как спички

— Да я его видел. Вот как вас сейчас. Мастер оборачивается. Воланд смотрит на него без улыбки. Мерцающий огонек его глаз в полутьме смотрится совсем не по-человечески. Пара секунд растягиваются на пару вечностей. Как я мог сидеть к нему спиной? — вот и все мысли в голове Мастера. Тепло и жутко. Внезапно Воланд отмирает, заходится в смехе. Мастер улыбается ему в ответ, но спокойней ни на грамм не становится. Неведомое существо принимает обличье человека с поразительной быстротой. Мастер не удивляется, больше ничему не удивляется. В Советском Союзе возможно многое; шансы, что религиозные россказни окажутся реальностью, ужасно высоки. Власть имущим легко и удобно запрещать правду. Воланд, все еще улыбаясь, идет к Мастеру шаркающей походкой. Смотрит сверху вниз с точно таким же выражением лица, при котором говорил свои странные слова. Тот глядит в ответ со страхом и непониманием. Кто он такой? Воланд крепко берет его запястья ровно в тот момент, когда начинают оглушительно громко стучать в хлипкую калитку. — Вы ждете гостей? — вкрадчиво спрашивает Воланд. — Возможно, им интересна ваша рукопись. Мастер быстро оценивает обстановку, не обращая внимания на тревожность и желание в ужасе забиться куда-нибудь в угол. Р-раз: собрать со стола исписанные листки. Два: засунуть их куда-нибудь подальше. Он дергает руками сначала несильно, просто показывая, что сейчас чувства Воланда не совсем уместны, затем, со страхом понимая, что его не слушают, пытается вырваться уже всерьез. — Профессор! Пустите меня, ради Бога! Дорога каждая секунда. Воланд смотрит на него, молчит и держит. — Черт, да вы совсем ополоумели, что ли?! — теряет терпение Мастер, начиная уже по-настоящему злиться. И тут он понимает. Страх сменяется разочарованием. Разочарованием от окончания вот-вот начинающей завязываться дружбы, от того, что симпатичный иностранец оказался правительственным шпионом. Лихо он… одурачил. Втерся в доверие, усыпил акцентом и чарующим взглядом. Злость ударяет ему в голову. Мастер пинает Воланда, куда придется, нагибается, чтобы сомкнуть челюсть на бледной сильной руке. Так, чтобы до крови. Он не желает больше понимать ничьи мотивы и бьет с размаху профессора в нос головой. В Воланде пропасть силищи, ему все нипочем, ничто его не смущает. Доблестная советская милиция выламывает дверь калитки. Мастер слышит их быстрые шаги. Что ж, отлично. Из хватки Воланда не выбраться, рук не освободить, но Мастер помнит еще давние приемы борьбы и без рук. — Я ненавижу вас. Воланд качает головой. — Рукописи ваши сгорели бы как спички. Я не хотел обрекать вас на убийство собственного детища. И рука его, и нос уже почти полностью зажили. Мастер не удивляется ни-че-му. — Не хочу ничего от вас слышать. Да… расскажешь кому — не поверят. Несложно было догадаться, что этим вечером он сидел в одном подвале с Сатаной, который хотел сдать его властям. Спасибо хоть, что не скрутил и не проконвоировал — до ближайшего отделения милиции и вниз. Дверь выбивают с ноги. — Я еще приду к вам, Мастер, — шепчет Воланд, растворяясь. Тот трет освободивщиеся запястья в синяках. — Ваш роман будет прочитан. — Руки вверх! — орет главный. Есть ли смысл начинать возмущения «вы не имеете права, предъявите ваш ордер на арест», «я ничего не нарушал»? Конечно, нет. Старшина смотрит на него глазами Воланда. — Пишите дальше, — звучит на немецком. Знакомая темнота встречает его покоем.