«Скройся с глаз моих!»
Грозный голос отца, смешавшийся с надоедливым будильником, заставили Александру вскочить с кровати. На лбу проступил холодный пот. Девушке часто снились кошмары, но этот был вдвойне страшным — это был день конца — день, когда пропали её родители. «Успокойся — это всего лишь сон. Всё уже давно закончилось». День как-то сразу не задался. Солнечные зайчики прыгали по поверхности дубового стола ослепляя. Июньское пекло окутало город. Наспех собравшись на репетицию, девушка забыла ноты, из-за чего пришлось возвращаться. Немного хмурая, Александра вышла из подъезда. Аллею достроили — в ней было много деревянных белых лавочек, прячущихся под густо насаженными деревьями, на ветках которых пели птицы. Яркий свет ударил в лицо, и привыкнув к нему, девушка совершенно не ожидая, увидела перед собой силуэт Миши. Блондинистые волосы, слегка взлохмаченные, покрывала серая кепка. Сам он был одет в легкую бежевую рубашку и штаны с подтяжками, от чего смотрелся очень забавно. В руках молодой человек держал ромашки. Его искристая улыбка светила ярче солнца. От неожиданного визита, Александра, как когда-то раньше его сестра, подбежала и обняла молодого человека за шею, немного повиснув. Миша, несколько растеряно, приобнял её за талию. — Ты почему не позвонил? — радостно отстраняясь спросила альтистка. — Вот, сюрприз хотел устроить. Попросил Соню не рассказывать тебе, когда снова приеду обратно, — юноша нежно взял её руки и положил в них букет. Успокаивающее тепло разлилось по всему телу. Миша был хорошим парнем, как ей казалось. Он никогда не позволял себе большего, не убедившись в полном согласии девушки. Они не были парой, но и друзьями называть себя не могли. — Сюрприз так сюрприз. Извини, пожалуйста, мне уже пора на репетицию. Если хочешь — можешь меня проводить до театра. — Это даже не обсуждается, давай футляр. Я понесу, — как истинный джентельмен, Михаил освободил даму от «тяжести» нового черного кейса. Держась за руки, как влюбленная парочка, они проследовали к месту работы Александры. По пути Миша рассказал о своих выпускных экзаменах из консерватории, о том как профессор полифонии хотел «отрезать себе уши» от сочинений пианиста и о том, как сильно он соскучился по альтистке. Иногда, сердце Саши трепетало от ласковых слов юноши. В знак прощания, перед ступенями театра Варьете, Миша осмелился поцеловать Александру в щеку, краснея. Репетировали сегодня вместе с актерами. Сидя в оркестровой яме, музыканты изредка сопровождали реплики артистов, часто прерываемых криком режиссера. Обычно на таких репетициях присутствовал и сам директор театра — Степан Богданыч, но почему-то сегодня его не было. Из-за этого режиссер, больше обычного, нервно дергался в кресле, резко вскакивал и садился обратно. Конферансье — Жорж Бенгальский, пытался успокоить его принесенным граненым графином с красной жидкостью внутри, но стало будто ещё хуже. Атмосфера была напряженной даже для музыкантов. — Нет, ну, ты видела как он вскакивал! Визжал прямо как поросенок,— веселилась Софья Денисовна, выходя из здания театра с подругой. — И где Лиходеев? Опять в загуле? — Видимо, — вяло улыбнулась Саша. Спускаясь по мраморной лестнице, девушка вспомнила утренний поцелуй и щеки её налились румянцем, а на губах заиграла глупая улыбочка. — Так вы сегодня виделись с Мишей? — заметив перемену в настроении подруги, ехидно поинтересовалась флейтистка. — Он как приехал — всё трещал о том, чтобы я тебе не рассказывала. И я не рассказала. Знаешь, что это значит? — многозначительно посмотрев на девушку, она остановилась и хитро прищурила карие глаза. — Ну, и что же? Поведай мне. — Это значит, что я надёжный друг, который никогда не разболтает твои секретики. Цени меня-я! — Ты думаешь я не ценю тебя? Это очень обижает меня, — наигранно грустно Александра посмотрела на подругу, поджала чуть пухлые губки от чего обе, в скором времени, рассмеялись. Девушки, разговорившись, отправились к Патриаршим Прудам. Шумно обсуждая репетицию, они прошлись по Малой Бронной и вышли в сквер. На большое удивление, обычно наполненные людьми Пруды — были пусты. Утомленные летним зноем, подруги скрылись под тенью зеленых лип, присев на скамью. — Странно как-то, — сказала Софья, кладя рядом с собой кейс, внутри которого лежала флейта и достала из небольшой бежевой сумочки булку, посыпанную сахаром. — Обычно здесь так людно, а теперь никого. — Да, странно, — отозвалась Саша, ставя свой музыкальный инструмент на каменную плитку возле себя. Впрочем, ждать людей долго не пришлось — в метрах ста от подруг прошли двое мужчин и тоже сели, бурно обсуждая что-то. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был сразу узнан Александрой — это был никто иной, как Михаил Александрович Берлиоз. Второй — рыжеватый, молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке не сразу узнался, но вспомнив вечер в «Доме Грибоедова», девушка произнесла: — Берлиоз и Бездомный. — Ты это о чем? На солнце перегрелась? — недоумевая поинтересовалась флейтистка, смотря на подругу и жуя булку. — Смотри, — альтистка указала пальцем на Берлиоза, — тот, что в огромных очках — мой сосед — Михаил Александрович Берлиоз, снимает у меня две комнаты. А тот, что рядом, — переводя палец, продолжила. — Поэт — Иван Бездомный. — Тот самый Иван Бездомный? — воодушевленно и чересчур громко спросила Софья, из-за чего Саша ее одернула и укоризненно глянула. — Тот самый из газет? — уже тише закончила флейтистка. — Да, тот самый из газет. — Надо срочно подойти к нему и познакомиться. Мне нравятся его стихи, ты же знаешь, — одна её бровь приподнялась, а глаза стали словно стеклянные, показывая озадаченность. Почти съеденная выпечка покоилась на коленях подруги. Так Соня вела себя, когда что-то серьезно обдумывала. Она немедля развернулась к подруге, взяла ту за руки и умоляюще посмотрела. Саша знала этот взгляд — ничего хорошего от него не жди. — Саша, вы же знакомы с этим Берлиозом! Может подойдем, ты что-то спросишь у него, а я ненароком познакомлюсь с поэтом. — Нет, нет и нет. Насколько ты знаешь, с Михаилом Александровичем мы не друзья. И просто так, на улице, подходить к нему я не хочу и не буду, — отрезала альтистка, сжимая ладони подруги. — Ла-а-адно, — грустно протянула флейтистка, убирая свои руки, и снова начала жевать. — Тогда мы обязательно должны наведаться в «Грибоедов» — надо же мне где-то найти достойную пару. Ты-то себе уже нашла, — сказала девушка набитым ртом и подтолкнула плечом плечо подруги. — Достойных там не найти, — сухо проговорила Саша, от чего Софья закатила глаза. Александра Ильинична молча сидела на раскаленной скамье, смотря в небо, на котором не было ни единого облачка. Что-то здесь было не так. События прошлого лета вновь настигли ее, заставляя вспоминать не самые лучшие дни. Вдруг, из раздумий её вырвал шепот подруги у самого уха: — Смотри, кто это к ним подошёл? Сидел-сидел и подошёл. Сердце альтистки словно остановилось. Все казалось нереальным, голова начала кружиться, будто от солнечного удара. Мужчина, что подошел к Берлиозу и Бездомному тоже был ей знаком. Весь его вид был странным, причудливым и совершенно обычным для нее. — Видимо он какой-то иностранец, — не замечая смену настроения подруги, предположила Софья и обтерла губы от крошек. — Немец, — коротко сказала Саша. — Ты и его знаешь? — флейтистка посмотрела на Александру округленными от удивления глазами. Девушка кивнула. — Ну, ты даешь, подруга. Ты только посмотри какие у него сапоги! Летом! Он явно чудак. Кто он такой? Как зовут? — не унималась она. В голове все завертелось: спасение, странные сны с его участием. Осознание того, что она не знает кто он и чем занимается, резко ударило. — Я не знаю, прошлым летом с ним столкнулись, когда я бежала устраиваться в театр. Потом еще пару раз пообщались и больше не виделись. «Недоговаривать — не означает врать, верно?» Александра не рассказывала подруге о событиях в Грибоедове, поэтому и уточнять где они разговаривали с иностранцем не стала, также как упоминать о её спасении им. — Тогда мы тем более должны подойти! — уговаривала флейтистка, чуть ли не вскакивала с места, готовая прямо сейчас рвануть к сидящим поодаль мужчинам. — Нет, не должны. И вообще, пойдем отсюда. — Еще пару минут. Дай насладиться прекрасным видом, — мечтательно произнесла девушка, завороженно смотря на Ивана и подошедшего иностранца. Александра ощущала себя непрошенным зрителем. Она надеялась найти в подруге поддержку, что та тоже согласится уйти, что не придется наблюдать за ним, за его мимикой, жестами, поглощенных разговором глазами. Смотреть на его фигуру, облаченную в темный, с багровым оттенком, костюм, черные сапоги, трость, было мучительно и в тоже время невероятно приятно. Почему-то все в нем было таким родным и чужим одновременно. Александра не знала, чего она хочет больше — подойти и надавать негодяю пощечин или рассыпаться перед ним в словах благодарности и вожделения. Подруги не могли оторвать взгляда от их беседы. Загадочный иностранец зачем-то встал, пожал руку Михаилу Александровичу и снова сел, продолжая разговор. «Что происходит? Что они так оживленно обсуждают?» Берлиоз то и дело одергивал Ивана, сидящего по другую сторону от внезапно появившегося мужчины и него самого, что-то шептал на ухо и снова вливался в беседу. Спаситель же, во время этих перешептываний, сидел мирно: лицо его было расслаблено, поглядывал на небо, изредка криво ухмыляясь. «Интересно, заметил ли он меня?» — тревожащий вопрос не давал Александре покоя, из-за чего она нервно заерзала на скамье. Подобно услышав ее мысли, мужчина, имени которого она так и не вспомнила, вальяжно восседая, повернул голову в ее сторону, смотря прямо в глаза, подмигнул искристым глазом и хитро улыбнулся. Дыхание сбилось. Кровь от головы отлила в ноги, от чего те стали как ватные. «Заметил». — Ну, всё, пойдем, — резко вскочив, Саша взяла кейс с инструментом и потащила за собой подругу подальше отсюда. Непонимающе Соня схватила футляр с флейтой и спотыкаясь пошла за Александрой, попутно выкидывая в мусорный бак бумагу, в которую недавно была завернута булка. Альтистке не нравилось, как её тело реагирует на этого мужчину. «Так не должно быть — у меня есть Миша. Почему я сейчас думаю только о том, как хотелось коснуться Во… Черт, как же его звать?! Хотелось коснуться его во сне, когда должна мечтать о прикосновениях от того, кому я так небезразлична. Думай о том поцелуе Миши! Не думай о нем». Через несколько минут на Патриарших Прудах, всё также разогретых дневным солнцем, остались только трое мужчин, что-то оживленно обсуждая.***
«Как меня может не существовать?! Вздор! Придумали себе атеизм и творят непросветную чушь, прикрывая им свои грешки. Дураки даже не задумываются, что в конце их полного греха пути, буду ждать только Я». Сначала эта беседа забавила Воланда, он даже пытался поддержать мысль о том, что «Его» (Бога) не существует. Конечно, ему, несомненно, эта нравилась мысль, что он единственный и неповторимый. Что нет того вечного света, который неизбежно создает тени. Но когда эти двое начали утверждать, что и дьявола тоже нет — терпение вскипело. Все внутренности темного властителя негодовали, бурлили, требовали разрядки, но всё, что выдавало его состояние — это резкие фразы, отрывистые движения и яростный огонь в глазах, в тоже время, контрастирующие с натянутой доброжелательной улыбкой, из-за чего нижняя челюсть чуть съезжала в бок. «Совсем скоро они всё поймут, а эта трусливая мелочь [Берлиоз] станет вещественным доказательством своих же заблуждений. Ручаюсь головой…» Сатана ждал развязки всей драмы и, когда она неизбежно случилась, ликование наполнило его темную душу. Паника, поднявшаяся со стороны Малой Бронной, была усладой для ушей Воланда. Где-то недалеко мелькнула тень длинного мужчины — Коровьева (как он назвал себя), скрывающаяся в тени зеленых лип, а с другой стороны появился огромных размеров черный кот, с не менее интересным именем — Бегемот, почему-то идущий, как человек, на задних лапах. Иван, не понимающий что произошло и из-за чего такой шум, вскочил и побежал в сторону толпы. Случилось всё так, как предсказывал иностранный консультант: Аннушка купила и разлила масло, Михаилу Александровичу Берлиозу действительно отрезала голову комсомолка — машинистка трамвая. События эти были невозможными для обычного человека, коим являлся Иван Бездомный, из-за чего сознание его пошатнулось. Воланд, неторопливо уходящий со своей свитой, вспомнил о девушке, что так беззастенчиво наблюдала за ним в сквере. Болтовня с атеистами, конечно, была увлекательна, но более любопытным было ощущать её трепет, неловкость, следить за её прячущимися глазами. Смешило и то, как она пыталась отогнать то желание, что испытывает лишь от его появления, заставляя себя думать о каком-то поцелуе мальчишки. Мужчина знал, что может дать ей намного больше, если она решится. Невинная душа с большим потенциалом, больше не принадлежавшая свету, найдет приют в его тьме. — Что же, пора готовиться к новоселью. А пока что — можете еще немного развлечься. Только без излишних разрушений, — обратился Воланд к Коровьеву и Бегемоту, растворяясь в тени переулка.***
Вечерняя прохлада приятно окутывала разгоряченную голову. Александра и Михаил уже подходили к её дому на Большой Садовой, прогуливаясь мелким шагом по аллее. Фонари мягко рассеивали свет, создавая романтическую атмосферу. Девушка никогда не ходила на свидания и это было лучшим из имеющихся. Миша заботливо накрыл плечи Саши серым пиджаком, сразу заметив её озноб. — Спасибо за вечер, — пара остановилась возле входа в подъезд. Смотря на юношу, альтистка вспомнила его. Признавая, что все эти эмоции, испытываемые к странному иностранцу неправильны, и стараясь как можно скорее избавиться от этого наваждения, Александра решается создать на их месте новые эмоции, новые воспоминания. Альтистка подошла к молодому человеку, потянусь к его губам и нежно коснулась их своими. Миша, опешив от столь неожиданного порыва девушки, замер, а затем, расслабившись, одной рукой притянул её за талию к себе. Поцелуй их был нежен, как лепестки только что распустившегося пиона. Юноша, ласково поглаживал затылок Саши, другая же рука всё также покоилась на её талии. «Так будет правильно». Ещё раз поцеловавшись на прощание, Александра смущенно забежала в подъезд, забыв отдать пиджак, и поднялась на пятый этаж. Наполненная эндорфинами, девушка переоделась, взяла с собой все мыльные принадлежности и направилась в ванную. Не успела она намылить мокрую голову, как в дверь квартиры позвонили, а затем ещё и ещё. Альтистка наскоро вытерла тело, надела банный халат и побежала к входной двери, в которую так беспощадно трезвонили. Чуть не поскользнувшись на воде, медленно стекающей с волос, она посмотрела в глазок. «Милиция?» — волнуясь, Александра открыла дверь для неожиданных гостей. — Добрый вечер! Здесь проживает Михаил Александрович Берлиоз? — сурово спросил милиционер, поправляя фуражку и с презрением смотря на мокрую Александру. — Здравствуйте, всё верно, — нерешительно промолвила хозяйка квартиры. — Мы можем пройти? Нам нужно опечатать комнаты, которые вы ему сдавали и задать вам пару вопросов, — сказал другой служащий более мягко. — А в чем собственно дело? Для чего? — не понимала девушка. — Михаил Александрович сегодня скончался — его задавил трамвай, — сказанные милиционером слова как будто донеслись эхом. «Как это скончался? Я же только сегодня, в полдень, видела его на Патриарших. Какой к черту трамвай?!» Служащие внимательно осмотрели комнаты, что сдавала ему Александра Ильинична, и на входную дверь в них повесили деревянную пломбу. Заверив, что через неделю её уже можно будет снять, милиционеры задали ей пару формальных вопросов: «Были ли у жителя какие-то недоброжелатели, чем он занимался накануне и чем занималась девушка сегодняшним днем». Выслушав и задокументировав показания, мужчины покинули квартиру №50 на Большой Садовой улице. Данное известие озадачило альтистку. Не подумайте, ей было жаль Берлиоза и, резко наступившая, его смерть пугала. — Неужели все люди так внезапно смертны? — заканчивая водные процедуры, размышляла девушка.***
«Пушистые снежинки легко оседали на окна и быстро таяли от их тепла. Трехлетняя Саша, одетая в свое новое зеленое платье, с интересом наблюдала за ними, обильно выдыхала облачка воздуха и рисовала на окнах незатейливые линии. Тем временем, её родители обсуждали предстоящую поездку в Петербург, сидя в стареньких креслах. Квартирка, где жила семья, была маленькой, чистой, уютной и забитой нужным хламом. В гостиной, где они сейчас находились, возле новенького серванта стояло фортепиано, к которому девочка питала большую страсть. Мама подозвала её и ласково погладила по голове. — Смотрите, что я могу! — Саша вырвалась из нежных рук матери и воодушевленно подбежала к музыкальному инструменту, крышка которого была открыта. Маленькие пальчики забегали по белым и черным клавишам, наигрывая мотив мелодии «К Элизе», услышанной ранее на пластинке. Вдруг в комнате стало темно. Развернувшись к родителям, девочка не увидела их — кресла были пусты. — Мама? Папа? — вопрос эхом прокатился по комнате. Всё еще стоя возле инструмента, Саша была готова заплакать. Страх парализовал все конечности, от чего маленькие ручки безжизненно висели, а лицо приобрело сероватый оттенок. Также неожиданно, свет вспыхнул и погас, какой бывает от фотокамеры, и квартира преобразилась. Уютная когда-то гостиная превратилась в темное, пугающее помещение, освещенное лишь вспышками безжалостной молнии. Посмотрев вниз, на свое тело, Саша увидела на себе тоже самое «новое» платье, которое ей уже как несколько лет было мало. Девочка подбежала к окну, надеясь увидеть в нем родителей, но никого кроме гремящего по нему дождя и темных туч, она не увидела. Сдерживаемые слезы хлынули из зеленых глаз и Саша умоляюще прокричала: » — Мама! — вскрикнула девушка, очнувшись от неприятного сна. Смешавшиеся в одну кашу воспоминания, вылились в один страшный кошмар. Александра села на постели, поджав ноги, начала глубоко дышать, успокаивая часто бившееся сердце. Внезапно, где-то в квартире раздался шум, разрезающий тишину своим металлическим скрежетом, и звук бьющихся тарелок, до жути напугавший альтистку, от чего она сильнее поджала ноги. Саша была убеждена, что находится здесь совершенно одна. Не мог же неупокоенный дух Берлиоза сейчас громить ее квартиру? — Нет, такого точно не может быть, — убеждала себя Александра, — значит это грабители. Девушка осторожно и как можно бесшумнее встала с кровати, стараясь как можно быстрее подойти к двери в ее комнату. По пути она рыскала глазами, пытаясь найти оружие для самообороны и не нашла ничего лучше, чем настольная лампа на резной ножке, стоящая недалеко от постели. Приоткрыв дверь, Александра увидела, что по всей квартире горит свет, который своей яркостью мог осветить чуть ли не всю Садовую. Взломщиков нигде не было видно. Паника охватила её. По хорошему, нужно было бежать из квартиры и звать на помощь, стучать в двери, но в действительности Саша, держа перед собой светильник с раскачивающимся абажуром, шла прямо к кухне. Звуки разгрома продолжали исходить именно оттуда. По пути, альтистка заметила, что входная дверь в комнаты покойного Берлиоза была открыта, а деревянная пломба спокойненько валялась себе на полу. Ступая далее, девушка увидела тускло горящий свет из другой комнаты, которая никому не сдавалась, и странные тени ходящего туда-сюда силуэта. Еле ощущая босыми ногами пол, Александра подобралась к заветной кухне — сначала выглянул абажур, окаймлённый по краю бахромой, а затем сама она. Также как и во всей квартире, в ней горел свет, вся утварь была разбросана, а на плите, спиной к девушке, сидел черный кот, заглядывал в кастрюлю с борщом, которой сейчас не должно стоять здесь, и, прихлебывая, черпал бульон половником. Девушка выронила лампу из рук и та, с глухим стуком, столкнулась с поверхностью пола. Кот испуганно повернул морду и мельком глянул на альтистку. — А-а-а, это вы, Алекс-с-сандра Ильинична, — совершенно спокойно, растягивая буквы, заговорил кот, от чего хозяйке квартиры поплохело. — Я-то думал — грабители забрались в кварти-и-ру! — наигранно испугано он воскликнул, спрыгнул с плиты, всё еще держа в лапах половник, и на задних лапах начал подходить к девушке. «Это стопроцентно очередной дурацкий сон. Сейчас проснусь и не будет передо мной никакого говорящего кота». — О, прошу прощения, я не предста-а-вился — Бе-ге-мот, — по слогам проговорил он имя, протянув лапу, испачканную в борще. Увидев это, кот тотчас же обтер лапу о шерсть и протянул обратно. Александра не знала, что ей делать и как на всё это реагировать. Тут, в кухню, огибая альтистку и Бегемота, вошла рыжая особа, одетая в лишь белый кружевной фартук и золотистые туфельки. Виляя бедрами, она прошлась до разбросанных кастрюль и разбитых тарелок, повернулась и укоризненно посмотрела на кота. — Бегемот, Мессир будет тобой крайне недоволен, если увидит это, — голос рыжей особы звучал хрипло и томно, будто соблазняя. — Напугал Александру Ильиничну, ты только посмотри на ее бледное лицо, — лицо Александры и правда было бело, как холст. — Я не специа-а-ально, этот борщ меня так манил, что я даже не успел опомниться, как оказался с ним, держа в лапах половник. — Это ты скажи потом Мессиру, а сейчас нужно тут всё убрать, — зеленые глаза рыжей бестии блеснули и, в ту же секунду, разгрома в кухне словно никогда не бывало — всё вернулось на свои места. Александра попятилась от необычных «гостей» спиной. «Мессир, Мессир, Мессир…» Словно в трансе она направилась в не сдаваемую комнату, в которой до этого мелькали таинственные тени. Всё еще пятясь, Саша почувствовала спиной чье-то тело, стоящее прямо за ней. Медленно повернув голову, она увидела высокого мужчину с редкими усиками, похожих на куриные перья, а на ироничных глазах еле держалось разбитое пенсне. — Вечер добрый, Александра Ильинична! — воскликнул тот восторженно и неестественно высоко. — Как вам поживается? Простите этого бестолкового кота — он не хотел вас беспокоить, — продолжал высокий мужчина, кладя ладонь на её плечо, от чего девушка дернулась, будто её обдали кипятком. — Ах, как же я мог забыть, вас уже ожидают, проходите, — обволакивающий конечности страх не позволял ей и двинуться с места. — Не бойтесь! — осторожно подтолкнул он Александру в направлении комнаты. «Мессир, Мессир, Мессир…» По инерции толчка девушка пошла в нужном направлении. Странный длинный мужчина в пенсне, немного проследив за ней, подбадривающе крикнул «Не бойтесь!» и удалился на кухню. «Это всё нереально», — убеждала себя альтистка, переступая порог «неизведанной» комнаты. Сердце бешено колотилось, дышать приходилось урывками, из-за чего сразу же начала кружиться голова. Хоть в комнате и горел свет, даваемый от двух настольных светильников (потолочный свет был выключен), разглядеть происходящее было тяжело после яркого освещения остальной части квартиры, но, со временем, стало возможно. В нос сразу ударил тяжелый запах табака. Обставлена комната была как спальня, в которой, по обыкновению, стояла громадная кедровая кровать с красными балдахинами, пара тумб и кресел, в одном из которых сидел мужчина и курил сигары. Александра, не дыша, замерла на входе. — Ну же, Александра Ильинична, подойдите ближе — я не кусаюсь, — низкий голос с акцентом прорезал тишину, смешиваясь с густыми серыми облаками парящего дыма. Он забавлялся над ней, шутил, используя, как тогда во сне [или нет?], ту же самую фразу. Недоумение и страх Саши резко сменились гневом — она будто очнулась. Губы вытянулись в тонкую линию, глаза широко раскрылись, а тонкие брови немного сошлись к переносице. — Что вы делаете в моей квартире?! — альтистка твердо подошла к креслу и встала прямо напротив мужчины, подперев руками бока. Как только ей было произнесено последнее слово, иностранец рассмеялся и смех его был похож на раскаты грома. Создавалось впечатление, словно Александра произнесла несусветную чушь. Он смеялся так долго, как не смеются с самой смешной в мире шутки, от чего смех его казался инфернальным. Девушка непонимающе смотрела на гостя, руки её опустились, а изящные пальцы от бессилия сжались в кулаки. — Тот же самый вопрос я должен задать и вам, — успокоившись произнес он, вытирая невидимую слезу со сверкающего зеленого глаза. Сигара его уже давно потухла и оставался от нее лишь пепел, опускающийся как снежинки прямо в пепельницу, стоящую рядом на кофейном столике. Мужчина сел поудобнее, подпер подбородок о кулак, стоящей на подлокотнике кресла руки.— Что вы делаете в моей квартире? В комнату зашла рыжая девушка и встала возле кресла, где восседал мужчина, приобняла руками его высокую спинку, хитро стреляя глазками. Уровень шокирования от происходящего с Александрой, тяжело описать цензурными словами. Девушка долго молчала, сверлила взглядом непроницаемое лицо иностранца. Ей даже на секунду показалось, что он прав и она правда находится у него дома, но здравый рассудок быстро взял вверх. — Не морочьте мне голову. Это моя квартира и я прошу ее немедленно покинуть, — альтистка выжидающе посмотрела на «банду». Никто не собирался двигаться с места. — Гелла, будь добра, принеси нашей гостье все нужные документы, — как-то уж очень нежно и почему-то без акцента обратился к рыжей девушке Воланд, обернувшись к ней через плечо. Та, в свою очередь, виляя бедрами, отошла от кресла немного в сторону, где стояла кровать и две прикроватных тумбы. Александра безотрывно проследила за каждым её движением, в то время как за ней самой также безотрывно наблюдали. Сатана, с присущим ему любопытством, бессовестно разглядывал девушку — то, как сильно взлохматились ее русые волосы, то, с каким жаром в глазах она смотрела, то, как высоко вздымается ее грудь, облаченная в сероватую ночнушку, из-за чего виднелись бусинки сосков. Гелла, находящаяся сейчас спиной ко всем, провокационно наклонилась на выпрямленных ногах, беззастенчиво открывая виды на все свои прелестные части тела, которым многие женщины могли только позавидовать, а мужчины страстно возжелать. Саша задумалась, как сейчас выглядит она в бесформенной ночнушке, с босыми ногами и неосознанно провела сравнение. Воланда, всё также сидящего в кресле, мало интересовали игры ведьмы (Геллы) и смотреть на неё он тем более не хотел. Рыжая бестия, находящаяся под неустанным контролем Александры Ильиничны, достала из верхнего выдвижного ящичка тумбы какие-то бумаги. Также вальяжно шагая, она вернулась и протянула их девушке. Быстро окинув взглядом, альтистка поняла, что это документы о праве собственничества, в которых черным по белому было написано, что владельцем являлась Александра Ильинична. Победоносная ухмылка появилась на её устах, глаза, уставшие от долгого напряжения, расслабились. — И в чем же я не права? — протягивая бумаги к сидящему, она позволила себе немного напора. Тут в комнату вошел коренастый рыжий мужчина в полосатом костюме — тот самый, из сна. Немного хмурый, он облокотился на стену, перекрещивая руки на груди. — И правда, по документам владелица вы, — согласился Воланд, с интересом перелистывая бумаги. На лице его заиграла ехидная улыбочка, от чего морщинки возле глаз стали глубже. — Только вот это всего лишь бумаги, которые можно просто взять и… — он достал серебряную зажигалку из кармана халата, открыл крышку, чтобы выпустить неудержимый огонь и, сверху, поднес документы прямо к нему. Языки пламени беспощадно опалили нижнюю часть бумаги, готовясь перейти еще выше. — Достаточно! — выпалила альтистка, делая шаг вперед, из-за чего стояла она теперь уж очень близко перед мужчиной в кресле, как в том сне [или нет?]. — Кто вы такой и чего вам нужно? — Гость закрыл крышку зажигалки, бросил бумаги, от чего они разлетелись лужицей по полу, откинулся в кресле и сделался очень утомленным, словно на его плечи взвалилась вся вселенская тяжесть. Рукой, что еще лежала на подлокотнике, Воланд прикрыл глаза. Одетый в один бордовый халат, с золотистыми вставками на воротнике, и виднеющееся под ним черное белье, мужчина походил на измученного долгой жизнью человека. Потом лицо его расслабилось и он снова открыл глаза. — Мы же уже знакомы, Александра Ильинична, — со сталью в голосе мужчина наклонился вперед и оперся руками о колени. Живой и игривый когда-то зеленый глаз потух, стал пустым и бездонным, подобно другому. — Или же вы забыли мое имя? — угроза сочилась из каждой клеточки его тела. Убийственный взгляд насквозь прожигал глаза Саши. — Немыслимо! Вы, Александра Ильинична, заявились ко мне в комнату практически в одном неглиже, начали меня в чем-то подозревать, хотя сами не знаете обо мне ничего. Даже имени! От представленных претензий, к щекам девушки стыдливо прилила кровь. Александра сделала шаг назад, стараясь дистанцироваться. Будто защищаясь от холода, она обняла себя за плечи. «Я знаю его имя, но не могу вспомнить». Оно вертится прямо на кончике языка, но всегда остающееся непроизнесенным, ускользает подобно змее. Поняв, что ответа он не дождется, разочарованно заговорил: — Меня зовут Воланд.