Покаяние.

      Череда сменяющихся дней кажется вереницей адских кошмаров. Не только для Сонхва, но и для всех близких Сонхва, для всего вокруг Сонхва. Всё окружающее претерпевает череду сменяющихся эмоций и вспышек, которые не щадят ничего вокруг.       Первый месяц становится самым страшным и чудовищным. Бесконечные громкие истерики, истязания самого себя, истошные вопли и рыдания навзрыд. Желание жить абсолютно пропало. Сонхва каждый день порывался нанести себе увечья, бился по сторонам, как мечтающая о свободе бьющаяся в стальных прутьях клетки птица. Он не верил. Не верил в то, что может быть так больно, что Сан оставил его, что он остался один. Он ощущал себя именно так. Покинутым, одиноким, никому не нужным, отвергнутым человеком, который стал для него свежим глотком воздуха среди вечного смога и удушья.       Практически каждый день Хонджун был с ним. Приезжал на какое-то время или он, или Минги. Они постоянно удерживали его от неминуемых взрывов судорожных рыданий, удушения нехваткой кислорода, нанесения себе сильнейших исступлённых ударов кулаками. Они пытались помочь ему, усмиряя вспышки успокоительным. Сонхва опасно было оставлять одного, и все это понимали. За этот месяц парень с поблекшими розовыми волосами стал похож на человека в агонии. Впалые щёки, болезненное выражение лица, красные опухшие от слёз глаза, бледная и ледяная кожа. Его способна была буквально физически переломить каждая его слеза. Каждый сильный порыв причинял огромные повреждения. Смешение эмоционального и физического безумия напрочь лишили ходячего скелета схожести с грациозным улыбающимся второкурсником.       Это был самый страшный и самый пугающий период переживания утраты. Хонджун был уже готов отправлять своего друга на лечение, если бы этот кошмар продолжился, но в какой-то момент слёзы и крики закончились. У Сонхва просто не осталось сил материально воплощать свои ментальные страдания. Неимоверная боль никуда не ушла, будто только усилилась, вот только стало даже трудно открыть глаза, не говоря уже о том, чтобы выдавить из них хоть что-то.       Сонхва впал в состоянии аморфности. Он несколько месяцев не выходил из дома, почти ни с кем не разговаривал. Только с лучшим другом, когда тот вынуждал его произнести хоть слово и дойти хотя бы до кухни, чтобы поесть, и до душа, чтобы помыться. Старший полностью утратил в своём сознании перспективу к жизнедеятельности. Зачем? Для чего? Он часами, нет, днями, лежал и закапывал себя ещё глубже в яму угнетённости и отчаяния. Возводил вокруг себя хитиновый покров неприступности и отрешённости.       Так продолжалось слишком долго. Непозволительно долго для человека, лучший друг которого, как ураган, толкал его каждый раз на новую авантюру. Недопустимо для юноши, который был один из лучших в университете и показывал блестящие результаты. Долгое время продолжались томительные попытки Хонджуна растормошить его. И в некотором смысле у него это вышло успешно. Сонхва стал ходить на некоторые пары, потому что стоял под угрозой отчисления. Он не видел ничего серьёзного в этом, какое ему дело до учёбы, если ему всё равно абсолютно на всё вокруг. Но Хонджун настоял. Поэтому спустя несколько месяцев Сонхва вылез из своего уединённого кокона и стал изредка выходить из дома. Ещё через какое-то время упорного труда его друга, розоволосый даже стал напоминать подобие собеседника, который отвечает на вопросы более развёрнуто, нежели «да» или «нет». Можно было представить, что всё хотя бы немного возвращается на круги своя. Но Сонхва так отнюдь не считал. Ничего уже не вернётся в норму, так же, как и к нему не вернётся Сан. Он уповал на это первый месяц, второй и третий. Однако остатки здравого смысла кричали, что не стоит и надеяться. Поэтому вскоре эта мечта исчезла из его головы, оставив лишь слабую искорку надежды, которая потухала с каждым днём.       Хонджун уже не так боялся выпускать друга из-под присмотра, тот стал хотя бы немного лучше выглядеть и не вызывал опасения, что может упасть в обморок в любую секунду. Слёз на его лице Хонджун не видел. Как и улыбки. И не увидит на протяжении ещё долгих лет. Все эмоции Сонхва покинули его вместе со счастливым, пусть и не столь продолжительным, временем, которое он провёл с Саном. Бездушные глаза, как у куклы, постоянно были устремлены перед собой, не смотря ни на кого и ни на что конкретно.       Устоявшийся шумный четырёхугольник превратился в изломанный кривой треугольник, каждый угол которого переживал эту ситуацию с определёнными терзаниями.       Минги винил себя, когда видел измотанного Сонхва в состоянии сначала крайнего исступления, позже полной безжизненности. Он винил Сана, который ничего не объяснил, который столько времени скрывал определённо серьёзные вещи. Однако он знал, что его друг не поступил бы столь подло, не имея на то веского основания. А если речь идёт о Сане, то другого выбора, действительно, не оставалось. Но это не облегчает груз от вранья, когда Минги заявлял своему парню и другу, что ничего не знает. И не отменяет факта, что Сан так и не связался с ним за всё время. Всё это становилось только запутаннее, больнее и труднее. Минги переживал за Сана. Он был слишком дорог ему, как друг. И в одночасье он исчез, оставив после себя полную неразбериху и огромную боль в нескольких сердцах.       Хонджун единственный из троих злился. Конечно, ему было тяжело, он каждую минуту переживал за Сонхва, за его удручённое состояние. Хонджун сам из-за этого не мог найти себе места, некоторые ночи проводя практически без сна и покоя. Злость на Сана была неимоверно сильна. Она усиливалась и превращалась в надвигающую ненависть с каждой слезой Сонхва, с каждым взором этого пустого стеклянного взгляда прежде искрящихся глаз.       Сонхва старался не думать о Сане. Не получалось. Ни единой минуты не получалось. Когда он ложился в кровать, мечтая о том, чтобы забыть сковывающий его ужас во сне, холодные руки обвивали собственное тело. Но это не шло ни в какое сравнение с горячими объятиями Сана, обмануть себя не выходило даже на секунду. Но вновь и вновь он пытался прибегнуть к этой мучительной лжи. Легче не становилось, а по телу проносилась череда болезненных судорог. Ни заснуть, ни притупить пожирающую изнутри боль не получалось. Короткий сон дарил долгожданные минуты забвения только тогда, когда уже безжизненное тело просто отключалось на кровати на несколько часов, пока не вскакивало в холодном поту от очередного кошмара.       Сонхва постоянно корил себя ещё и за то, что заставляет своих друзей так переживать о нём и заботиться. Именно благодаря этому в нём появлялись крохотные силы для создания образа возвращающегося к прежней жизни человека. Он заметил, как через некоторое время Хонджун с Минги немного успокоились. И его это тоже успокоило. Он стал изредка самостоятельно ходить в магазины, сняв с плеч Хонджуна это отягчающее рутинное занятие. Вот и в один из будничных дней среди недели Сонхва после поздно закончившихся пар отчитался перед лучшим другом, что заедет перед походом домой в магазин, купит себе продукты и прочей бытовой мелочёвки. Он уже спокойной справлялся с этим занятием, поэтому беспокойств или возражений не получил.       Подъехав к огромному гипермаркету на такси, так как речи о том, чтобы пользоваться собственной машиной, быть и не могло, парень с розовыми волосами медленно вылез из автомобиля и зашёл внутрь претенциозного здания. Слишком большое помещение, пестрящие ассортиментом прилавки, толпы людей, суетящихся из стороны в сторону. Сонхва не ходил сюда в последнее время. Но в голове что-то щёлкнуло, принуждая посетить именно это место. Куча товаров, начиная от продуктов питания, заканчивая лампочками и рабочими принадлежностями. Но Сонхва уже точно знал, что именно ему нужно.       Пройдя сначала по продуктовому отделу, юноша кидает себе в корзину множество упаковок свежей зелени, бросает парочку овощей. Подойдя к полке со спиртным, он рассматривает несколько марок бутылок соджу, выбирая ту, в которой процент алкоголя наивысший среди конкурентов. Обнаружив нужную бутылку, кладёт её и все остатки на полке в корзину, набивая её до краёв. Оказывается, что бутылок получилось не так уж и много, парень хмурится и оглядывается по сторонам. Заприметив бесхозную тележку недалеко от полки, он приватизирует её и тоже заполняет почти полностью. Таскать весь этот груз за собой становится тяжело. Ослабшее тело отказывается ровно и прямо нести приобретённую ношу. Но навязчивая идея словно прибавляет мощи, поэтому ничего из списка Сонхва не выкладывает, продолжая медленными, но уверенными шагами двигаться к бытовому отделу. В нём он приобретает несколько канистр ацетона и пару коробок спичек. Еле дотащив все приобретения до кассы и оплатив их, юноша садится в такси и добирается до дома.       Сонхва, открывая входную дверь, сразу ставит все покупки на пол. Не заботясь о том, чтобы снять верхнюю одежду или разуться, проходит внутрь, поднимается по лестнице и врывается в собственную комнату. По дороге нажимает на все выключатели, озаряя всё здание ярким светом. Поворачивает голову и открывает шкаф, бережно снимая с верхней полки аккуратно сложенный свитер. Свитер Сана. Теперь уже швыряет пальто с плеч на пол, погружаясь торсом в тёплый кусок ткани. Поправляет каждую складочку и вцепляется в ненавистный предмет одежды пальцами. Стоит так несколько секунд, собираясь с силами. Когда немного отпускает, то выбрасывает из шкафа и прочую одежду, обрекая её покоиться внизу. Возвращается к оставленным покупкам. Берёт в руки бутылочку соджу и открывает её, разливая у порога. Тянется за новым сосудом и проделывает с ним то же самое, единственное, выбирая новый участок для выливания жидкости.       Чтобы обойти с данной миссией весь дом, требуется полчаса времени. Зато каждый участок пола оказывается омыт алкоголем. Сверху юноша проходится ацетоном, разбрызгивая его уже более широко и обширно, чтобы наверняка добиться желаемого эффекта. Смотрит на оставшиеся в пакете зелень и овощи. И зачем он их купил? Жаль будет, если продукты испортятся. Поднимает пакеты и выносит их из дома, оставляя поодаль во внешнем дворике, и возвращается в здание. Осматривает сложившуюся картину, пытаясь понять, не упустил ли он важных деталей. Вроде бы всё так, как сложилось в его сознании: дом полностью пропах спиртом и ацетоном, свет в каждой комнате горит. Сонхва переступает порог, оказываясь за чертой жилья, в котором он обитал последние годы. Подарок отца и матери, за который они всегда его упрекали. Свидетель страсти Сана, который навсегда покинул его. Он со стеклянным взглядом берёт спичечный коробок и вертит его в тонких пальцах. Ни единой эмоции на лице, ни единого чувства внутри.       Резкий взмах по картонному коробку, и на маленькой щепке образовывается огонёк. Сонхва наблюдает за ним, как из маленькой искорки он разгорается в небольшое пламя, а потом пожирает сам себя и потухает. Как иронично. Спичка затухает, яростно погорев несколько секунд, оказываясь никому не нужным мусором, который больше уже ни на что не годен. Юноша прекрасно понимает это состояние. Огонь, видимо, всегда занимал особое место в его жизни, наделённый аллегориями и параллелями с собственной судьбой. Ещё один резкий чирк слышится в ночной тишине, только на этот раз спичка не вознаграждается детальным осмотром. Она точным и метким движением падает на порог дома, цепляется за капли ацетона и наращивает свою мощь. Сонхва поворачивается спиной к возникающему пламени и отходит на несколько метров от надвигающейся катастрофы. Огонь подпитывается разлитым по всему периметру спиртом вперемешку с ацетоном и постепенно охватывает большую площадь здания. Сонхва поворачивает голову и приоткрывает губы от увиденного ярко-красного свечения. Он смотрит, как огонь уничтожает каждый сантиметр, порываясь поглотить всё здание в своё буйство. Это очень красиво. Но он не чувствует восхищения, не чувствует увлечённости и трепета. Не вышло. Даже огонь не помог испытать хоть что-то. Он берёт в руки телефон под звуки рушащихся предметов мебели, кусков стен и звонит человеку, который моментально поднимает трубку.       - Хонджун, привет. Не спишь? – Делает паузу, чтобы услышать ответ собеседника. – Можно я у тебя сегодня переночую? У меня сгорел дом.