ПРИДИРА Юбилейный выпуск № 10000 (2017 г.) Все права принадлежат журналу «ПРИДИРА» Все совпадения случайны.
Эта история написана Ксенофилиусом Лавгудом и только им. Лоркану и Лисандеру. Вы заслуживаете знать о секретах Хогвартса раньше, чем столкнётесь с морщерогим кизляком.
Девятое декабря 1965 года стало особенным днём в ряду семей по всей Англии: в поместье Блэков младший наследник рода впервые подвергся наказанию розгами, в особняке Розье близнецы проявили свой первый всплеск магии обращением материнского зелья в вазу для роз, в доме Краучей сын словил первую осознанную оплеуху от отца за попытку испробовать документ из Министерства магии на вкус, а к лачужке мистера Лавгуда, презираемого в магловском сообществе не менее, чем в магическом, размашистым шагом шёл статный мужчина с волосами белее снега и лицом равнодушнее каменной стены. Он держал за локоть мальчика — тот был так мал, что ему приходилось семенить на цыпочках. Передав его вышедшему мистеру Лавгуду на руки, мужчина исчез. Так мальчик обрёл новую фамилию и дом. Регулус, Пандора, Эван, Барти и Ксенофилиус — так звали пятерых детей, чьи жизни в этот день приобрели новый оттенок. История о них пойдёт через глаза последнего, но не потому, что он значимее других и уж точно не потому, что особеннее: просто только Ксенофилиус Лавгуд остался в живых по сей день, чтобы поделиться этой историей с миром. Остальные покинули свет раньше срока.______
Любимой историей Ксено от мистера Лавгуда была история о том, как он появился на свет. — Я брёл по болоту в тот день, — лениво говорил мистер Лавгуд, скручивая в тоненькую бумажонку приятно пахнущие стебельки и засушенные травы. — Чёртово болото это было, чёр-то-во — запомни. Ступишь не туда — и прощай. Мать-природа сожрёт с потрохами… Иду, иду, и вижу гнездо. В нём — яйца. Розовые, зелёные, голубые. Одно белое. Я его поднял, кокнул — а в нём ты сидишь. Маленький, беленький, голенький. Сунул тебя в карман и пошёл дальше. Иногда болото превращалось в подворотню, иногда в непроходимый лес. Яйцо могло оказаться гусеничным коконом или корзинкой — каждый раз Ксено слушал как в первый. После трёх затяжек травяной трубочкой мистер Лавгуд начинал рассказывать захватывающие истории, которые любой слушатель счёл бы намного интереснее, но эта оставалась у Ксено самой любимой. — Да что ты здесь разлёгся, беги, — мистер Лавгуд добродушно подтолкнул мальчишку, когда ему на колени упала смеющаяся пахучая девушка с гремящими бусами на шее и ни клочком ткани выше пупка. Ксено нехотя встал. Одёрнув холщовые шорты, побежал к стайке столпившихся у костра детей. — Эй, Ксено, прыгнешь? — Санни нетерпеливо вертелся у самых углей — семь лет назад он родился на схожем фестивале, поэтому всегда вёл себя на них как дома. Ксено убрал лезущие в глаза волосы, разбежался и перелетел костёр — огонь взвился до самого неба под восторженные вопли детей. Это всё потому, что он колдун. Он и мистер Лавгуд. — Ксено, ты такой маленький, ты такой хорошенький, — его поймал мурлычащий мистер Дэндилон, взявший имя в честь одуванчиков. Он заграбастал Ксено в свои большие руки и затискал: трубочки мистера Лавгуда часто делали взрослых особенно ласковыми. Не всем это нравилось — Ксено видел, как некоторые его друзья визжат и со смехом уворачиваются. Сам он принимал всё. Ксено был маленьким, мокроносым и совершенно равнодушным к миру — а мир был равнодушен к нему. Он был не хороший и не плохой. Не весёлый и не грустный. У него случались проблемы, но никогда не были настолько крупными, чтобы вывести его из себя. В его то ли серых, то ли голубых глазах, не было ничего. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд. — Ты такой… англичанин, — мистер Дэндилон фыркнул ему на ухо, продолжая щупать пухлый чуть выпирающий живот. В Калифорнии Ксено и мистера Лавгуда часто так называли, хотя мистер Лавгуд был ирландцем. — И беленький. Беленький кролик. — Кролики серые, — возразил Ксено. Мистер Дэндилон рассмеялся и тряхнул своей длинной седой бородой. — Когда-нибудь ты тоже посереешь, малыш, это неизбежно. А пока маленький беленький кролик. Когда мистер Дэндилон стал откровенно наваливаться сверху, Ксено аккуратно вывернулся и выполз из-под его размякшего тела. На поляне было жарко, многие плыли просто от солнца; где-то со стороны особенно откровенно совокупляющихся взрослых бил бубен и играла флейта. У Ксено тоже была флейта — маленькая, выструганная мистером Лавгудом. А ещё татуировка пацифика. Её набил мистер Дэндилон: сам он был весь обит от шеи до ног. Случилось это два года назад. «Что это?» — спросил его тогда Ксено, тронув расчерченный палочками кружок. «Пацифик, — сказал Дэндилон, раскинувшийся в траве с бубеном. — Я протестую против войны во Вьетнаме. Вот ты, англикашка, поддерживаешь войну во Вьетнаме?» Ксено покачал головой. «Тогда тебе тоже нужен пацифик. Где он?» Пацифика не нашлось — Дэндилон предложил его набить. «Будет неприятно», предупредил он, хихикнув, но Ксено всё равно согласился. Когда игла вонзилась под кожу, он понял свою ошибку и завизжал как резанный поросёнок — мистер Дэндилон позвал своих друзей, чтобы те помогли удержать брыкающегося мальчишку. Его распяли в виде звезды и под аккомпанемент воплей выбили пацифик прямо над сердцем. Когда дело было кончено, Ксено вырвался из ослабленной хватки и, рыдая, побрёл искать мистера Лавгуда — тот лежал возле их расписанной цветами палатки и жевал кончик трубки. Увидев заплаканного мальчика с кровавыми разводами на груди, расхохотался. «Ты что, обзавёлся политическим мнением?» Он подхватил ревущего мальчика за подмышки, сунул в палатку — снаружи она выглядела такой же крохотной, как и палатки всех остальных, но изнутри была размером почти с их хижину. Там, всё так же смеясь, мистер Лавгуд заплетающейся походкой прошёл к кувшину с водой и промыл рану — на груди остался отчётливо выделяющийся на покрасневшей коже кривоватый символ. «Ну что? — бодро спросил мистер Лавгуд, повернув Ксено к маленькому мутному зеркальцу. — Борец?» Ксено посмотрел заплаканными распухшими глазами на пацифик — и улыбнулся. Через час он уже показывал его ровесникам. Это случилось в девять лет. Теперь Ксено было одиннадцать лет, и пацифик слегка побледнел, но всё ещё был очень отчётлив. Они с мистером Лавгудам по-прежнему приезжали в калифорнийскую общину близ Беркли, делились сушёной травой и проводили время всё так же весело — пусть и без новых пацификов. Сейчас Дэйзи, девочка старше на пару лет, что позволяло ей немного задирать нос, заплетала во вьющихся волосах Ксено маленькие косички. Он скукожился, по-лягушачьи подтянув ноги к подбородку. — Скоро школа, — Дэйзи с сожалением протянула, вплетая ромашку между белесых тонких прядей. — Ты всё ещё не ходишь, да? — В этом году пойду, — Ксено обернулся, и Дэйзи повернула его голову обратно к пейзажу оборонённых у костра венков, перекручивающегося от ветра лифчика на суку дерева и собирающихся на танец людей. — Если сова принесёт письмо. — Сова? — Дэйзи фыркнула. Ксено закивал: мистер Лавгуд обещал, что сова принесёт письмо. Но Дэйзи хотелось спорить. — Никогда не слышала, чтобы совы приносили школьные письма, — фыркнула она. — Это особенная школа. — И чему там учат? — Колдовству. — Шутишь, — Дэйзи снова засмеялась. Ксено тоже прыснул себе в колени — Дэйзи была смешная, а то, что она вытворяла с его волосами, тоже было смешно. Он любил подолгу носить эти косички, вертеть их в пальцах. Мистер Лавгуд говорил, он похож с ними на хиппи. «А мы и есть хиппи, чертёнок ты маленький!» — ликующе добавлял он. Дэйзи вдруг расплела хвост, сняла свою заколку с пластиковым подсолнухом и нацепила на Ксено — чёрные пряди защекотали лицо. Ксено зажмурился. Ксено чувствовал всё не так, как другие люди. Его мир напоминал карусель. Хаотичную быструю карусель на рождественской ярмарке с разноцветными лошадками. Дети обожали эти карусели и ссыпались на них толпами, дерясь за лучшие места — Ксено никогда за ними не успевал. Стоя в стороне под механический скрежет и восторженные детские крики, он задирал голову на космос: среди звёзд и планет всегда звенела неподвижная тишина. То, что волновало многих, вызывало у него ничего — то, что многим было незначительно, он запоминал на всю жизнь. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд. — Ты когда-нибудь целовался, Ксено? — Дэйзи спросила, и он облизал губы. — Какого дьявола тут творится?! — Я говорил, сэр, обкуренные в хлам, ещё и с детьми, наверняка те же, что протестовали на выходных… Грозный окрик заставил даже самых сонных и сваренных под солнечными лучами встрепенуться. Люди одевались, носились, хватали вещи и детей. Суматоха произошла не просто так: к поляне прикатила полицейская машина. Полиция — зло. Дети цветов запоминали это раньше, чем учились буквам. Ксено почувствовал на плечах цепкие руки мистера Лавгуда. — Нам пора, приятель, — он весело шепнул на ухо. Хлопок — и они исчезли. Если кто-то и заметил исчезновение Лавгудов, то вряд ли придал значения: и не такие галлюцинации случаются. Теперь они стояли на вершине холма Оттери-Сэнт-Кэчпоул возле лачужки мистера Лавгуда, напоминающей высоченную шахматную ладью. Здесь росли сливы-цеппелины, цапень и рыжие редиски, а в доме не было острых углов. Вскарабкавшись по каменным ступенькам, Ксено не без сожаления открыл истыканную гвоздями дверь: он знал, что это последний фестиваль до следующего года. Последнее свободное лето было на исходе, ведь где-то в школьном замке Шотландии к лапкам сов уже подвязывали письма. — Не серей, малыш, — мистер Лавгуд надавил ему на нос. Ксено улыбнулся.***
Утренний ритуал Ксено и мистера Лавгуда повторялся из дня в день без изменений. Ровно в шесть ноль-ноль Ксено вставал в правой комнате без будильника, потому что будильники его не выносили и сбегали уже на третий день пользования. В левой комнате вставал мистер Лавгуд: у него так же не было будильника, потому что лучшим будильником работал детский вопль, если он попробует не встать. Так было в пять лет, так было и в одиннадцать. Они распахивали все окна, приветствуя солнце, воздух и пение птиц. Потом мистер Лавгуд брился у зеркала, а сидящий на тумбочке возле умывальника Ксено чистил зубы. Здесь же они успевали перекинуться снами и планами на день. Так было в пять лет, так было и в одиннадцать. Следом Ксено выходил на улицу — надо было нарвать редиски, поздороваться с растениями и хорошенько их полить. Пока он опускался на корточки рядом с цветами и желал им хорошего дня, мистер Лавгуд тоже роднился с природой, принимая первую порцию засушенных листьев за день. Хаотичный огонёк в его глазах сменялся безмятежным штилем, а тело переставало ходить ходуном. Затем они готовили завтрак. Как правило, в нём было много круп, бобовых, орехов, овощей и фруктов. Не было мяса и яиц, а молоко бралось от козы на другой конце деревушки. «Роза-а-а, дитя природы и душа этого поселенья, поделишься молочком?» — спрашивал у неё мистер Лавгуд, обхватив за бородатую морду, и, если коза не бодала его лицо (а это случалось часто), подставлял бидон. Они обязательно благодарили Розу за её щедрость. Сейчас было время без молока: у Розы появился козлёночек. У детей они не отнимали. — Тебе не повезло, малыш, овсяные панкейки сегодня будет со вкусом пригари, — Лавгуд попробовал клейкое месиво на сковороде и поморщился. — Насколько? — Ксено взвился: он нарезал яблоки на аккуратные тонкие дольки. — Два из десяти. Переживёшь? Он обречённо вздохнул, но кивнул. Мистер Лавгуд мазнул его по щеке мукой — Ксено простестующе замычал, он мистер Лавгуд захохотал. Их ритуал прервал стук в окно: местная почтовая сова пришла со стопкой писем в клюве. Перочинный ножик в руках мальчика замер. — Заберёшь? — мистер Лавгуд перевернул панкейк. Ксено подбежал к брошенным на подоконник конвертам. Он уже знал, что найдёт в одном из них, и оказался прав: среди скучных газет и журналов по подписке мистера Лавгуда обнаружился конверт с характерной восковой печатью. — Школа чародейства и волшебства «Хогвартс»… — Ксено бормотнул первые строчки, и мистер Лавгуд выхватил письмо его из рук. Взъерошил свои пудельные кудри, принюхался к пергаменту, зачем-то лизнул роспись в нижнем уголке — и расплылся в шальной улыбке. — Гляди-ка, малыш. Нашли тебя. Ксено кивнул. Хогвартс. Хог-вартс. Он поедет в Хогвартс.***
Ксено всегда знал, что люди делятся на три коробочки: маглы, то есть обычные люди, чистокровные маги, то есть колдуны, и те, что посерединке — смешение людей и магов, приводящее к непредсказуемым и безумным результатам. Он и мистер Лавгуд относились ко вторым: в их крови не было ни капли от магловского мира, а значит, Хогвартс ждал их с распростёртыми объятиями. — Вот они! — покряхтывающий мистер Лавгуд вынул из трубы большого камина, который уже давно использоваться исключительно для каминной сети, перепачканную сажей стопку потёртых учебников. Плюхнув их на стол перед Ксено, широко улыбнулся: — Местами не хватает страниц — я любил оригами. Впрочем, вряд ли ты захочешь учиться так сильно, что тебе это сможет помешать. Маленький складной телескоп обнаружился в погребе, оловянный котёл мистер Лавгуд одолжил свой собственный — он клялся, что самолично вымесил его из олова, и судя по кривоватой форме это действительно могло быть так. Медные весы изъялись из кухонного шкафа, смесь хрустальных и стеклянных и битых флакончиков собиралась по всему дому, а вот с палочкой возникли беды: лишней не нашлось. — Вот напасть, — мистер Лавгуд рассеянно цокнул языком, падая на диван рядом с заваленным вещами Ксено. — Я не могу отдать тебе свою палочку, а на Олливандера денег у нас нет. Что будем делать, малыш? — Можно сделать свою, — Ксено предложил, выглядывая из-под учебников, и мистер Лавгуд со смехом встрепал ему волосы. — Нет, не-е-ет, малыш, мы не можем сделать палочку. Вот твой папаша, не мог оставить тебе чутка деньжат, а?.. Ладно уж. На. Поищи что-нибудь в Косом переулке. Он вручил несколько галлеонов и горстку летучего пороха, и маленький Ксенофилиус Лавгуд отправился в магазин чудесных волшебных палочек Джимми Киддела — низенький старикашка с приплюснутым лицом выложил перед ним ворох палочек. — Выбирай, — крякнул он. — Подороже, подешевле? Эти по четыре, эти по пять… — У меня есть только три галлеона, мистер, — Ксено протянул золотые монетки. Мистер Киддел тяжко вздохнул. — За такую стоимость у меня только пользованные. Из десятка палочек Ксено выбрал самую приличную: у неё были небольшие зазубринки и зазоры, но по крайней мере она не выглядела так, будто сердцевина вот-вот вывалится наружу. Ель с сердечной жилой дракона. — Она капризна в пользовании, — заметил мистер Киддел. — Справишься? Ксено пожал плечами: ему было все равно. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд. Возвращаясь в паб с камином, Ксено то и дело вертел по сторонам. Люди, всюду были люди — они снова туда-сюда разноцветными жучками, таскали детей и свёртки с покупками. Переулок жужжал. Ксено это не нравилось — и вместе с тем было интересно. Он проследил курчавого мальчишку, несущегося вперёд родителей к зоомагазину («Боже, стой, Фокси, стой», — смеялась его мама), чинно вышагивающего рядом с отцом встрёпанного маленького мальчишку. В его глазах было то, что было у мистера Лавгуда, когда тот слишком долго не раскуривать трубочку сухих листьев: безуминка. — Смотри, Рег, смотри, — Ксено услышал восхищенный шёпот сбоку от себя и оглянулся: двое мальчишек прилипли носами к магазину мётел. — Мне всё равно нельзя, — младший отвернулся. — Ага, ты малявка, — старший снисходительно фыркнул. — Пойдем пощупаем. Прикоснёмся к мечте. — Мы вообще должны быть в книжном... — Да брось, она занята болтовнёй с Малфоями... — Чем я занята, Сириус? Холодный окрик пригвоздил их обоих к месту. Вжав голову в плечи, младший засеменил к высокой статной женщине. Она схватила его за руку и поволокла вдоль магазинчиков и лавок. — А ты что уставился? — прошипела Ксено, неуклюже стоящего у них на пути — приглядевшись, вдруг замерла. Мальчик тоже посмотрел. Его рот широко разинулся, но прежде чем он мог сказать своё удивление, женщина его увела. — Господи, надеюсь, он не в этом году... — обрывок разговора долетел до Ксено, но он уже не слышал. Он застыл возле лавки Олливандера, чувствуя стойкую необходимость разинуть рот как тот мальчик: сквозь замыленное окно были видны белокурые близнецы с изящными белыми палочками, от которых ящички вились под потолком. Дети смеялись. Ксено отвернулся: он не был уверен, что хочет в Хогвартс, но и не был уверен, что не хочет. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд.***
— Три мантии! — мистер Лавгуд смеялся позже тем днём, левитируя из погреба большущий сундук с тряпьём, который то и дело срывался и падал вниз. — Три мантии! Бог ты мой, вы в них собрались укрощать драконов? В моё время была одна… В сундуке среди цветочных бандан и старых футболок обнаружилась чёрная мантия с несколькими прорехами. Мистер Лавгуд помог Ксено напялить её на себя. — Ну-ка, посмотрим, как оно тебе… Мантия была большевата и волочилась по полу, но зато у неё имелись разноцветные тесёмки, которыми можно было подвязать — а рукава можно и просто закатать. — Тут дырки, — сказал раскинувший руки в стороны Ксено. И надул щёки до упора. — Да, моль подъела чуток, — мистер Лавгуд озадаченно поскрёб в затылке. Глянув на Ксено, улыбнулся: — Сам выберешь нашивки? Из их коллекции плотных цветастых нашивок, обменянных на различных фестивалях на приятные колдунские мелочи, Ксено выбрал полосатого мотылька, несколько цветков, голубя и ещё один пацифик. Прежде чем начать кропотливо пришивать их по контуру толстой иглой, мистер Лавгуд прошёл на кухню, где всё, от рукомойника до шкафов, было расписано цветами, птицами и насекомыми, и поставил магловскую пластинку на граммофон. Let me take you down 'Cause I'm going to strawberry fields Nothing is real And nothing to get hung about Strawberry fields forever Мистер Лавгуд шил — Ксено машинально качался в такт. Вспомнив о чём-то, сорвался с места и побежал наверх по винтовой лестнице. Зашёл в комнату и зашлёпал по тканному ковру. Между кроватью с расписанным красками изголовьем и комодом, поверх которого был накидан индийский гобелен, на широком подоконнике в ящике сидела жаба. Ксено вынул её посадил себе на плечо и заспешил обратно — при хлопке двери зазвенели колокольчики. — Я же заберу Пэдди? — Ксено крикнул мистеру Лавгуду — тот серьёзно закивал. — Конечно, малыш. Куда ты без Пэдди, куда Пэдди без тебя. Living is easy with eyes closed, misunderstanding all you see. It's getting hard to be someone but it all works out. It doesn't matter much to me. — Ну как? Мистер Лавгуд сиял гордостью как свеженький, только-только отчеканенный гоблинами кнат. Ксено примерил обновлённую мантию. Крутанулся перед зеркалом, растопырив руки в стороны, и задрал голову на мистера Лавгуда. — Мне нравится, — шёпотом сказал он. Мистер Лавгуд вдруг встряхнул его за плечи, натянул капюшон до носа и совершенно неожиданно подхватил на руки. Ксено вскрикнул, взбрыкивая ногами. — Пусти! — Ну сейчас, малыш! — смеясь, мистер Лавгуд вжал лицо ему в живот. — Сейчас! No one I think is in my tree, I mean it must be high or low. That is you can't you know tune in but it's all right. That is I think it's not too bad. Он кружил его, кружил, кружил. Мистер Лавгуд был единственным, кто всё-таки мог усадить Ксено на карусель. — И какого чёрта мне здесь без тебя делать, малыш? — он ласково упрекнул мальчика, продолжая держать под коленками. Тот пожал плечами. — Играть в плюй-камни с мозгошмыгами? — Пожалуй, ты прав, — мистер Лавгуд хмыкнул. — Играть в плюй-камни с мозгошмыгами. Он снова закружил мальчика, и тот больше не сопротивлялся. Он вдруг подумал, что будет скучать по мистеру Лавгуду. По его дому, который напоминал цветочную оранжерею, по безмятежной, полной спокойствия жизни. Ксено был причудливым ребёнком, но с мистером Лавгудом эти причуды сходились — отдав его в шестьдесят пятом году, статный равнодушный мужчина определённо сделал верный выбор. Strawberry fields forever Strawberry fields forever.