Все, что есть у Феликса Ли, — шесть уродливых шрамов на левой руке и круглосуточная кофейня за углом, где готовят самый лучший кофе в городе.
***
Каждый отвратительный рубец на идеальной медовой коже напоминал Феликсу о моментах его слабости, и каждый раз он обещал себе, что в следующий будет сильнее. Но ведь человек является хозяином своего слова, не так ли? Захотел – дал, захотел – взял обратно. Именно так и поступал Феликс всякий раз, когда тошнотворный ком из боли, обиды и разочарования застревал в горле и не давал нормально дышать. Со слезами, обжигающими всегда прохладную кожу на щеках, которые часто украшал трогательный румянец, остатки самоконтроля окончательно покидали измученное нервными судорогами тело. Единственно верный путь, который видел Феликс Ли в такие моменты, — выпустить дурную кровь и начать все с чистого листа. Впервые осознание произошедшего пришло только тогда, когда канцелярский нож с глухим стуком упал на мягкий ковер. Феликсу должно было быть больно, но все, что он чувствовал, как тяжесть уходит из груди с каждой каплей крови, безвозвратно покидающей его из глубокого пореза чуть ниже изгиба локтя. Рой мыслей в голове рассеялся, и он медленно сполз по стене на пол, прикрывая покрасневшие глаза и издавая облегченный, но отдающий болью, стон. Не было никакого желания расквитаться с паршивой жизнью, которая, словно издеваясь, на каждую попытку стать счастливым отвечала ему подставленной подножкой. Все дело в дурной крови, без которой Феликсу определенно стало легче дышать. И он даже не хотел вспоминать, как лезвие оказалось в его трясущихся руках. Ощущение полета и полной свободы от переполняющих хрупкое тело эмоций прошло буквально сразу, как только рука налилась свинцовой тяжестью, напомнив о слабости, которой поддался некогда мужественный мальчик, смелости и открытости которого завидовал каждый учащийся школы. Но Феликс уже не был школьником. Ему было почти двадцать два года, и, кажется, лужица крови пропитала дорогие дизайнерские брюки, въевшись до отвращения уродливым пятном в по-летнему легкую ткань, чтобы каждый день напоминать об этом моменте. О проклятом моменте, когда он сдался своим эмоциям. Тогда, сидя на полу в собственной комнате, Феликс мысленно дал слово, что больше никогда не позволит себе такую слабость. «Жизнь прожить — это не мороженое съесть», — думалось ему в тот момент. — «Сейчас я поднимусь на ноги и больше никогда не паду так низко», — он бросил взгляд на все еще кровоточащий порез и через силу улыбнулся. — «Докатился, Ли».***
Феликс опускает рукав черной, идеально выглаженной рубашки, наблюдая через отражение в зеркале, как мягкая ткань скрывает под собой шесть уродливых рубцов, которые чуть ли не горделиво краснели и выступали на все такой же, казалось бы, безукоризненно ровной коже в полном беспорядке, и искренне улыбается самому себе, потому что ему давно перестало казаться, что люди с подозрением и чересчур пристально смотрят на него, будто догадываясь о всех секретах, что таит всегда идеально подобранная одежда. Он давно перестал задумываться, что кто-то может увидеть, спросить или осудить. Люди не знают его. Никто не знает его, и каждый справляется со стрессом так, как может. К тому же любой, кто видит его каждый чертов день, вполне удовлетворяется широкой улыбкой, звонким смехом или дежурной фразой, что у него все, как и всегда, великолепно. Возможно, что все действительно именно так. Поэтому он давно перестал вздрагивать, если кто-то касается его руки. Сейчас Феликс с отличием заканчивает институт, у него вполне неплохая работа, пусть и не та, о которой он мечтал, a окончательный разрыв с бывшим, превратившим его нервную систему в жалкие руины, больше не тяготит часами перед тем, как позволить ему наконец предаться сну. Ласковое прозвище с занесенным номером телефона в записную книжку давно превратилось в холодное «Х.Х». На душе у Феликса абсолютная пустота, уже давно не давящая где-то между ребер, а в аккуратном черном рюкзаке спрятана полупустая упаковка из-под пластырей. У него по-прежнему есть шесть уродливых шрамов и небольшая кофейня за углом, где готовят самый лучший кофе в городе.***
«Кофе здесь и правда отличный», — Феликс впервые за неделю искренне улыбнулся, откидываясь на спинку мягкого дивана, и бросил взгляд на запотевшее стекло, — «А вот лето в этом году выдалось просто отвратительное». «Ну вот, ты снова говоришь с самим собой», — вздохнув, он вновь подался вперед и подпер подбородок рукой, скучающим взглядом окинув битком набитое заведение, и мысленно похвалил себя, что успел занять любимое место до того, как в помещение начали вваливаться люди, чтобы переждать обрушившийся на город ливень. Запах кофейных зерен и вкусной выпечки смешивался с запахом дождя и сырого асфальта при каждом открытии двери, чуть не отбивая желание допить все еще горячий кофе. «На редкость омерзительное лето!» — мысленно буркнул самый частый посетитель уютной кофейни. Размышляя о том, чтобы позволить себе на ночь ударную дозу калорий для поднятия упавшего настроения, Феликс взглядом пробежался по меню и уже вскинул руку, робко, чтобы не выглядеть некультурно, помахав в попытке привлечь внимание шныряющей между столов официантке. — Черт возьми! — синхронный вскрик разнесся по переполненному людьми заведению. — Какого черта?! — добавил один из голосов. Феликс вскочил со своего места, когда горячий кофе обжег поднятую руку, и липкие от переизбытка сахара струйки стремительно покатились от запястья к плечу, кажется, намертво приклеивая к телу тонкую ткань рубашки. Он гневно взглянул на стоящего напротив парня, даже не замечая, что остатки напитка из упавшего на пол стаканчика оказались на вычищенных ботинках, и втянул ноздрями воздух, собирая в памяти все ругательства, которые уже был готов обрушить на этого неуклюжего посетителя. — Прости, куколка, — ухмыляющийся незнакомец, который за мгновение до этого явно намеревался протиснуться в самый дальний угол кофейни, не стал дожидаться любезностей и перешел сразу в наступление, — но такой дешевый подкат уже давно вышел из моды. Ты не в моем вкусе. Феликс изогнул бровь, оценивающим взглядом окинув говорившего, и без тени наигрыша закатил глаза: — Прости, но, несмотря на то, что твоему звериному оскалу позавидует любая гиена, я никогда бы не стал рисковать своей фирменной рубашкой, — он бегло оглядел прилипшую к телу дорогую ткань и зябко поежился, когда от мокрых пятен на рукаве стало не очень-то уютно находиться в собственном теле, — А теперь, человек-катастрофа, будь любезен и оплати мой кофе. Ты мне должен. Не дожидаясь ответа, Феликс обогнул не тронувшегося с места парня и схватил подвешенный на крючок рюкзак, переполняясь одним единственным желанием — быстрее вернуться домой и смыть с себя покатившийся к черту остаток дня. Желание побаловать себя чем-то очень сладким начисто отпало. На выходе из кофейни его догнал чужой оклик: — Эй, куколка, раз уж я оплачиваю твой кофе… меня зовут Минхо. Не удостоив того ответом или махом руки, который означал бы «иди к черту», Феликс шагнул на улицу и вдохнул полной грудью влажный, но в то же время успокаивающий воздух. Он давно заметил, что пропитавшийся дождем Сеул действовал на него лучше любого успокоительного или психологического тренинга, типа «Посчитайте от десяти до одного и отложите арматуру. Ни один человек не заслуживает того, чтобы Вы сели за нанесение тяжких телесных повреждений». Приложив ладонь к прилипшему к коже рукаву испорченной рубашки, Феликс прикрыл глаза и непроизвольно шикнул на самого себя, неосторожно дотронувшись до еще свежего рубца, а затем расслабленно передернул плечами перед тем, как обрушить на них тяжесть своего рюкзака и направиться домой.У Феликса Ли есть шесть уродливых шрамов на левой руке и небольшая круглосуточная кофейня за углом, где сомнительный незнакомец оплачивает его так и недопитый кофе.