Покаяние.

      Календарный месяц тянется невыносимо долгой вереницей для двух конкретных студентов. Холодная война, участником которой ни один из них не хотел быть, витает в воздухе.       Сан и Сонхва не избегали друг друга. Не могли избегать, как минимум потому, что их лучшие друзья были в отношениях, как максимум потому, что их неимоверно тянуло друг к другу вопреки всему. Пересекались они довольно часто, как правило все вчетвером, но между этими двумя разговор абсолютно не клеился или ограничивался выдавленными через силу рутинными фразами. Хонджун и Минги пытались выпытать, какая кошка между ними пробежала, но каждый отвечал, что всё абсолютно как и раньше.       Но ничего не было похоже на то самое «раньше». Сонхва с каждым днём словно растворялся. И метафорически, и буквально. На лице какие-то эмоции появлялись только, когда он заставлял себя выдать их, понимая, что того требует ситуация, в основном он выглядел как осунувшееся мраморное изваяние. В глазах ни намёка на яркий блеск, который в особенности загорался, когда в их зоне видимости появлялся Сан. Теперь же при взгляде на него они наполнялись отчаянием и мертвецкой пустотой. Хонджун отлично знал своего друга и знал, что у него бывают периоды, когда он теряет все признаки жизни и больше становится похож на апатичную тряпичную куклу, лишённую чувств и эмоций. Но сейчас картина вырисовывалась более пугающая, ведь такое безучастное состояние затянулось надолго, притягивая к себе постоянную тоску, сквозящую в каждом жесте светловолосого. Это беспокоило. Но на все попытки поговорить с ним касательно этой темы звучал непоколебимый отказ. А отговорка, что у Сонхва всё хорошо, и вовсе после этого месяца будет сниться Хонджуну в кошмарах.       Сан тоже настораживал всем своим видом. Минги не понимал с чем связана причина столь резких и кардинальных перемен, и добиться истинной причины происходящего не смог. Всегда искрящийся жизнелюбием и прекрасным настроением парень за этот месяц стал гораздо более мрачным и серьёзным. Привычное расслабленное и улыбчивое выражение лица теперь казалось строгим и лишённым возможности сопереживать. Но хуже этого было только регулярное появление новых увечий на его теле. Они все были несерьёзными: разбитая губа, синяк на шее, ссадина на переносице. Но они обновлялись с завидным постоянством. Минги, как его лучший друг, не собирался оставлять это без внимания, но единственное, что добился от этого упрямого партизана, так это нелепую отговорку, что он теперь занимается единоборствами и получает травмы на тренировках. Рыжеволосый, когда это слышал, делал абсолютно не верящее выражение лица и испытующе смотрел на друга, но иного ответа не получал. Но что он, что Хонджун, прекрасно понимали, что что-то произошло. Потому что не могут два человека вздрагивать при появлении друг друга и погружаться в грузные мысли, если между ними всё в порядке.       В конечном итоге это сумасшествие должно было получить логическую развязку. Она стала неизбежной в тот день, когда Сан пришёл в тканевой маске, наподобие медицинской, закрывавшей половину лица.       Сонхва с Хонджуном сидели в столовой на длинном перерыве между парами и пытались построить некое подобие диалога. Хонджун пытался. Сонхва сегодня не чувствовал в себе энергии извлекать изнутри звуки более длительные, чем «да» или «нет», на некоторые реплики вообще удалось отвертеться пожиманием плеч. Но даже этот разговор прервался, когда к ним подсели Минги и Сан. Двое уже сидевших за столом ребят перевели свой взгляд на Чхве Сана, который сегодня казался ещё более замкнутым и диким, чем ранее.       У Сонхва кружится голова, он закрывает глаза. Представляет, что Сан может так тщательно прятать под этим куском ткани, и от этого становится физически плохо. Медленно встаёт и подходит к брюнету, действовать резко и быстро собственное тело сейчас не способно. Слабая холодная рука обхватывает сильное запястье крепкого парня и слегка тянет на себя. Сопротивления не следует. Он послушно следует по направлению, которое задаёт Сонхва, ощущая, как его ледяная рука бьётся в мелкой дрожи.       До места назначения они следуют в тишине, хочется добраться куда-нибудь, где будет как минимум свидетелей их беседы. Остановившись в пустом коридоре, Сонхва поворачивается и приближается к брюнету. В нерешительности поднимает руку к его лицу и, сглотнув вставший посреди горла ком, опускает маску. Вся открывшаяся ему часть пестрит запёкшейся кровью и бесчисленными ссадинами, словно он упал и прочертил ей по асфальту. Внутри всё сводит от увиденного, страх и паника застилают рассудок. В глазах уже собираются невыплаканные слёзы. Но он держится. Он несколько секунд борется со своим порывом в судорожных рыданиях броситься в объятия к этому человеку. Сначала он должен понять, что происходит. Шумно выдыхает, набираясь сил произнести хоть что-то.       - Что с тобой творится? У тебя возникли проблемы? ... Что-то с бабушкой? Я могу хоть чем-то помочь? – Теряется в многочисленных догадках, которые сейчас носят отнюдь не примирительный характер. В голове вертятся самые ужасные варианты случившегося. Отчасти он знал историю семьи Сана, но только в общих чертах. Открыть своё сердце полностью Сан не успел. Но уже поделился тем, что про него не знал почти никто. Поэтому сейчас парень со светлыми волосами ожидает ответа, чувствуя, как ужас охватывает его цепкими путами.       Брюнет вздрагивает от бьющих прямо в цель догадок собеседника. Первым порывом является рассказать всё, чтобы больше не мучить себя тяжёлым грузом, волочившимся за ним уже долгое время. Но он усмиряет этот порыв. Имеет ли он право облегчать свой груз путём перекладывания его на Сонхва? Он отрицательно качает головой.       - Забудь про это. Объяснение не стоит того, чтобы забивать твою голову. – Он даже не успевает закончить фразу, потому что получает порывистый удар в грудь. Потом ещё один. И ещё. Пока это не превращается в исступлённое нанесение удара за ударом. Когда последние силы атакующего улетучиваются, он, безмолвно содрогаясь от удушающих слёз, головой утыкается в предмет нападения.       Широкие ладони Сана плавным движением перемещаются на хрупкие плечи обессиленного парня, дарят успокаивающие нежные поглаживания. К итак паршивому состоянию прибавляется тот факт, что он снова видит слёзы этого беззащитного существа. И он является их причиной. От этого становится настолько тошно, что брови чуть ли не сходятся на переносице, а сердце внутри нещадно саднит. Но далее он произносит то, что уничтожает их двоих окончательно.       - Я думаю, нам лучше вообще свести общение на нет. Не стоит больше пересекаться. Ребятам я придумаю, что сказать. – Он утыкается носом в светлую макушку и втягивает приятный аромат парфюма. Так будет лучше. Лучше, чем переворачивать всё внутри с ног на голову во время каждой встречи. Сейчас новоявленные стойкость и непоколебимость играют совсем не на руку. – Я пойду, Сонхва.       Сан аккуратно отстраняется от парня, поддерживая его, пока тот не будет твёрдо стоять на ногах, и уходит. Не оборачиваясь, чтобы желание вернуться к нему не пошатнуло достаточно хлипкую решимость. Он уходит.       Сонхва всего через несколько минут перестаёт видеть удаляющуюся спину. Он ушёл. Сонхва чувствует себя маленьким потерянным ребёнком. Он испуганно осматривается по сторонам, словно пытаясь отыскать Сана, удаление которого он видел своими глазами. Он не может его найти. Конечно, его здесь нет, он никуда не спрятался, не пошутил. Он ушёл. Растерянность сменяется неописуемой паникой. Внутри растёт острая необходимость что-то предпринять, но он не знает, куда ему деть собственные части тела. Руки и ноги отказываются слушаться, поэтому движения напоминают образ изрядно выпившего человека. Он пытается уйти отсюда. Непонятно куда и зачем, и что делать дальше. Но нужно уйти, в этом помещении всё давит тяжёлым гнётом, сдавливая тиски, перехватывая дыхание. Преодолев небольшой отрезок пути, ноги подкашиваются, и он стремительно обрушивается на пол. Паника срывает маску и показывает своё истинное облачение – боль. Ладони упираются в холодную плитку, лицо смотрит на неё почти впритык, замечая, как сверху на неё льются какие-то капли. В ушах звенит чей-то истошный крик. Осознание приходит позже. Это его слёзы. И его крик.       ***       Веки медленно приоткрываются, сталкиваясь с мраком помещения вокруг. Тело затекло от пребывания долгого промежутка времени в неудобной позе. Светловолосый парень поднимается на ноги, осознавая, что всё это время он полулежал на полу, опираясь руками о собственную кровать. Оказывается, что он уже дома, и что уже ночь, о чём свидетельствует кромешная темнота. Но рядом никого нет. Он один, а пространство наполнено звенящей тишиной. Но он не помнит, как добрался до дома, поднялся наверх в комнату. В голове ещё пустой коридор, который напоминает о произошедших событиях. Воспоминания вызывают внутри противоречащие друг другу чувства. Ощущение, что кроме боли он сейчас ничего не испытывает, внутри словно выжгли огромную дыру. Дыру, которая требует заявить о себе, вырвавшимися криками и срывами. Но не получается выжать из себя ничего. Огромная пустота застилает собой все остальные побуждения. Она душит, перекрывая все пути для накатывающего исступления. Сонхва смотрит на собственные ладони, немного улавливая во мраке их очертания и пытаясь понять, ему ли они принадлежат. Следом прижимает одну из них к своему сердцу, через грудную клетку прощупывая, бьётся ли оно вообще. Не добившись от самого себя никакой реакции на все взаимодействия с собственным телом, он заторможенно опускает руки. Все действия настолько неторопливые и вялые, что складывается ощущение наркотического опьянения или сильного аффекта.       Единственное, что пробивает его резкой вспышкой, заставляя изменить на мгновенье пугающую безучастность в глазах, так это осознание. Сан. Он ушёл? Сонхва так просто отпустил его? Он не позволит ему покинуть его столь легко, ничего не предприняв.       Руки судорожно ищут в карманах телефон и набирают номер брюнета. Сонхва не обращает внимания на поздний час, ему сейчас важно только то, чтобы Сан был здесь. С ним. Он должен быть с ним. Гудки, которые затягиваются на целую вечность, так и не трансформируются в отвеченный вызов. Первый непринятый звонок. Второй. Третий… Он не помнит, сколько раз он позвонил, пока телефон просто не выпал у него из рук на пол. Он бессмысленным выражением окидывает лежащее на полу устройство, и, пересилив собственную аморфную заторможенность, вяло откидывает его ногой.       Резко в голове происходит смена полюсов. По какому-то щелчку изнутри доносится надрывный смех, на губах расцветает пугающая улыбка. Если бы кто-то его видел со стороны, то явно счёл его моральное истощение помутнением разума. Плавными движениями парень начинает сбрасывать с себя одежду на пол, не заботясь о её первозданном виде. Когда он остаётся полностью обнажённым, то открывает шкаф и смотрит на сумрачные очертания его содержимого. Вытягивает шёлковый халат, который был его излюбленным домашним атрибутом, когда он испытывал приподнятое расположение духа и абсолютную любовь к себе. То есть в очень редкие дни прилива сил, когда он чувствовал себя в порядке. Он вытягивает его с полки и даже при таком тусклом свете его искусные расписные золотые нити слабо переливаются. Очень тонкая и филигранная работа. Безумно красивая и изысканная. Столь же изысканные ладони проникают в широкие рукава и медленно завязывают на поясе слабый узел.       Скользящими переходами приближается к столу, на котором покоятся тысячу мелочей, создающие, в понимании Сонхва, тепло и уют. Свечи самых разных цветов, форм и ароматов занимают почётное место в этом дизайнерском решении. Тонкие пальцы берут спрятанную за ними зажигалку и чиркают по металлическому колёсику, пробуждая заснувшее в ней пламя. Тёмные глаза зависают на возникшем из маленькой коробочки огоньке и транслируют его в своём отражении. Неспешно зажигаются маленькие свечи одна за другой, наполняя комнату приглушённым светом.       Юноша, исполнив свой ритуал, садится на край кровати напротив стола, любуясь проделанной работой. Огонь завораживает. Такой яркий, искрящийся светом, свободный. Голова немного наклоняется в сторону, словно запускается рычаг старого заржавевшего механизма. Нет, не свободный. Откуда пламени взять свободу в ограниченном стенками сосуде, который сдерживает его истинную красоту? Тянется, не вставая со своего места, рукой к краю стола, на котором стоит одна из свечей, и кончиками пальцев постепенно сталкивает её с объекта расположения. Полученный результат только огорчает, потому что крошечная искорка света в стеклянном сосуде только тухнет, упокоившись на полу. Некрасиво. И совсем не свободно. Несколько минут пустые глаза сверлят бесполезный валяющийся на полу предмет. В груди ноет от неудовлетворённости произошедшей ситуацией. Пока в определённое мгновенье не возникает новое желание, желание, которое обязательно претворится в нечто прекрасное.       Сонхва резко вскакивает со своего места и открывает тумбочку, ища в ней хоть что-то подходящее. Блокноты, тетради, книги. Всё прекрасно сможет сыграть роль в его выдуманном сценарии. Он швыряет на кровать всё, что может ему пригодиться. Затем берёт учебник, лежащий наверху этой кипы и тягуче медленно листает страницы.       Скрежещущий звук рвущейся бумаги. Парень завороженно смотрит на лист в руке и с трепетом подносит его к робкому танцующему свечению на фитиле. Лепестки пламени пожирают любезно предоставленную жертву медленно, но через пару секунд их аппетит разыгрывается, и они стремительно оказываются уже у самых пальцев человека, дарующего им ужин. Сонхва чувствует жар на своих руках, но ни одного физического проявления боли не выказывает. Просто, когда терпеть становится тяжело, а огонь расправляется со всем подношением, он отбрасывает почти истлевший лист в сторону. Тот летит на пол, угаснув, не успевая добраться до цели.       Это уже интереснее. В разгорающейся красно-оранжевой сущности Сонхва видит красоту, наделяя её особым значением. Этот процесс вызывает внутри что-то скудно напоминающее хоть какие-то эмоции. Поэтому повторение такого пугающего таинства не заставляет себя ждать. Листы нещадно вырываются из подготовленных к уничтожению книг один за другим. Все проходят через пытку огнём, а потом, сгорев почти дотла, оказываются выброшенными за ненадобностью на пол. Еле-полыхающие огарки падают цепочкой, проносясь по которой, заявляющий на свои права огонь, добирается до раскиданной внизу одежды.       Хватаясь за слабые, доживающие последние мгновенья вспышки, пламя, подпитываясь новоприбывшими угольками, постепенно заявляет о себе. Оно осторожно увеличивается в объёмах, словно скрывая этот факт в попытках сделать сюрприз. Не торопясь, добирается до каждой валяющейся вещи, вступая с ней в борьбу, побеждая в которой, поглощает ткань всё более стремительно.       Внимание парня привлекает увиденное краем глаза яркое свечение. Он поворачивается и встречается с нерасторопным, но целеустремлённым, алеющим яркой зарёй огнём. Взгляд также пылко наполняется интересом и увлечённостью, как вспыхивающие вещи перед ним проигрывают схватку пламени. Он стоит, как завороженный, не смея пошевелиться или вздохнуть громче положенного. Вот это действительно бесподобно. Столь благообразная пытка для кучи ненужных тряпок. Он сам чувствует себя сейчас сгорающей ненужной вещью, поэтому увиденное отзывается волной восторга и восхищения.       Пухлые губы расплываются в еле заметной улыбке, глаза полуприкрыты в сладостной истоме. Дух захватывает. Не в силах противостоять манящему сигналу, он садится на кровать, оказываясь в пугающей близости с очагом возгорания. В голове навязчивая идея – прикоснуться к настойчиво мерцающему свету. Ощутить на себе физические проявления этого живописного процесса. Сонхва не находит ни одного аргумента против и намеревается уступить настырному влечению.       Нога грациозно поднимается, оставляя нежные ткани халата, больше похожего на кимоно, покоиться по бокам от оголённой части тела. Один неторопливый, медлительный взмах, и лодыжка оказывается втянута в разгорающееся буйство пламени, словно тоже хочет стать гостем этого хаоса. Тело в этой части охватывает безумный жар, неимоверная пытка заставляет сжаться все органы от мучительной боли.       Пламя разгорается. Обожжённая нога по-прежнему является испытуемым его мощи и силы. Бездушные глаза устремлены на этот спектакль. До какого-то момента. Огонь переходит дозволенные ему границы, и Сонхва, хватая со спального места плотный тяжёлый плед, набрасывает его на нарушивший правила игры вулкан, погребая его в могилу. Лодыжка нещадно ноет и горит, покрываясь багряными ожогами и волдырями. Глаза Сонхва устало закрываются, и он откидывается спиной на мягкое подспорье, ладонями впиваясь в одеяло. И сейчас он не думает о пожирающей боли, он вспоминает о Сане. Сан. Изнутри вырывается бесшумный крик, заставляя всё тело содрогнуться. Он оставил его. Когда тело немного унимается от накрывших конвульсий, раздаётся звонок телефона. Светловолосый парень перемещает на него вектор своего внимания, но не предпринимает попыток узнать, кто хочет его услышать. Один назойливый звонок сменяется следующим и так бесчисленное количество раз. Сонхва не знает, сколько это длилось, он знает только, что ему абсолютно безразлично, кто ему звонит и зачем. Он лежит недвижимым пластом, который сейчас не желает социализироваться. Телефон замолкает, и теперь ему вообще ничего не создаёт помех. Трудно определить сколько времени проходит его безмолвная апатия, потому что отвлекает от него приближающийся шум.