I'm walking back now Past all the fires Trying to find out Why I grabbed the lighter [...] Been a tyrant, been a pusher, pushing my disease Breaking bones and taking everything in front of me Priests and beggars looking up to heaven from their knees Is anyone listening? The Unlikely Candidates
Добрый человек беспорядочно и пытливо утыкался взглядом в прохожих, то чеканя шаг, то шаркая полупьяной походкой. Эти глаза не ожидали ответа от пустых лиц, просто по привычке искали отголоски живого, – Мастер даже не отдавал отчета, что его огонь не нужно поддерживать чем-то извне. Уже нет. Воланд подкинул ему столько топлива, что даже усомнился: выдержит ли? И, любопытствуя, на расстоянии заглянул в эту чумную голову – на секунду, не больше, иначе неинтересно. Марево диких мыслей заразило своей бешеной хрупкостью. Этот человек, больной излюбленной страстью дьявола, состязался с Творцом и переставал различать свои и Его замыслы. Дьявол не мог пожаловаться на ревность к создателю – ему хватало своей паствы, но как же мутило от того, что Мастер своими рукописями делает реверансы и сполна воздаёт – не ему. Его роман, который, он это чуял, пропитан серой, гнилью и кровью, будет так угоден Свету, что почти... Воланд прервал свои мысли о головокружительном полёте, передёрнув плечами. Или это не его мысли? Послышались крики, он поднял голову и увидел небольшую толпу, мгновенно обступившую Мастера. – Всем шаг назад, милейшие, – без тени акцента бросил мрачный господин и без видимых усилий подхватил упавшего под руки. – А вы не такой тяжёлый, как кажетесь, – хмыкнул он, когда они миновали любопытных. – Святым духом питаетесь? – Не говорите... – едва оклемавшись, тот помотал головой и устроил ее на плече спутника. – Тут впору себя поедом есть. – Себя неприлично, да и не вкусно, – оскалился Воланд, сделав вид, что не понял выражения. Они были уже недалеко от запрятавшегося в Мансуровском переулке дома. Исчезли в нем быстро и незаметно, как вороватые отшельники. Как только дверь в подвал затворилась, у носа зазмеился аромат свежей выпечки и кофе. Мастер оглядел подвал в поисках Маргариты и послал Воланду растерянный взгляд. – Должно быть, не дождалась меня, – и полез в карман за спичками. Достал промокший коробок и мятую пачку Беломора. – Надо думать, – не сводя глаз с кофейника, профессор раскурил сигарету и передал ему, разливая другой рукой чернильную густоту. Трость, приставленная к вешалке, лукаво косилась на них профилем Анубиса. Мастер уронил пепел на брюки и чертыхнулся. – Присядем, mein Freund? – по-хозяйски прихватив поднос, гость улыбнулся и, минуя ступеньки, залихватски легко перепрыгнул перила. То ли немцы умеют отращивать хвост для баланса, то ли профессор скрывал талант гимнаста. – Чёрт-те что, – пробормотал Мастер, всё еще гадая, не лежит ли он на раскалённом пыльном асфальте. – А Вы какими судьбами?.. – он перешёл на немецкий, взял себя в руки и стянул удушливую бабочку. Визави помедлил с ответом, задержавшись на ней взглядом. – Дела бренные и бессмысленные – одна политика и ни грамма фантазии. Мастер, отхлебнув кофе, одобрительно промычал. Протянул, вскинув брови: – Позвольте, посольство? Но тут поблизости только Мексика… – Мексика Мексикой, а в храм по расписанию, – деланно проворчал гость и промокнул губы платком с красным вензелем. Расспрашивать дальше не хотелось. Он не был уверен, что готов подступаться к этой теме походя и впроброс. К тому же тремор, только что унявшийся, вернулся с удвоенной силой. Воланд отвернулся от двух зажатых на кружке рук и потянулся за пледом. – Как поживает Ваш ...кот? Кивком поблагодарив, Мастер неспешно закутался в колючий плед. Он готов был голову отдать на отсечение, если профессор не хотел упомянуть роман. – Представляете, пропал! Три дня как ищу, молоко вот раздобыл, дверь не запираю, – поперхнувшись в конце тирады, он задышал отрывисто и с присвистом. Душный и промозглый подвал, его дом и его тюрьма. – Этот бес просто играет с вами, – в обманчиво-ласковой улыбке растянулись губы собеседника, который вдруг, по-мальчишески сунув пальцы в рот, засвистел. Мастер поморщился от звука, прикрыл на миг глаза, а когда распахнул, на столе возвышалась, нервно подёргивая хвостом, взъерошенная тварь. Вид у кота был самый виноватый, чего писателю ещё ни разу не приходилось лицезреть. Он так удивился, что пропустил убийственно-суровый взгляд от профессора. – Прошу меня простить, mein Freund, появилось неотложное дело, – гость кивнул, подорвался как-то неизящно со своего кресла и, окинув напоследок взглядом сначала писателя, а затем кота – более пристально, пропал, не слушая слов прощания и благодарностей. А Мастер добрёл до дивана, пытаясь выровнять дыхание и на ходу перечитывая рукописи. Когда он забылся тревожным сном, Бегемот затушил свечи и застыл у его изголовья. Жёлтые глаза поблёскивали в подвальных сумерках, как светлячки.***
Пробуждение встряхнуло его чьим-то присутствием в комнате. Уютный мрак сочился предгрозовой свежестью с дымными нотками. Мастер точно помнил, что не затоплял печь. Мышцы и даже кости ломило, словно он проспал вечность. Или её приход. Слепо пошарил рукой, пытаясь опереться на спинку дивана, но рука увязла в чём-то водянисто-упругом, на ощупь скользком и обжигающем. – Не поднимайтесь, mein lieber, скажите мне, что Вам нужно, – послышался шёпот откуда-то сверху, почти неразборчиво. – Как Вы... откуда?.. Чёрт, будто слепец, – голос сиплый не только со сна, а глазам больно от вглядывания в тёмную горечь. Тьма всколыхнулась мягким смешком. – Помилуйте, я не ослепляю пророков. Точно не я. Мастеру очень хотелось проснуться и развидеть этот морок, чёткий во всей палитре полыхающей темноты. Тело едва слушалось, и, удерживая разум от падения в обречённую плоскость ужаса, он пошутил: – От прозрения я не отказался бы. – Так не отказывайте себе в том, что Вас от него отделяет. Что Вам нужно? Финал? Покой? Вечная любовь? – на этих словах знакомый голос исказился до ползучего шипения. – Или, быть может, морфий?.. На ладони остался мокрый след, словно Бегемот лизнул его, подсказывая решение. – Хорошенько обдумайте свой выбор, lieber Meister, потому что я могу предложить что угодно. И я больше не буду спрашивать. Тьма закутывала в кокон, невесомость будоражила, мнимое упоение бредом вынуждало к откровенности. – Если бы это было последним желанием, я бы хотел узнать, что избрали для меня Вы. Изнуряющее молчание в ответ почти заставило поверить, что он остался наконец в одиночестве, но тут в губы ткнулась прохладная чаша. – Это что, кровь? – он принюхался. – Что Вы, только лишь вино. Настоящее вино, – отозвалась мгла. Глоток, дрожь – и пробуждение как падение.