...
А вот и Теодор!
Тело такое странноватое. Кошка, да тощая какая-то. Надо будет откормить. Сам себя боится, в зеркало не смотрит. Говорит, что видит там улыбку жуткую.. Бедный ребенок ходит из угла в угол, остальных детей боится – от меня тоже, как от огня. Я тоже пугаю его. Со всеми так, когда они сюда первый раз попадают. Но я всем помог справиться со страхом, и тебе тоже помогу.
Разве ты не видишь? Солнышко то на шее моей висит, а у тебя, у глупышки, луна. Это ведь как в сказках! Давай я расскажу тебе одну сказку? Не хочешь? А порисовать вместе? Тебе интересно, отчего я такой доставучий и радостный? А почему ты такой вредный и угрюмый? Ну, ну, пошутил я, ты вовсе не похож на угря! Вот, не плачь, давай я поделюсь с тобой печеньем. Почему делюсь? Потому что ты хороший. Да, правда, ты очень хороший! Ну, ну, не плачь, маленький мой лунный друг.
Давай познакомлю тебя с другими ребятами. Нет, они не обидят тебя! Они все хорошие, как ты. Видишь, какие ушки смешные у нее? Ее зовут Хоппи, и она хочет с тобой дружить! Конечно, ты можешь взять меня за руку, если тебе страшно.
Что случилось? Ты боишься ту плохую тетю, потому что она делает тебе бо-бо уколы? Хочешь, я ее напугаю? Бу-у! Как это, печенья не будет? Подумаешь, напугали. Очень злая тетя! Не плачь, я тебе свое отдам.
Хочешь, открою секрет? Правда-правда! Вот ты не веришь, а я тебе душу открыл! Ой, а ты смеяться умеешь? У тебя такой красивый смех! Хочешь тоже поделиться секретом? Я никому не расскажу. Честно-причестно!
Как твои дела? Все еще боишься играть с другими детьми? Все хорошо. Ты узнаешь их поближе, и вы станете лучшими друзьями. Я твой лучший друг? Ты тоже мой лучший друг! Нет, я никогда тебя не брошу.
А ну, плохие дяди в белых халатах, не обижайте его! Он вовсе не плохой! Подумаешь! Вы сами его так напугали, вот он и случайно усыпил! Не плачь, мой хороший, ты просто особенный. Так только ты умеешь. Это твой дар! А их я потом напугаю, чтоб поделом было! Не хочешь? Хорошо, я не буду. Расскажешь мне о своем новом «железном друге»? Как это, его считают воображаемым? Не слушай ты этих взрослых, они просто глупышки, раз не видят его. Просто ты особенный. Вот он и хочет дружить с тобой, а от них и прячется. Вовсе я не лгу тебе, ты правда особенный!
Ай-ай-ай... Ой, а ты как сюда попал? Нет-нет, не переживай, мне вовсе не больно. Тете просто любопытно, вот она и взяла немного. Ты такой у меня заботливый! Не переживай, не умру я от одной капли крови! Все будет хорошо. Давай, закрой глазки, не смотри. А я расскажу тебе одну сказку, как солнце влюбилось в... Погодите, не прогоняйте его, ему просто страшно!
Вот ты где... А я хожу, ищу тебя. Что? Сколько мне лет? А кто бы знал, я так давно здесь...
Пробуждение было наипечальнейшим, словно пса в мешок засунули и долго, усердно били, а потом бросили в песок, где он под солнцем варился до состояния попкорна. Но Догдэй был рад, что проснулся. Сны тяжелые снились. Словно летал он по туннелю из кроваво-красного тумана, и ничего не видел, но слышал нечто странное, знакомое и вызывающее щемящую тоску. Почти ничего не разобрал, а все равно душевно плохо стало. Но одно все таки запомнил – Теодором кота звали.
Потихоньку стали возвращаться воспоминания о том, что происходило до того, как его усыпили газом. А ведь действительно. Его усыпили, и сделал это никто иной, как Кэтнап собственной персоной. Вот поэтому солнечный чувствовал себя гораздо хуже, чем при пробуждении после обвала в шахте лифта; галлюцинации, которые вызывал его газ, совершенно не пошли на пользу и без того замученному разуму. Догдэй, кажется, во сне слышал обрывки прошлого задолго до «часа Радости». Очень грустного прошлого.
Когда зрение наконец перестало плыть, пес слабо осмотрелся. Он был... Все ещё под игровой, кажется? Не мог понять, где именно, но на такое суждение натолкнуло наличие разноцветных стен и решеток в комнате, к одной из которых он был пристегнут ремнями. Ремнями?
Догдэй дернулся в сторону от решетки, но тут же почувствовал сопротивление. Лапы к ней пристёгнуты были. Он попытался обернуться, но не вышло, привязаны руки были очень плотно. Впрочем, и без божьего пальца было ясно, что пес сидел спиной к решетке, на которой ему перевязали лапы его собственными ремнями. Еще одно странное применение этого атрибута в копилку. Пока он отходил от снотворного, то мало ощущал, но уже был способен думать. И думал он только об одном очень хорошем слове, которое полностью описывало ситуацию, в которой солнечный пес оказался: «Блять.»
Виновника торжества нигде не было видно. Какая разница? Он, будучи огромным, как земной шар, умудрялся прятаться в тени так, что и днем со огнём не сыскать. А в помещении так вовсе царил полумрак, с задачей освещения слабо справлялись старые лампочки, наполовину погасшие и пожелтевшие. Но и белых хищных точек, выполняющих роль глаз, вокруг нигде не было. Хотя Догдэй не мог сказать, что происходило в коридоре, поскольку просто не мог повернуться и узнать. Может, Кэтнап где-то там и сидит, невесть чем занимаясь.
Задумываясь о том, что тело еще целое – по крайней мере, все его части были на месте, – солнечный понимал, что дела обстоят даже хуже, чем могли бы быть. Он еще жив. Это ужасно! Потому что раз Кэтнап не убил его, пока тот был в бессознательном состоянии, вывод просился только один: он терпеливо ждал, когда пес проснется, чтобы освежевать его на живую. Не придумать судьбы страшнее, чем сначала разгневать хищника, а потом оказаться в его логове. Догдэй чувствовал себя подавленно. И с каждой секундой невидимый груз давил на него сильнее. Надо было бороться, пытаться что-то предпринять, а он уже не мог. Он устал. Его раны болели, тело ломило от физической усталости. Сколько раз Догдэй за сегодня смог выкрутиться даже в самых безвыходных ситуациях, а все равно оказался здесь, в плену у чудовища. Которое сам спас. Мог ведь не вмешиваться, уйти, но поддался чувствам. Потому что привык защищать и видеть добро там, где им и не пахнет?
Наверное.
Вырос. Да, вырос, но умнее не стал.
Тихий звук шагов на секунду выдернул Догдэя из самокопаний. Некто, весьма известный, прошел по коридору с дальней его части в сторону камеры заточения, и зашел в помещение. Неторопливо, буднично. Однако сейчас Кэтнап казался намного меньше, чем пес привык его видеть: тот спокойно помещался в комнату. Оттого и казался не таким опасным. Хотя какая разница, даже при таком раскладе кошка все еще была и больше Догдэя, и свирепее. Как и когда эта сущность умудрялась менять свой облик, оставалось только догадываться. Может, какие-то побочки газа, и на самом деле Кэтнап размером с свинку-копилку? Забавно. Хотя крушит стены он вполне себе реально, значит, дело не в снотворном.
Видимо, Кэтнапа изрядно раздражало, что Догдэй на него не реагирует, потому как шаркнул задней лапой по полу, напоминая о своем авторитете. Этого звука солнечный испугался до полусмерти. Он жалобно поджал ранее вытянутые ноги к себе, а опущенные уши – к голове. Сначала лунный какое-то время пристально смотрел ему в глаза, а потом, приняв какое-то решение, присел на корточки и схватил пса за заднюю лапу, вытянув ее к себе. Догдэй практически смирился, что сейчас лишится ног. Он зажмурил глаза, уткнувшись себе в плечо, и с чего-то принялся мысленно считать. Нет, не может он на такое смотреть, даже если уже перестал бороться. А считать начал просто, чтобы отвлечься, перед тем, как ощутит ужаснейшую боль, причиняемую изощренным садистом.
Но ничего не произошло. Догдэю было жутко открывать глаза – вдруг у него сейчас просто болевой шок, и он временно не чувствует. Но ведь то, что его все еще держат, он ощущает. А что происходит тогда? Аккуратно выглянув из под своего широкого уха, Догдэй обнаружил, что кот внимательно изучал рану на его бедре.
— Видишь? — недружелюбно прокомментировал Кэтнап, когда заметил, как пес подсматривает. — Это я сделал.
— Ты. — нервно согласился с ним пес. — Ты молодец, у тебя явно талант...
— Я тебя ранил, а ты защищать полез. Меня. Снова. Ты ненормальный.
— Да, я просто сумасшедший. — вновь согласился он. — Отбитый на голову! Редкий случай помешательства...
Кэтнап одарил его настолько жутким взглядом, что захотелось провалиться сквозь этаж, прямиком обратно в лаборатории. Чтоб его там уже из собаки превратили в камень, большего желать и не мог. Догдэй соглашался с ним лишь из-за того, что остерегался эту шаткую в психическом плане сущность – попросту старался не злить его. Но почему-то все работало с точностью до наоборот.
— Прекрати поддакивать. — прошипел лунный, отпустив чужую лапу. — Я не собираюсь убивать тебя. Пока что.
— Хорошо! То есть, нет, не хорошо, но я тебя понял! — облегченно выдохнул пес. Новость радовала. Настолько, что даже хвост завилял, хотя Догдэй всю жизнь старался подавлять эти собачьи рефлексы, невесть откуда у него взявшиеся. — А почему?
— Мне плохо. — неожиданно честно признался Кэтнап. Занавес.
Догдэй почувствовал себя крайне... Странно. Причина, по которой ему пока сохранили жизнь, показалась ему какой-то абсурдной. Кэтнап настолько зависит от настроения? Когда-то это было правдой? И ладно, что солнечный нес околесицу – на него давил стресс и он не знал, как отвечать обезумевшему от одиночества религиозному хищнику, но Кэтнап-то чего бред несет?
— И...? — осторожно начал он, непонимающе склонив голову набок. Несчастный все старался понять, что конкретно от него требуется. — Что это значит?...
— Я не знаю, — рассердился его собеседник. — Сделай что нибудь!
Вот теперь точно не хватало только занавеса и титров. Плохо коту стало, вот он и приволок к себе своего бывшего друга, насмерть приварил его к стене, и вежливо приказал ему... Помочь? Он должен был успокоить Кэтнапа? Тот, на самом то деле, не выглядел так, словно нуждался в помощи. Вот сидит луна перед ним, глаз хищных не сводит, а выражение его морды едва ли отличалось от привычного, которое он носил повседневно. Что вчера так выглядел, что сегодня, что десять лет назад.
То есть, вот это вот – настоящая гримаса горя? Может, Догдэй еще не проснулся, и этот дивный разговор ему лишь чудится?
Но с другой стороны, Кэтнап всегда был проблемным ребенком именно из-за своей замкнутости. Пес мало запомнил из событий до массовой резни, которая отбила его от трудного подростка, но не забывал, что никогда легко с ним не было. Даже разговаривать с лунным – задача сложнее, чем просто бегать от него, поскольку правильно выражать свои чувства Теодор попросту не умел. Никогда. Когда был младше – хоть плакал, а потом и это делать перестал, закрылся в себе и отдалился. Все с Прототипом своим секретничал. Так с чего сейчас он так уверенно полагал, что Кэтнап себя отлично чувствует, если его недавно жестоко предали? Лишь потому, что эмоций не проявляет? А с чего Кэтнапу их проявлять, если он всю свою жизнь существует в боевом режиме?
— Боюсь лишнего спросить, а почему именно я? — немного смягчившись, поинтересовался Догдэй. — А не.. Ну.. Друг твой возлюбленный? Только не злись, мне просто это, так, для общего развития.
— По кочану. — прорычал Кэтнап, словно не желал сейчас это обсуждать. — Ты меня всегда успокаивал.
И это было правдой. Чтож, иного выбора, похоже, у него не было. Он сам недавно расчувствовался и проявил к Кэтнапу больше внимания, чем требовалось, вот и аукнулось. Теперь уж и не выбросить кошку во двор – жалко.
Не предупредив, Кэтнап резко подался вперед, чуть не вызвав этим действием обморок у Догдэя. Но тот лишь протянул руку за решетку, отцепив один из фиксирующих ремней, тем самым отпаяв пса от решетки. Даже дышать проще стало, даже несмотря на то, что руки были все еще связаны, но теперь они хоть не были задраны за головой. А сам кот сделал неожиданный, но знакомый жест, расположившись рядом, и положил голову на колени своего собеседника.
— Ты так часто делаешь. — заметил солнечный. — Я к этому приучил?
— Ты.
— А что я потом делал обычно?
— Сказки рассказывал.
Если бы он помнил хоть одну... Хотя сейчас Догдэй сомневался, что Кэтнапу, маньяку-потрошителю, будет интересно слушать детские сказки. Он ведь тоже уже вырос. Интересно, а задумывался ли Кэтнап когда-нибудь о том, что будет, если выйти на поверхность? Покинуть чёртову фабрику? Маловероятно. Он так ревностно защищал интересы Прототипа, и вряд ли думал когда-то о собственных. Может, даже если и думал, попросту не хотел выходить в свет. Если он общества детей боялся, а там – большой мир, полный людей.. Разных. Хороших, плохих, любых. Может, это и к лучшему, что они, чудовища, держатся в тени своего Приюта?
— А ты помнишь, что я рассказывал?
— Помню. — спокойно ответил Кэтнап, метнув взгляд на Догдэя. — Сказку про то, как солнце влюбилось в луну.
Сказать, что пес был удивлен — это ничего не сказать. Судя по названию, он придумал эту сказку сам. А Кэтнап что, трепетно хранил ее все это время? Как мило. Сейчас это среднее по размеру чудище стало казаться не таким чудовищным, хоть и спешить с выводами не стоило. Если подумать, то Догдэй помнил мало, потому что ему приходилось совмещать слишком много. Он беспокоился о каждом ребёнке, поровну проявляя к ним свое внимание что до «часа Радости», что после него. А у Кэтнапа не было такого. Большую часть его жизни занимал солнечный пес и тонкая рука. Вот и хранил он информации меньше, но детальнее. Как странно работает человеческая память.
Пока Догдэй рассуждал об этом, он почувствовал, как Кэтнап прошелся шершавым длинным языком ему по ране, не то пробуя кровь на вкус, не то невесть зачем вообще. От этого жеста даже шерсть дыбом встала. Господи, как же будет хорошо, если к концу дня ему не откусят нижнюю половину тела!
— Ты чего?.. — обеспокоенно спросил Догдэй, когда Кэтнап вдруг вошел во вкус, продолжив лыкать рану. — Ты же не съешь меня?
— Нет. — отрезал он, и сразу же прекратил вылизывать царапины. — Обрабатываю.
Ну конечно. Это для Догдэя дикость, а для Кэтнапа – обычный способ избавиться от ран. Просто зализать их, как кошка. Но все равно солнечному стало не по себе; мало ли, вдруг ему жажда по крови в голову стукнет. Хотя от того, что его собеседник проявил какое-никакое внимание к нему, чтобы помочь, на душе становилось приятно. Неужто он вытащил из Кэтнапа былую привязанность?
— Знаешь, тебя довольно сложно понять. — признался пес. — В плане эмоции и чувств ты не очень выразительный. Это тебе идет, бесспорно, но...
— Зачем мне их выражать? — с неподдельным интересом спросил кот. — Мы не люди.
А вот с таким мнением Догдэй не готов был согласиться. Сколько себя помнил, он старался подбадривать своих друзей думать иначе. На научном уровне – да, не люди. Но душа? Она ничем не отличается от человека. Каждый из них жил и боролся со своими проблемами, со своими страхами, мечтами и своим характером. Строили планы, взаимоотношения, верили в лучшее. Вот такие угрюмые и ведомые, как Кэтнап – золотая жила для манипуляторов, вроде Прототипа. Где он, кстати?
— Ничего себе! А кем ты был, дорогой мой? — как-то строго начал Догдэй, словно отчитывал кота. — А, Теодор? Кошачье ли сердце в тебе бьется?
— Был. — обиженно прошипел Кэтнап. — Теперь уже нет. Не важно, какое. Сейчас эмоции и чувства не играют никакой роли. Какой смысл радоваться или впадать в шок, если нет повода?
«Нет повода, говоришь? Сейчас устрою.» — пролетела мысль в бестолковой щенячьей голове, и, не боясь последствий, она принялась выполнять задуманное.
Догдэй закинул застегнутые руки за голову Кэтнапа, заставив его отвлечься на себя, и, склонившись над ним, вовлек его в случайный поцелуй. Такой простой, можно сказать, шуточный. Даже глаза закрыл, для драматичности. Похоже, он полностью потерял страх перед Кэтнапом, усыпив бдительность мирной и лёгкой беседой с ним. В последний раз так много они разговаривали десять, а то и двадцать лет назад. Может быть, дружба и осталась там, далеко, но желание остаться друзьями – нет. От него избавиться он так и не смог, а лишь топил в себе, пытаясь забыть об этой возможности. Потому что Кэтнап был опасен не только ему, но и другим его друзьям, и на чаше весов он встал на их сторону. Ему пришлось,
пришлось смириться с этим.
И вновь он сделал нечто необдуманное под мыслью «я не буду жалеть потом», а жалеть все таки приходится. Особенно сегодня, когда объектом, для которого принимаются странные решения, является Кот-Баюн. А тот извернулся, разорвав поцелуй, и уставился на Догдэя устрашающе свирепым взглядом.
— Шокирован? А я только что забрал твой первый поцелуй. — неудачно пошутил Догдэй, вжавшись в решетку спиной. — А ты говорил, что эмоции не нужны...
Но вместо ответа его собеседник подскочил с места, одна сплошная удача, что не вышвырнул пса в центр комнаты и не задрал на месте. Каким чудом он все еще жив, если головы на плечах нет? Нет, она то есть, а в ней – ничего! Бестолочь! Что наделал вообще?
— Стой-стой, я ведь просто пошутил! — встрепенулся солнечный, едва ли не мимикрировав под решетку. — Прости, я не знаю, что на меня нашло!
— Ты всегда так говоришь.
Вот теперь точно уже Догдэй приготовился к смерти, раз умудрился настолько разозлить Кэтнапа. По крайней мере, оно так выглядело, что кот злится. Тот схватил солнечного за связанные руки и прибил их к решетке, а потом... Ответно впился жадным поцелуем. Настала очередь Догдэю впадать в шок. Это он вечно поступает по ситуации от пустого ума, а лунный то чего? Утром вроде все дома были. Получив один поцелуй, он не остановился, и потянулся за следующим, опрокинув непутевого пса наземь.
— !!!!!!! — в изумлении, рыжий пес буквально выскользнул из жадного поцелуя лунного хищника, тянущего из него последний рассудок, и уткнулся ему мордой в предплечье. — Кэтнап! Ты с луны рухнул? Если пытаешься вернуть свой первый поцелуй, то это совершенно бесполезный способ!
Все было просто. Он оголодал по ванили. По этому сладкому аромату, который избегал его все это время, а Кэтнап и не пытался его поймать. Не считал нужным. Не думал, что подобный способ взаимодействия с этой самой ванилью вообще существует. Можно сказать, он даже не думал о том, чтобы просто как либо иначе взаимодействовать с Догдэем, кроме как царапать и бить его, когда их путь смыкался только во время погони. Потому что пес нужен был Прототипу, для чего-то там в его блистательном плане.
А теперь он нужен Кэтнапу, и делиться он не собирается.
Не думая вообще, он схватил.. Кого? Бывшего друга? Снова друга, любовника, свой наркотик? Кем бы тот теперь ни был ему, Кэтнап схватил его за щеки лапами и с неутолимой жаждой впился четвертым по счету поцелуем, окончательно разламывая все барьеры. К черту все, пусть хоть пламенем горит весь этот комплекс вместе с ним. Лунный впервые сделал что-то не по указке и от чувства мимолетной свободы буквально сорвало крышу. Вот поэтому у Догдэя все так просто. Он делает все, что придёт в голову и не задумывается о последствиях. Он свободен. Не скован в своих поступках, прост, как и этот жаркий поцелуй, неподвластен никому и сам себе хозяин. Как Кэтнапу самому не хватало этого. В нем пробудилось слишком много запертых за его жизнь чувств. Его хищный разум требовал прекратить немедленно и сломать, а внезапно вырвавшиеся человеческие чувства – продолжать и любить.
Но все же... Вот ведь, песик так близко, совсем обезоружен и не пытается сражаться. Это прекрасная возможность, быть может, последняя, чтобы доказать свою верность Прототипу. Схватиться покрепче за ерзающие под ним бедра, а затем пустить когти, оторвать от тела куски плоти, вкусить вкус ванили. Отделить Дог от Дэй, разделить на до и после, вонзиться в плоть и выдавить жизнь клыками, доказать, что Кэтнап – уже больше не человек. Он сверххищник, самый верный и единственный последователь своего бога, жаждущий лишь крови и мести в своей необоснованной жестокости. Мести всем работникам фабрики, ученым, что сделали из него чудовище. Мести людям, которые окружали его. Игрушкам, и иным существам в Приюте, другим экспериментам,
еретикам, что отказались веровать, что проживали свои последние дни в попытках достучаться до человечности Кэтнапа.... Верой в него самого, а не в Прототипа. Они верили коту.
Догдэй верил коту. Не подозревал, что он его убьёт. Запытает до смерти, отдав на съедение сотне голодных глаз. Порвет надвое. Убьет.
Убьет.
Чуть не задушив Догдэя напрочь, Кэтнап прервал поцелуй, медленно посмотрев на тело под ним. В глазах плыло. Он замер, с неким странным чувством беспокойства приметив, что пес... В порядке. Кот не располовинил его, сдался чувствам, дважды подвёл своего бога, который предал его. Но почему-то все равно чувствовал облегчение, и схватил солнечного в свои объятия, уткнувшись в пушистую шею. Ему хотелось быть таким же сильным, как это песочно-оранжевое тело под ним. Нет, физически Кэтнап был сильнее. Но не морально. Догдэй ведь тоже для кого-то лидер и близкий друг, его слушаются, но вовсе не от страха или долга перед ним. Ему просто верят. А пес изо дня в день, в одиночку, стойко сталкивался с проблемами, не жалея себя даже перед лицом смертельной опасности. Покорил. Он покорил его душу и сердце, которые, как оказалось, все же человеческие.
Солнце влюбило в себя луну.
А Догдэй не понимал, что вообще происходит. Он все никак не мог отдышаться от пылкости, которая сейчас на него навалилась и целовала, целовала, целовала, до тумана в глазах, до жара в лёгких. Не калечила. Хотя он почти точно почувствовал, что на момент острые когти сомкнулись на его запястьях, словно Кэтнап собирался его растерзать. О чем сейчас думает эта странная, но ставшая такой родной сущность? Почему так мучается?
— Я бы хотел, чтобы ты был моим богом. — хрипло пошутил Кэтнап, не поднимая головы. Неожиданно в нем проснулась нотка самоиронии.
— А давай я не буду... — мгновенно отрезвел Догдэй, испугавшись. Хоть и понимал, что это было не предложение, а своеобразное признание. — Я могу быть кем угодно для тебя, но я вовсе не хочу ограничивать тебя в свободе. Да и наверху с этим есть небольшие проблемы...
— ... — молча вздохнув, Кэтнап отпустил солнечного пса, и снял его запястьев ремень. — Уходи.
Освободившись от пут, Догдэй сразу же потер натертые косточки на запястьях, и лишь через несколько секунд осознал услышанное.
— Что? В каком смысле? Что опять я сделал не так?
— В прямом. — твердо сказал кот, но почему-то не сдвинулся сам, чтобы Догдэй беспрепятственно ушел. — Уходи из Приюта.
— Ах ты... Неблагодарный! Скажи ты это вчера, я бы не медлил. Даже ухом бы не повел. — неожиданно рассердился солнечный, приподнявшись на локтях и, нахмурив брови, пристально посмотрел в глаза собеседнику. — А теперь МЫ уйдем из Приюта, и отказы в виде «я боюсь людей, потому что я большой ассоциальный кот» не принимаются. У тебя ведь есть я, разве нет?
— Хочешь вытащить нестабильного психа с инстинктом охотника из нерд земли, будучи не до конца уверенным, что он не съест тебя или твоих друзей? — прошипел в ответ Кэтнап. — Рискнешь теми, кого защищал все это время от душегуба, или застрянешь здесь, вместе с ним же?
— Что ты такое говоришь, Тео?... Ты ведь не убил меня до сих пор, хотя явно пытался. Так почему же должен потом?
— Кэт-нап. Кэтнап. Тео
давно нет.
Аргумент показался весомым, и на некоторое время пес замолк. Ему вновь предстоял тяжелый выбор. Он все еще мог уговорить Кэтнапа. Догдэй ведь видел, почувствовал, что тот способен не только на убийства, хоть и понимал, что нынешний «Тео» действительно далек от понятия нормы и морали. Как и сам Догдэй. Обоим пришлось нелегко, оба видели смерть и оба убивали, чтобы выжить. Такова суровая реальность. Но несмотря на все, лунный все еще чего-то боялся. Себя? И что теперь солнцу делать?
Остаться? Уйти одному? Уйти вместе с ним?
— Если честно, теперь я совсем не понимаю, что ты чувствуешь ко мне. Скажи напрямую, хоть раз в жизни...
— Люблю. Безумно.
