Do not go gentle into that good night

Дух и за гробом пребывает цел! Так говорила тьма Ступай немедля по дороге в ад, Где правит Прозерпина, дочь Цереры, К Тиресию ступай сквозь мрак нависший Слепому, к призраку, который в преисподней Тайн причастился, что неведомы живым, Здесь ты закончишь путь. Познание - лишь тень иных теней, Но твой удел - охотиться за знаньем... Э. Паунд Дайте хоть маленький миг на ладони Всевечного, Миг бесконечного непредставимого дня. То, что сейчас перед вами тоскует и мечется, Это не я. Я настану. Дождитесь меня. В. Жук

То, что у него ничего не сломано и не болит, а, наоборот, вся мускулатура окрепла, сердце бьётся стойко и ровно, сознание кристально чисто и даже волосы на голове отрасли, заметить Мастер не успевает. Под ним распластано искорёженное тело в кошмарных увечьях. Лицо трудно распознать под залитой кровью – и Мастер суматошно растирает её, но только сильнее размазывает по векам и скулам. Изломанные конечности выгнуты так, словно Воланд сейчас поднимется и пустится в пляс тряпичной куклой. Горло сводит спазмом и застывший вопль ужаса давит изнутри на перепонки. Вокруг воцарилась угрожающая тишина, как в миг перед сотворением, но, когда гром дробит твердь небес и молния опаляет куст в нескольких метрах от них, вздрагивает только он один. Мастер закрывает глаза, корчась в приступе сухих слёз и немых криков. – А я говорил, я говорил, чем это должно кончиться, – раздаётся над головой ломаный тенор. – Ничего ещё не кончилось, Фагот, а вот ты бы кончал разводить истерику, – гневно перебивает женский голос. Первое, что видит незадачливый самоубийца, подняв голову, – Бегемот, который скачет в их направлении с тростью в зубах. Мастер чувствует прикосновение и дёргается, как от электрического тока. – Спокойнее, господин писатель, – деловито басит над ухом Азазелло, расправляя судорожно сжатые пальцы своего хозяина, обхватившие бока Мастера. В железистый запах крови вплетается нотка участия: на плечах оказывается твёрдая рука Геллы, отстраняющая Мастера. Затравленно оглядывая суетящуюся компанию, он издаёт невнятный звук, жалкий, умоляющий. – Это ненадолго, я Вас уверяю, – ведьма всё-таки оттеснила его в сторону. Скинув клетчатый пиджак, Фагот бережно, но сноровисто поправляет тело мессира, формируя прямую позу. Кот передаёт Азазелло трость и принимается чертить пентаграмму. Они окружают бездыханное тело, вставая по концам фигуры. Мастер оказывается в ногах, замыкая круг. – Очень советую Вам сейчас не двигаться и уж упаси Вас бес начать молиться, – протягивает слева Бегемот, поднимаясь на задние лапы. Трость в руках демона пустыни, стоящего у размозжённой головы на конце перевернутой звезды, превращается в жезл, набалдашник-Анубис оживает, облизываясь, до острой иглы истончается наконечник. Как по заказу хляби небесные обрушивают на них потоки тёмных вод. Перекрывая шум ливня, четверо слуг, которые неуловимо преобразились и двоятся в глазах, начинают завывать на древнейшем языке, временами простирая над мёртвым телом руки в синхронных жестах. Таким несусветным зрелищем можно было залюбоваться, но Мастеру не до этого, да и остервенелый дождь даже моргать заставляет через силу. Он успевает только заметить, как Азазелло заносит над грудью Воланда жезл, и сдерживает себя, чтобы не броситься, не дать проткнуть его сердце. Насытившийся кровью Анубис издаёт ультразвуковой вопль, и всё, резко замерев, стихает. Первой отмирает Гелла, мягко опускаясь на колени, чтобы трепетно извлечь конец трости и залатать грудную клетку. Не отрываясь от её красных, будто таких же окровавленных губ, Мастер выдавливает в пустоту, оставленную дождём: – Я думал, дьявол бессмертен... – Не тогда, когда идёт против воли снова, – ворчит Бегемот, потягиваясь и обнюхивая ноги мессира. – Будь она неладна... – Получилось? – икает от волнения Фагот, и, когда ему не отвечают, сам вопит: – Получилось! Довольно кряхтящий Азазелло неуклюже перекладывает трость, снова принявшую безобидный вид, и вкладывает её в руку Воланда. Придя в себя, Мастер кидается, чтобы удостовериться: грудь в мокром сюртуке поднимается в неровном дыхании, на омытом лице чуть подрагивают веки и губы. Ему до одури хочется снова услышать голос Воланда, чтобы поверить, что всё позади, но вместо этого до них доносится гомон непрошеных зрителей. Четыре фигуры в разношёрстных облачениях приблизились, переговариваясь на языке, который Мастер только что слышал в ритуале, и до него доходит, что он без труда понимает его смысл. – Преданную шайку собрал себе лживый пёс, – выплёвывает невысокий юноша с лицом, как мухами, засиженным бородавками. – Родственнички явились, – зашипел кот. – Типун тебе на язык, Бегемот! – с шальной улыбкой выдаёт Гелла. Кот, рявкнув и высунув язык, засучил лапами. – Нет у него семьи, кроме нас. – Люцифер! – капризно залепетало создание, всё как будто сложенное из острых углов и топорщившихся складок узкого песочного балахона. – Разве ты забыл, что для нас брачные игры ничем хорошим не заканчиваются! Воланд морщится, не открывая глаз. Мастер неосознанно хватает его за руку и отворачивается от лиц, которые кажутся ему смутно знакомыми. – Я пожалуюсь на твои заклятия в ведьмовский комитет! – пропищал Бегемот, недовольно подёргивая хвостом. – Твои типуны у меня в прошлый раз целую неделю не сходили! Не замечая набычившегося Азазелло, юноша с бородавками повис на плече корпулентного мужчины и захлебнулся в смешках, отзвуком похожих на скорпионьи бои. – Сколько лет, сколько зим, ай да красавцы! – расплывается в широкой улыбке Фагот. – Кондрашка вас возьми, уже все клоаки вылизали? – На тебя хватит, не волнуйся, – мужчина со смятым лицом и шрамом поперёк бритой макушки сбрасывает юношу с себя, и цедит в сторону Воланда. – А вот нашему братишке ещё и не такое светит, когда его вызовут на ковёр... Воланд наконец разлепляет веки и шумно выдыхает. – Мессир! – в один голос верещат Бегемот с Фаготом. Глаза с красными белками ненадолго задерживаются на Мастере, потом обводят повеселевшую свиту и останавливаются на незваных гостях. – Маммон, – скрежещет он демону рядом с юношей, – Левиафан, – переводит взгляд на фигуру в балахоне, – Бельфегор, – и вскидывает подбородок в сторону четвёртого духа за их спинами, – Асмодей. Забыли, как умирает наш род, или Мастеру... пришли засвидетельствовать почтение? – дьявол ворочал, как камни, исковерканные слова, они давались ему неохотно, словно орудовать приходилось обрубком языка, но мало кто обратил на это внимание. Андрогинное существо, встряхнув копной лоснящихся кудрей, изящно огибает собратьев и присаживается рядом, с хищной улыбкой пожирая Мастера глазами. – Асмодеюшка, окстись, – ласково роняет Гелла. – Он тебе не по зубам. Мастер нехотя отрывается от Воланда, которого окружает какая-то светлая дымка, и скучающе застывает перед демоном похоти. Откуда-то он знает, что к нему сейчас применяют соблазняющие чары, хотя не чувствует их. Зато чувствует, как, напрягшись, притаился Воланд. Успокаивающе пожав его руку, Мастер лениво оглядывает завидные формы Асмодея и спешит выразить ему и остальным всё равнодушие, на которое сейчас способен: – С удовольствием бы принял ваше приглашение на рандеву, но, увы, не самое подходящее время, господа. Демон лени цокает языком: – Вы куда-то спешите, несравненный гений? Писатель не удостаивает его взглядом и закидывает руку Воланда на плечо, помогая подняться, с другой стороны тут же подхватывает Фагот. Бегемот пританцовывает вокруг демонов, уворачиваясь от их пинков и закидывая заднюю лапу на каждого зазевавшегося. Левиафан злобно корчит бородавчатую рожу и высокомерно бросает: – Не твоего ума дело заботиться о брате, смертный! Азазелло рычит, но Мастер властно отстраняет его и молча заставляет помочь Воланду. Свита с подозрением переглядывается и, забрасывая мессира вопросами о самочувствии, оставляет Мастера на авансцене. – Сбить бы с тебя спесь, – скалится демон жадности, подбоченясь. – Не так запоёшь ты скоро в нашем обществе. – Обожди, Маммон, – мелодично посмеивается Асмодей. – Я думаю, Мастеру есть что нам рассказать, – облизываясь, – и показать. – Если Люцифер стал уязвим, это не значит, милейшие, что он достанется вам на растерзание. Демоны прыскают и распаляются ещё больше от воинственного вида того, кто кажется щуплым и маленьким на их фоне. – Твой человечек не промах, братишка, – демон лени изворачивается и ловко хватает Бегемота за ухо: тот успел испортить подол. Кот в отместку расцарапывает подол в ошмётки. Мастер думает про себя, как его угораздило стать средоточием этого цирка, а вслух добавляет: – Боюсь, вы ещё не до конца осознали моё положение. Он их не винил – ему самому печальный расклад сил открылся не сразу. Если вообще было возможно объять такую иронию всевышних. Единственная очевидность, которая была доступна, – это простиравшаяся во все стороны, до бескрайних далей, ясность видения. Обратная и прямая перспективы сходились на нём. Мастер озирал все предметы и сущности в отчётливой прозрачности и объёме, на каком бы расстоянии они не находились. Демоны, включая свиту, в звёздной яркости проступали черными сгустками, поглощая свет. Но Воланд этот свет пропускал, отчего хотелось слагать стихи и рыдать у его ног. – А ты хорош, – протянул Асмодей, начиная о чём-то догадываться. – Или все в этой стране мнят себя бессмертными, а, Сатана? – Асмодей, я тебя... – Да-да, вживую сгноишь, я помню! Это наша любимая забава, не хочешь пригласить Мастера? Мы отлично... Демонстративно обняв друга со спины (какие, оказываются, хрупкие спины человеческие), Мастер тоже перебивает, плохо сдерживая смех, пузырящийся в груди: – Мастер сам теперь всыпет вам по первое число, и, ручаюсь, как у бывшего арестанта, у меня бесконечный лимит терпения и фантазии. Тут происходят одновременно несколько событий. Воланд с выпученными глазами отшатывается от писателя, четверо демонов почти ступают за предел контроля, окружая их, свита, в свою очередь, материализуется за спинами демонов, а Мастеру, закрывшему Воланда собой, только и надо что протянуть руку, дабы прервать баталию в зародыше. Как первый крик новорождённого, как завоевавший первое место чемпион – с такой жизненной силой и таким чувством заслуженного права он сжимает пальцы на горле первого подвернувшегося демона. И как только он это проделывает, их прерывает последний участник ночного действа. Не иначе как дожидался эффектной кульминации. – Достаточно. Одним словом вкрадчивый голос расширяет пространство между всеми и расчищает проход для судьи, который предстаёт в виде старомодно одетого мужчины средних лет, с блеском забавы в добром взгляде и ладонями, развёрнутыми как для крестного знамения. – Рад знакомству, Мастер, – кивает светлая сторона. – Только обрели бессмертие, уже на подвиги тянет? Это излишне, Вам не кажется? Брезгливо отняв руку от нежного горла Асмодея, он виновато оглядывается на Воланда. Мастера разрывает между непрошеным почтением, истовым сопротивлением и желанием огрызнуться – как бывшего человека, как демона, как мальчишку. Не дождавшись ответа, тот, кого звали в романе Иешуа, поворачивается к разжалованному дьяволу. – За выслугу лет тебе даровали воскрешение, но только на одну жизнь – человеческую. И велели вам передать, что между небом и адом договора быть не может. Мастер видит затылком, как Бельфегор, Асмодей, Маммон и Левиафан, ухмыляясь, поёживаясь и прикрывая глаза, отползают и растворяются во тьме. Воланд ожесточённо кривит рот и тихо произносит через силу: – Так и скажи, что в качестве Люцифера и Сатаны человек с такой судьбой показался Ему выгоднее меня. На виске гневно бьётся венка, и Мастера неудержимо тянет провести пальцем по запретной для него смертной эфемерности. Ангел вздыхает и кладёт руки на их плечи, крепко удерживая. – Неисповедимы пути Его. Но... – он вдруг счастливо смеётся. – Мне кажется, если одному из вас удастся закончить роман, – при этом слове его собеседники одинаково скептически хмурятся, – Там подумают над тем, чтобы всё стало как было. Вернее, всё и так остаётся как было, и всегда не так, как вы того желаете. Всё ещё действуя как двойники, Воланд и Мастер выпаливают вместе: – Мне не нужно его прощение! – Мне осточертело писание! С мягкой и понимающей улыбкой, как несмышлёным детям, посредник выносит последний вердикт: – Да будет каждому воздано по заслугам его. Реальность рябит, покрывается лёгкой завесой, и их оставляют. Снова. Со стоном облегчения, будто всё это время держался на чистом упрямстве, Воланд тяжело опадает на руки Мастера. Свита безмолвствует. Новообращённый демон стремительно теряет решимость и рассеянно оглядывает их. Наконец Азазелло протягивает ему руку для пожатия, а Бегемот распушает хвост: – Не ждите, что мы будем звать Вас мессиром. – Я бы и сам... – смущается Мастер. – И разбираться с отчётами преисподней сами будете! – поддакивает Фагот. – Да пошло оно всё! Нам нужно... Воланд... Как нам?.. Гелла миролюбиво склоняет голову вбок: – Просто представьте себе нехорошую квартиру. Через секунду площадь у больницы пустеет, но прибраться на ней никому недосуг: опалённая купина, пентаграмма и засохшая лужа крови остаются укором бесконечной божественной шутке.