Лилия выбирает гореть

Она вернулась. Когда надежда уже умерла, а её прощальный подарок, цветок интейвата сгорел. Она вернулась. Скрипнула половица. Дилюк смотрит на неё глазами мутными. И скинуть бы все на алкоголь, на туманящее разум вино. Только Дилюк не пьёт, даже после того, как их небо опало кусочками ненужного картона, даже после того, как она не вернулась. Заливать горе вином слабость, а Дилюк Рагнвиндр слабым не был, хоть на его плечах сейчас многотонные гири лежат. Она вернулась из мертвых, хотя не должна была, ведь он сжёг её последний дар, залог её возвращения. Дилюк был уверен, что так сгорела и она, почти чувствовал запах жженых волос, почти видел осколки высшей из мук в её глазах. В её глазах пустота. Она вернулась. Она… … Люмин. Люмин стоит в дверном проходе и Дилюк почти готов поверить, что это просто сплетение солнечного света, комок радости. Только солнце, их солнце так не светит. Так светит Люмин. Люмин хрупкая, не смотря ни на что, хрупкая, как лилии цветок. Люмин милосердная, хоть и с мечом управляется лучше любого рыцаря, милосерднее, чем требует Церковь, милосерднее, чем их Бог. Люмин светлая, светлее Солнца и Луны, светлее звёзд на фальшивом небе. Люмин призналась ему в любви, и он сгорал. Люмин шагнула в бездну, и он умирал. Люмин пошла на битву против божественного, и он ждал. Люмин стоит и на её губах виднеется улыбка, а тело её кажется легче воздуха. Люмин — фантом, призрак, его вечное воспоминание. Дилюк смотрит на неё и насмотреться не может. Она вернулась. Она проткнула его сердце насквозь и не запачкала свой белоснежный наряд. Она смеялась, и распускались цветы. Она перевернула его мир с ног на голову. Она любила. И она была здесь. Половицы скрипят под его сапогами. Дилюк помнит, давно, когда Люмин только стала для него солнцем, он боялся дотронуться до неё. Когда-то он ненавидел её. За то, что любил. Иногда ему хотелось думать, что в проклятом огне той войны она не сгорела, а просто ушла с братом в новый мир, улетая на своих крыльях, распадаясь на звёздный свет. Дилюку все равно, что это значило бы, что Люмин бросила его окончательно. Он привык жить с половиной души. Привык смотреть на вазу, в которой стоял цветок, хрупкий, как она сама. Который стучал набатом у виска, что она не вернётся. Она не вернется. Так говорили все вокруг. Люмин умерла, разбилась под куполом фальшивого неба. Она не придёт, её душа сгорела с лилии цветком. Она настоящая, из плоти и крови осталась в солнечном — фальшивом — раньше. Она настоящая, из плоти и крови. Он хватает её, сжимает из-за всех сил. Ведёт по точёным из мрамора лопаткам, утыкается в волосы, расплавленные солнца лучи. Она, Люмин, вернулась. Ветром свободы, гимном победы, нежданной серой тенью. Она жива. Он пьёт жизнь с её губ. Это как родниковая вода после долгих странствий по пустыне, как первый, детский ещё, глоток вина или огненная вода, что обжигает нёбо языками синего пламени. Это как лететь над Бездной. Лететь и не сорваться. Это Люмин, вернувшаяся из бездны в тот час, что уже не ночь, но ещё не утро. Это его лилия, его внутренний огонь, глубокое озеро. Это все та же Люмин, с чуть отросшими волосами, спадающими каскадом, золотистой нивой пшеничных полей. Её белое платье также легко снимается, а она все так же путается в его сюртуке, исходясь на смех. У её шеи изящные изгибы, а её хрупкие руки умеют держаться с несвойственной силой. Она кошка, настоящая, ласкается к нему в безумии, в беспорядочности, в страсти. Дилюк касается её, и знает, для Люмин это и награда и наказание. Это как раскалённая стрела, как нож, что пронзает сразу и обоих. Это воссоединение. Это жизнь. Люмин похоже на золото, всем кажется безопасным, а пусти по нему силу электро, и конец. Люмин на кор ляпис похожа, обычный снаружи, горящей внутри. Наверное без неё все это не имело бы смысла. Он был создан, чтобы любить этот звёздный свет, эту упавшие звёздочку. Странницу из другого мира. Люмин встаёт с его плеча, с улыбкой смотрит, как он кривит губы. Она расцарапала ему всю спину, но Дилюк никогда на это не злился, тем более сейчас, когда она вернулась. Собственная нагота не смущает её абсолютно, и она идёт мягко, так что ни одного лишнего звука. Лучи нового солнца скользят по её телу, и это невинно и порочно одновременно, как огонь и лёд, как ненависть и любовь. Люмин дышит полной грудью и усмехается. — Рассвет. Не плохое время, чтобы начать новую жизнь. Девушка комнату оглядывается, ищет что-то. Дилюк к ней подходит, лениво так, его нагота, ни своя ни её тоже не трогает. — Прости, твой цветок я сжёг. — Символично, — без капли злости, с улыбкой, с той, с которой она шла через боль и войны, — не волнуйся, я нашла целое поле интейватов, покажу тебе. Я же теперь вроде как Божество. Люмин хлопает своими золотыми ресницами, а у Дилюка дух перехватывает. Для него Люмин — всегда божество, звёздная плеяда, хрупкая лилия. Но для других. — Я теперь выполняю функции Хранительницы Небесного Порядка. Только с основными моментами разобрались, чтоб я вырваться смогла. Кэйа там остался, восстанавливать Каэнри’ах. Я теперь же их Бог. Не так как архонты, слишком все у них по другому шло, но как мать для детей точно. — Надеюсь, в нашу церковь тебе можно. Люмин смотрит удивлённо, не мигая даже. Люмин душистое мыло, что лезет в глаза, яблоки с корицей, поцелуй на тыльной стороне ладони. — Зачем. — Венчаться, Люмин, венчаться. Я не хочу вновь терять тебя и слышать ото всех, что ты мертва. Станешь моей женой, Люмин. Смех женский разносится на все комнату, и новый ветер бьется в окно, и солнце, настоящее солнце, смотрит на них лукаво. Жена. После первой встречи, в его таверне, когда они были полностью чужие и чуждые друг другу. После спасения Двалина. После периода их дружбы, долгого на самом деле. После осознания своих чувств. После отношений, тайных, неразгаданных до сих пор. После её ухода во тьму. После их последней встречи. После сгоревшего цветка. Наконец жена, госпожа Рагнвиндр, хозяйка винокурни «Рассвет». Дилюк ухмыляется, и у Люмин, как и пару лет назад подкашиваются ноги. Стоит ли говорить, что в комнате опять наступает тишина, та уютная, потная, страстная, готовая разбиться в один миг. — Почему символично? — Вспоминает Дилюк позже. — Что? — Ты сказала, что то, что я сжёг твой цветок, символично. Почему? Люмин улыбается. Живая, живая. — Потому, что лилия выбирает гореть.