Яншо пусть и небольшой городок, но достаточно развит для удобной жизни. Да и вернуться в родной город кажется неплохой идеей, если закрыть глаза на то, что много лет назад Чу Ваньнин со скандалом убежал с этого места.
Сейчас, оглядываясь назад, мужчина понимает, что тогда его инфантильность была во все звоны, не позволяя здравому разуму взять вверх. Тогда он сбежал в Пекин, поступая в педагогический и разрушая мечту своего опекуна о медицинском. Да и у самого Ваньнина никогда не было мысли становиться врачом, его сердце всегда лежало ближе к тому, чтобы обучать кого-то. Да и это казалось проще, не нужно было спасать чью-ту жизнь, а после оповещать несчастных родственников о розыгрыше худшего варианта.
Вот только легкой педагогика оказалась только в теории. Такая работа была создана для открытых и коммуникабельных людей, но не для закрытого и холодного Чу Ваньнина. Воспитание не позволяло ему закрыть глаза на редкие прогулы студентов или попытаться завести с ними теплые отношения, чтобы те с радостью ходили на его пары.
Поэтому Чу делал вид, что не слышит злобных высказываний в свою сторону, что не завидовал другим преподавателям, которые получали подарки и поздравление от студентов на День учителя, а он смотрел на одинокую шоколадку в тумбочке своего стола.
Воспоминания о той проклятой шоколадке вызывает мороз по коже. Привязка человека к предмету ужасная вещь. Из-за неё Чу Ваньнин теперь не может смотреть на сладости, они заставляют его вернуться в последний год в Пекине. Пришлось отказаться от сладостей, чтобы спокойнее начать новую жизнь.
Теперь вместо сладостей Ваньнин тратит деньги на психотерапию и таблетки. Снотворное для спокойного сна. Противосудорожное, чтобы лишиться жуткого тремора. Седативное для успокоиться и миорелаксантное для снижения напряжения мышц. Всю эту радость фармацевта Ваньнин должен пить каждый день, чтобы постепенно вернуться к норме, не задыхаться, вспоминая о Пекине, и не просыпаться с криком стоит лишь во сне увидеть знакомый силуэт.
Но прошлое нужно оставить позади. Ведь ради этого Чу уехал с Пекина, ради этого давится таблетками, успокаивая себя после каждого прихода того, что к нему все равно не подойдут. Суд запретил этому человеку приближаться к нему.
Этот запрет успокаивает. Чу Ваньнин спокойно может обучать юные умы, которые слабее него физически. Гуляет улицами, где невозможно затеряться в толпе, которой попросту нету. Лишь порой, раз в месяц, может несколько минут поговорить с Сюэ Чжэнъюном. Благодаря запрету он не менял номер, поэтому старший всегда мог свободно позвонить и спросить как дела.
Их разговоры теперь не такие долгие, как когда-то. Теперь старший Сюэ фильтрует то, что говорит, зная, что его друг, по крайней мере он так считает, может выпасть из реальности из-за его длинного языка. Да и он сам, Сюэ Чжэнъюн, пострадал от того же человека.
— Ох, вот уехал поганец с друзьями в Америку и все, забыл о своем старике,– ныл Чжэнъюн пока Чу Ваньнин заваривал чай, поставив вызов на громкую связь.
— Оставили вы меня, ты уехал, Сюэ Мэн уехал, остался я один-одинешенка.
— Ну я тоже один, но не плачусь,– вновь поднося телефон к уху, отозвался Ваньнин по пути к балкону надеясь не пролить чай себе на руку.
— Поэтому я тебе звоню, чтобы ты не унывал! Да и ты говорил, что к какому-то родственнику переехал, наверняка вам есть о чем говорить.
— К опекуну. И, нет,– на балконе был небольшой столик и стул, позволяющий с наступлением весны наслаждаться краеведами холмов.
— Я с ним почти не общаюсь. Он в доме престарелых, не особо есть время и желание его навещать.
— Юйхэн, ну ты в своем репертуаре, наверняка вновь весь с головой в работе!– но громкий голос затих, а тихий кашель с годами становился все дольше.
— Хоть порадуй старика, найди невесту себе, познакомь их, и меня на свадьбу не забудь пригласить,– очередная попытка игры в сваху. Раньше это раздражало Чу Ваньнина, но с годами он научил игнорировать все россказни о знакомых Сюэ, которые уж "точно" понравятся Ваньнину.
— Спокойнее, зная его, мне некуда спешить. Он ещё и меня переживет,– вновь игнорируя поток учений о том, какой брак важный, Ваньнин опустил взгляд на прохожих. Весна разбудила людей, заставляя больше радоваться матушкой природой и выходить на улицу. Кто-то спешил на пикник, кто-то на встречу с кем-то, а кто-то не спеша шел улицами, также смотря на холмы. Это была радость приятной погоды, которая заставила спрятать в шкафах зимние куртки. Конечно для такого мерзляка как Чу погода ещё не была достаточно теплой, чтобы носить рубашки на короткий рукав, но молодежь уже во всю пыталась принимать солнечные ванны.
— Вот что же мне делать. Я так до твоей свадьбы не доживу,– продолжал ныть Сюэ. С годами это нытье стало необходимой социализацией. А Ваньнин не горел заводить новые знакомства, да и с кем? После Пекина общение с другими людьми казалось сложным, в особенности, когда ты смотришь на них и не понимаешь, что в их головах. Как сейчас, когда его раскосые глаза смотрят на одиноко курящего парня. Наверное такой же мерзляк, поскольку сейчас уже не так часто можно увидеть кого-то в толстовке или может это просто умный человек, который ценит свое здоровье.
Но только Чу Ваньнин поймал себя на мысли, что слишком долго смотрит на этого незнакомца, и стоит отвести взгляд, как этот же человек в черном поднял взгляд. Пусть это было лишь мгновение, пусть сразу после этого незнакомец опустил голову к телефону и ушел, Чу Ваньнин не смог холодно отбросить это. Он может сейчас, спустя годы, не помнить свой прошлый адрес или на каком этаже был его кабинет, но это взгляд он прекрасно помнит. Так смотрят только на добычу, которую загоняют в угол. Не бросаются сразу, ждут лучшего момента, наслаждаются азартом и адреналином.
Вот только в добычи, какой бы сильной она не казалась со стороны, этот взгляд вызывает мерзкое чувство. Страх - самое мерзкое, липкое и мокрое чувство. Чу Ваньнин два года прожил с этим чувством, видя эти фиолетовые огоньки азарта в каждом темном угле. И вновь, даже пусть этот человек уже ушел, Ваньнин продолжает чувствовать, словно на него все еще смотрят эти глаза. Так же исподлобья.
— Чу Ваньнин! Ты там живой?!– крик знакомого лишь частично привел обратно в чувства.
— Да, живой,– пытаясь подавить дрожь в голосе, Ваньнин решил уйти с балкона. Он хотел хотя бы в старой квартире найти убежище от фантомного взгляда.
— Слушай, давай в другой раз договорим…
— Ваньнин, ты в порядке?– вот только Сюэ не собирался ждать ответа, задержка ответа была слишком большой.
— Ты ведь знаешь, что ты сейчас в безопасности.
Сказать подобное всегда было проще. Вот только у Ваньнина не такое большое сердце, чтобы полноценно простить. Его не связывает чувство вины и кровные связи, чтобы постепенно свести эту историю на нет.
В то мгновение он начал ценить свою жизнь. Когда-то это осознание приходит ко всем и к нему пришло, пусть и не в лучшей ситуации. Именно поэтому Ваньнин звонит по давно не тронутому номеру, чтобы услышать, что ему не о чем беспокоиться. Тот человек все ещё в Пекине, он чисто физически не может быть в двух местах одновременно.
И только эти слова успокаивают, позволяют спокойнее вздохнуть и прикрыть глаза в попытках все забыть.
***
Чу Ваньнин не планировал приходить в это место. Вот только ноги сами привели его сюда. Его вновь встречает милая девушка на регистратуре, говоря, что сейчас у пациентов прогулка, и после этих слов Ваньнин идет на задний двор.
Дом престарелых прекрасное место, чтобы спокойно дожить свое время. Старики здесь в основном отдыхают и общаются друг с другом, за ними ухаживают работники и им не стоит беспокоиться о страхе одиночества. По крайней мере так выглядит со стороны.
Ваньнин замечает прекрасно знакомую фигуру возле старой крабовой яблони. Время словно скульптор вырезало новые морщины на когда-то молодом лице, а тело все больше иссыхало. Пусть в памяти Чу Ваньнина этот старик никогда не был широкоплечим атлетом, но даже смотря как при каждой встрече опекун становится все слабее вызывало странные чувства. Жалость? Облегчение? А может это странное проявление равнодушия?
— В этот раз ты пришел намного быстрее,– не смотря даже на Ваньнина тихо отозвался Хуайцзуй.
— Что, мне сейчас уйти?
— Господи, Ваньнин, ты со временем совсем не меняешься,– с тихим смешком старик похлопал по скамейке возле себя, приглашая мужчину сесть рядом.
— Просто я думал ты опять придешь через полгода. С момента, как ты вернулся, все реже приходишь.
— Просто в последнее…
— Не оправдывайся,– перебил Хуайцзуй. Он почти никогда не смотрел на Ваньнина, предпочитая наблюдать за тем, что происходит прямо перед ним.
— С тем, что было когда ты был еще мал, я вовсе удивлен, что ты меня навещаешь.
— Прошлое должно оставаться в прошлом,– пусть Чу Ваньнин и сказал эти слова, но стоило лишь на мгновение прикрыть глаза, как в области сердца, где под одеждами скрывался уродливый шрам, тут же проносилась волна боли, а за ней ощущение прикосновения к этому шраму.
— Терапия не помогает?– Хуайцзуй, заметив дрожь мужчины,решил не тянуть с этим вопросом. Все же из-за того случая Чу Ваньнин вернулся в город с которого сбежал.
— Помогает. Просто я другого результата ожидал,– не было смысла кривить душой, да и этот старик слишком хорошо знает Ваньнина, даже спустя годы.
— Тебя впереди ждет ещё очень долгий путь,– покопавшись в кармане штанов, которые казались до абсурда большими, Хуайцзуй держал ладонь закрытой и положил её в теплую ладонь воспитанника.
— В этом и я виноват. Будь я умнее и менее эгоистичнее, то может ты бы тогда не сбежал, может быть твой путь сейчас был проще,– между ладоней зашуршала обертка конфеты.
Небольшая карамелька теперь лежала в ладони мужчины. Эта конфета не вызывала страха, скорее горькое послевкусие во рту. В детстве Хуайцзуй запрещал ему, Ваньнину, есть сладости. У него было достаточно запретов, что, стоило тогда ещё юноше сбежать, он сорвался. Пробовал все то, что ему запрещали, чтобы осознать, что из-за строгих диет и не привыкшего организма ему большинство продуктов и вещей не приносили удовольствия, только страдание от тошноты и рвоты.
— Надеюсь хоть это слегка скрасит твои дни,– пролепетал старик, с легкой улыбкой.
— Звучит, как прощание.
— Как знать, Ваньнин, как знать…
***
Тогда Ваньнин не смог нормально поговорить с Хуайцзуем. Не смог сказать, что ненавидит карамельки, не смог поговорить о прошлом, не смог поинтересоваться как тот. Просто посидел ещё несколько минут и вновь молча ушел.
Чтобы начать новую жизнь, нужно было отпустить и простить, но все это оказалось слишком сложным.
Он не может извиниться перед Сюэ Чжэнъюем и его сыном, которые были втянуты в это болото, отмыться после которого все еще не удается.
Он не может простить Хуайцзуя, даже когда тот на пороге смерти. Из примера для подражания он стал стариком с загрубевшими и дрожащими от времени руками.
И не может отпустить. Пусть Ши Мэя больше нет, но
он все еще жив. Все еще на свободе и образ незнакомца в черном все чаще появляется в воспоминаниях.
Даже сейчас Чу Ваньнин лежит в кровати, переодически поглядывая на окно с надеждой не увидеть там очертания знакомого лица. И ведь глупо, он ведь живет на четвертом этаже, но такова способность страха. Он заставляет людей глупеть, создавая у себя в голове образы несуществующих монстров.
Вот только, что делать если монстр это такой же человек как и ты? Что он живет в той же среде, говорит на том же языке…
Но эти дурные мысли нужно отгонять. И зашторенное окно в спальне может отогнать их. Здесь Чу в безопасности, он в своей небольшой крепости может пережить очередную ночь, чтобы утром вернуться в русло жизни, вернуться к несозревшим умам, где это чувство постоянного наблюдения исчезает..
