Нормальность падших

Никто никогда и ни за что не назвал бы темного Владыку безответственным, просто... Просто думы его, бессмертного духа, не тяготящегося оковами плоти, были столь всеобъемлющими, что не укладывались в головах живущих. Это было красивое и величественное объяснение простого и прозаичного факта: Мелькор не любил детали и всегда оставлял их на откуп своему наместнику. Именно по этой причине, игнорируя прямое указание, Майрон первым делом отправился в библиотеку. И не застал ни души. Воняло гарью. Хмурясь, он прошел за массивный стол библиотекаря, уселся на краешке стула и начал копаться в карточках. К огромному неудовольствию наместника Ангбанда, его была подписана "м. Гортхаур". По всему выходило, что он ещё должен сдать "Справочник лекарственных растений Белерианда". Ни о чём подобном Майрон, разумеется, не помнил. Он пошарил в ящичках, ища ключи от секции топографии, но не нашел ничего, кроме дохлой моли. — Лиииброоокк! — заунывный, что волчий вой, клич прокатился под базальтовыми сводами. — А? Сейчас, иду, — отозвался ему приглушенный, полный боли низкий голос. Пожилой тролль вышел из архива, прижимая к каменной глыбе-голове здоровенный кусок льда. Его слюдяные веки почти сползали на скулы. Майрон присвистнул: — Ого! Это?.. — Ага. Дружбаны твои захаживали. Огненные духи буквально превращали уникальный эксперимент — можно даже сказать, приемного сына Владыки, — в идиота: выращенный в условиях сверхнизких температур, мозг на кристаллах заметно терял в скорости обработки информации. Мелькор свое детище, однако, любил, более того, даже верный Майрон не смел — и не мог духовно — переступить порог "комнаты-на-двоих" — библиотеки "нулевого температурного уровня". Иные поговаривали, что Либрокк может Петь. Сам он пару раз заикался о некой"вибрации". Черный Вала хранил непонимающую мину. В любом случае, Майрон равно любопытствовал — и раздражался. Эта тайна была ему недоступна. Ясное дело, он пробовал! Но едва приоткрывал дверь на щелочку, лютый холод ничего почти обрывал связь фэа и роа. Горестно было знать, что есть часть Мелькора, недоступная его пониманию. Фантазии же о ней распаляли азарт: да, сила Слова ограничена — зато Познание и Фантазия безграничны. Ко всему можно подойти иначе. В какой-то своей части Майрон оставался безнадежным романтиком. — И чего хотели? — майя уступил стул без проволочек: он верил Мелькору вопреки всему и превыше всего, мелочная ревность не вязалась с его практичным умом и горячим сердцем. А троллю сейчас было нужнее. — Смехуечки все бы! — пророкотал Либрокк, втискиваясь между столом и спинкой, — да пиздахаханьки. Рррроманчики. Ты бы пррррриструнил это кодло... — Спокойно. Посиди еще со льдом. Я в читальный, возьму карты. И тихонько. Сегодня жалование, думаю, гостей будет немного. Тролль мученически громыхнул, а Майрон бесшумно проскользнул в секцию топографии. Он глотал самые свежие карты одна за одной, строил в голове кривые, рассуждая, как меняется местность со временем, чтоб проложить оптимальный маршрут. Ум искусного охотника, не пренебрегавшего развлечениями Оромэ, предрешил вылазку в топи Сереха, влажную туманную прохладу. Гнать добычу... рот наполнялся слюной. Блистательный король порой не замечал, как превращался в Гортхаура Жестокого. Не замечал, как подвергался жестокой дрессуре. Ровно в тот миг, когда были розданы последние указания и обрезаны кинжалом волосы перед походом, Мелькор призвал его: игриво и насмешливо. Походя, Майрон поймал свое отражение в щите: мальчишка, бунтарь... Что и кому ты пытаешься доказать? Владыка — есть суть противоречий. Он обожает шерсть, но ненавидит мускусный запах. Легко обжигает холодом. Тянется к Илуватару, отвергающему его протянутую руку. Вползает Майрон на коленях. В безликих во время медитации покоях от души натоплено и царит бардак. Жарко пылает камин. Сегодня Мелькор не зол — и возлежит обнаженным, теряясь в шкурах снежных варгов. Своих любимых гончих. Темный Вала тоже не чужд азарту. Иногда, когда на кураже. Майрон рычит, обходя клочок жара по периметру, дразня себя. Клыки распирают десны, а радужки загораются колдовским огнём. Он заведомо проиграл учителю и любовнику, но до встающих на дыбы волосков влюблен в саму суть игры. Непроницаемые черные глаза следят за ним — или нет? — неотрывно. — Иди ко мне, — алебастровая рука медленно сползает по алебастровому бедру, — зверёныш. Хозяин замёрз. Только Мелькору и снести эти хищные нежности, а он оттаивает, становится гибким, ловким, страстным. Великолепие вне пространства-времени воплощается в конкретных жестах и ласках... не оставляющих, впрочем, и тени сомнения, кто же именно правит бал. Такого Владыку: горячего и нежного, напористого и текучего, принимать легко и радостно. И он воистину щедр. Иной во всём, насытившись радостями роа, он журит ученика за отрезанные волосы — ведь они, отрастая, заберут часть фэа. Только Мелькор способен сам себе противоречить.