя годы разлуки они встретились.***
Своё прошлое Ника держала в строжайшем секрете. Ей не хотелось врать или увиливать, но так было лучше для Серёжи, безопаснее. Внезапно обретя шестнадцатилетнего брата, она не могла позволить себе его потерять. Лгала про работу переводчиком-искусствоведом, облетевшим полмира, про купленные сувениры, про гимнастику, стирая из воспоминаний объятый пламенем цирковой шатёр и подставляя на его место секцию, куда родители отводили в юном возрасте дочерей, мечтая об их олимпийских успехах. Ни за что и никогда она бы не дала ничему из бывшей жизни просочиться в нынешнюю. Ничему, кроме Августа. Потому что, когда она свалилась с высоты в снег и попала в больницу, ей нужна была поддержка. Перед Серёжей она старалась быть сильной, смелой, непрогибаемой старшей сестрой. Особенно после чудовищного лета. Перед Августом она однажды уже была сломленной. Его это не удивит, а её успокоит. Она убежала, попросив не пытаться её выследить. Но питала стойкую уверенность в том, что они увидятся снова. Ника позвонила по старому номеру. За их разлуку Август уже раз двадцать сменил бы его, чередуя модели телефонов, как она в своё время жильё. Но номер оказался рабочим.***
— Злишься за мой побег в Румынии? — Я бы злился на Красную Фурию, если бы она всё то время помогала друзьям из Агентства. Врала, притворялась, отвлекала от махинаций с моими людьми, моим оружием. Стоило бы думать головой, а не действовать импульсивно. Когда она, не зная, очнётся ли вообще от адских болей, призналась в Италии, что МАК обманом затянуло её в свои игры, выпалила, что без её ведома отправило отвлекать его… Август не поверил. Счёл это бредом. Обыденностью в её кошмарном состоянии. Кто же знал, что по прошествии трёх лет он придаст её словам большее значение. Ника вздохнула, комкая в пальцах белую простынь. — Они никогда не были мне друзьями, — выпалила с раздражением. — Знаю, — ничуть не удивился Август. — Иначе зачем тебе было воровать неудавшийся эксперимент по возрождению чудовищной псины скандинавов, устраивать цирк в Афинах? Что подтолкнуло к тревожной мысли. Ника приподнялась, насколько позволяла завёрнутая в гипс нога, и спросила, рассматривая спокойное, без намёка на раздражение лицо: — Ты связывался с ними? Ведь тогда над ней бы нависла опасность и эта опасность непременно дошла бы до Македонского и… Серёжи. Ника успела вообразить, как Агентство дало отмашку. Донесло до всех спецслужб о её чудесном воскрешении. Что кто-то из Братства уже обивает порог их квартиры, застаёт Серёжу и… Спокойствие пробежало по телу коротким электрическим импульсом. Август присел на край больничной кровати и коснулся её ладони, посылая слабый ток. Не похоже, что злился. Но что тогда? Зачем явился и сходу заговорил о Фурии? — Ничерта не понимаю. Август ответил полуулыбкой и продолжил затянувшееся объяснение: — В Амстердаме, Италии, Румынии… Ты была не Красной Фурией, а испуганной, задёрганной Никой Чайкиной, мечтающей лишь о том, чтобы от неё все отвязались. Убегала, пряталась, вновь убегала. Тебя так легко спугнуть. Но я бы не хотел. В следующий раз ты исчезнешь на сколько? На шесть лет? На девять? И это объяснение заставило её рассмеяться. — Я же сломала ногу, — хихикнула Ника. — Куда я убегу? — Моя компания теперь занимаемся не только созданием оружия, но и медицинскими разработками. До фармакологии далеко. Пока ограничиваемся изготовлением протезов, экзоскелетов. Если бы ты сломала разом все кости, я бы помог тебе их восстановить. И вуаля! Ты опять могла бы удрать, — поддержал её шутку Август. Ника смеялась. Хохотала, потому что её не запугивали, ей не угрожали. Человек, которому она доверяла, после двух её исчезновений всё равно прилетел навестить её и, зная об изнанке её прошлого не злился. Смеясь до слёз, она расплакалась от боли принятия. Принятия её со всеми вытекающими. — Всё хорошо, птичка. Ты не одна, — шептал Август, притянув её к себе. Сбегать, как прежде, не хотелось.