***
В какой момент всё пошло наперекосяк? Что должно случиться в дружбе, чтобы помощь друг другу, совместные зависания поздно вечером во дворе или прогулки ощущались…иначе? Навеивали какие-то не те мысли, не те, что были раньше… Раньше, только осваиваясь в новой школе, Олег забавлялся с Диминых попыток привнести в неё больше доброты. Дима помогал учителям, наравне с дежурной журил одноклассников и его за отсутствие сменки, ратовал за активное вовлечение в школьные кружки новых лиц. Его усилиями был реабилитирован шахматный клуб, внеклассные занятия с игрой на фортепьяно и гитаре. Спортивные секции и раньше пользовались популярностью, но с развешанными по всей школе мотивирующими плакатами желающих в них попасть стало больше. Что привело к хреновым последствиям. Финансирование для кружков во многом шло от внутришкольных продаж. Цены на питание в столовке резко выросли, как и взносы на шторы и капремонт. Это и забавляло — стараясь сделать лучше одним, Дима благополучно ухудшил жизнь другим. Но это было раньше. А спустя два месяца Олег и сам подёргивал бровью в адрес любителей забить на сменку. Как староста класса, не только отвечал за сохранность дневников, но и помогал классной их заполнять, тратя на это время после уроков. Затащил половину класса в секцию по лёгкой атлетике, ещё треть уволок на музыку. Уверовал в силу доброты? Ну, в ту её часть, где не было слово «бескорыстная». Сел однажды вечером да прикинул, что народ мотивировать получится и без ущерба, но с помощью парочки условностей. Посещение спортивных секций = плюс сверху балл или два на норматив. Хорошо? Прекрасно! Физруку будет премия, классная не станет ругаться на класс неспортивных амёб, одноклассникам норм оценки. Дежурную удастся подкупить чистотой. Таскать сменку, не сорить, а взамен бегать курить у школы во время уроков или на переменах, опаздывать, не боясь, что она сдаст. Классная, если ей регулярно помогать, станет снисходительнее и оправдывать перед ней в чём-либо провинившийся класс окажется проще. На сайте школы было чётко написано про бесплатные секции с кружками. Их бы не прикрыли, если бы интерес к ним резко возрос. Цены на всё остальное? А это уже вопросы к самой школе. Послушай приезжих в «Радугу» спонсоров, так туда столько денег вбухали, что удивительно, почему ни у кого не было своего телефона и на весь детдом не нашлось ни одного компьютера. Взрослые. Не было взрослых, которые бы начали возмущаться и дали разбирательствам ход. Так схема с вовлечённостью во внеклассные занятия сделала новый виток. Пустила через каждого вовлечённого слушок в семью. Вскоре цены вернулись к прежним, а секции остались. В одном Олег так и не разобрался. Это с какой стати ему резко захотелось провести апгрейд Диминой системы? Учился бы и дальше, ни к кому не лез, ни к кому не приставал, не мешал бы Диме с переменным успехом то добиваться чего-то, то лажать так, что за это, невзирая на его здешнюю популярность мальчика-помогатора, обругать последними словами.***
С искусством у Олега не заладилось ещё с Серёжиных долгих, мучительно-длинных и усыпляющих рассказов про то, как один мужик сделал статую, другой мужик её нарисовал, третий сфотографировал, а четвёртый написал поэму по фотографии. Никогда ещё истории о полотнах с голыми бабами, стрёмными детьми и массовым застольем не звучали так скучно, пробуждая не любовь к ним, а полное отторжение. Если в Эрмитаж, то силком и принудительно-добровольно, если в Русский музей, то оставьте, пожалуйста, в сквере у памятника, не надо издеваться. Вырубится днём, ночью маяться будет. Сначала уроки гитары в консерватории (куда Дима всё же затащил его, дозвонившись до препода, с которым они ещё в ментовке сидели. Дима тогда сунул ему его гитару и сказал играть. Резко, бодро. Ну Олег от растерянности и сыграл, чем произвёл впечатление не обделённого талантом исполнителя), потом выставка авангарда. Оказалось, ему нравилось искусство. Не те направления, к которым тяготел Серёжа, но нравилось. На последние выставки уже он уговаривал их пойти. Позалипать на разрозненное сочетание несочетаемых фигур, буйство цвета, абстрактные, понадёрганные будто со страниц учебника геометрии картины без конкретного толкования. Было в них что-то… Одним словом, авангард. — Мне тоже это направление не по душе, но ты глянь на Олега. У него же глаза горят! Обычно дуется, бурчит под нос, как мы уже с выставками достали, а здесь радуется. Так здорово видеть его счастливым! Последние слова Димы крепко засели в памяти и ещё несколько недель не давали покоя. Вроде ничего такого не ляпнул, но Олега это задело. Радоваться за то, что кто-то радуется. Не потому что ты что-то подарил, сказал что-то забавное или отвёл в классное место. Не факт, что радость из-за тебя или из-за чего-то, связанного с тобой. Абстрактная, как картины, быстрая, мгновенная. А ты радуешься на чужую радость. Олег плохо помнил, как было до детдома, но в детдоме радоваться за кого-то было редким, что ли. Выручая Серёжу от подлянок старших задир, помогая тем самым старшим задирам не попасться на курении перед воспитками, Олег и не думал радоваться. Помогал взамен на помощь. В «Радуге» только так и выручали. Ты что-то даёшь, тебе что-то дают взамен. Еду, помощь, поддержку или сигареты. Диме-то что с того, что он залип на картину и долго от неё не отлипал, потому что понравилась? Понимание постучалось позже. Нагрянуло после того, как, злясь на бестолковость и неидеальность работы на показ, Дима разорвал её на кусочки. А Олег потом полночи искал разлетевшиеся по полу кусочки и склеивал скотчем, чувствуя непривычное тепло в груди. Гипсовая голова выглядела объёмной, будто её можно было в любой момент стащить с листка и подержать в руках. Ощутить её тяжесть, плавность линий волос и остроту углов подставки. Чего Дима так выбесился? Штриховка ровненькая вышла, без выделяющихся чёрных дыр посреди серости. Кусочек за кусочком, пока не вернул прежний вид. Дима утром обречённо вздыхал на лестничной площадке, злился на себя за вчерашнее. Показ на носу, а он работы уничтожает! Улыбка невольно появилась на лице, когда он передал Диме реконструкцию его художества. Он улыбался, и Олег, проспавший от силы два часа, тоже. От его улыбки и такого чистого, почти детского восторга.***
С новыми чувствами возобновились и некоторые сложности. Вся школа воспринимала их троицу исключительно как друзей. Солнечный мальчик-помогатор, заносчивая зловредка-гуру информатики, а так же музыкальное дарование и реформатор, ни капли не соответствующей звучной фамилии. Дима крутился юлой возле них. Мог иногда наскочить в коридоре и повиснуть на шее. С его ростом и комплекцией даже Серёже удавалось не грохнуться при его обнимательных нападках. Жуть каким тактильным был. Руками размахивал, то хватал за одежду, то хлопал по плечу, то волосы ему край нужно было поправить. Не у себя, у них. И не расчёской, ладонью. Серёжа ещё шутил, что у солнышка совсем зрение упало, уже ручками-ручками на ощупь двигается. За что получал порцию щекотки от Димы. Раз от неожиданности свалился со стула в классе. Дима потом ему заклеивал пластырем царапину на лбу. Никто не видел ничего подозрительного, странного. Но теперь с этой радостью за чужой успех, попыткам помогать, увидев в доброте больше пользы, чем в регулярных драках и склоках, после которых вряд ли бы вышло без стыда приходить на занятия гитары с разбитыми костяшками, Олег ощутил неловкость. Вроде и типичный день, и тот же Дима, который после физры заметил его в коридоре и налетел, проверяя скорость реакции. Или его. Потому что их классы в тот день занимались вместе, играли в баскетбол, перемешавшись так, чтобы силы были равны. Серёжа благолучно свинтил сидеть на скамейке, а им с Димой повезло оказаться в одной команде, но вот команда… Далеко не обрадовалась, когда решающая подача Димы довела их не до титула победителей. А Олега до медпункта. Засмотрелся на то, как красиво прямой свет от окна подсвечивал светлые локоны, отражался в зелёных глазах и ложился на кожу лёгким загаром. Вот бы уже уроки закончились и они пошли зависать в парке. Дима бы рисовал под сенью деревьев, а он бы играл на гитаре выученный недавно мотив. Прилетевший по голове мяч напомнил, что на физре нужно действовать, а не думать. Иначе. Не так, как было. И что окончательно ломало прежний порядок — Дима тоже смущался. Открытость уходила в стеснение и это проявлялись возле него. Не около кого-то из его одноклассников, учителей или Серёжи, чтобы вышло всё смахнуть на личную проблему. Повисая, таращился на него, краснея, и тут же спрыгивал на пол, крича, что пора на уроки. Это-то на перемене длиною в двадцать минут.***
Сначала взаимные переглядывания, одёргивания рук при малейшем касании, смех от предложений Серёжи поцеловаться. Подколка. Задрался по очереди выводить их из транса, вот и съязвил. Точно поэтому? Точно? Потому что после всей нерешительности начались ссоры. То ли он не то сболтнул Диме, то ли Дима первым оскорбился, что его назвали ребёнком, но они скандалили. Затрудняясь словами через рот признаться, что с ними обоими явно что-то творится, ругались, чем ежедневно удосуживались испепеляющих взглядов Серёжи и его ежесекундных закатываний глаз. Всё прояснилось за школой. Ведь у друзей вряд ли было принято целоваться, спрятавшись ото всех за марающими одежду, если сильно к ним прижаться и шоркнуться спиной, кирпичными стенами.