***
В беспамятстве Александра провела оставшуюся ночь и половину утра следующего дня. Глаза сильно слиплись, от чего открывать их было не просто тяжело, а чертовски больно. Сухость нещадно резала стенки горла, поэтому всё же пришлось раскрыть их. Девушка обнаружила себя лежащей в своей постели, простынь и наволочка подушки были влажными от пота. Голова её была свободна от мыслей. Комната была такой же как и всегда: коричневый стол возле окна с разбросанными по нему нотами, деревянный стул, на спинке которого висел серый пиджак Миши, чёрный кейс с инструментом стоял возле стены, находясь в тени большого платяного шкафа. Только не хватало прикроватной лампы с золотистой бахромой, напоминая своим отсутствием ночную историю. Саша с трудом встала с кровати, борясь с напавшим головокружением — чувство слабости пропитало всё тело. Не разбирая дороги, девушка вышла из комнаты в коридор квартиры. Пройдясь по стенке вперед, она заглянула в гостиную и кухню, в которых не было никаких намеков на присутствие вчерашних «гостей», в другие комнаты заходить было страшно. «Тихо. Они где-то здесь». Еле держась на ногах, Александра подошла к раковине на кухне, убрала оттуда керамическую кружку и включила воду. Живительная влага помогла прийти в себя. Нагнувшись, альтистка подставила лицо под струю, смывая с него остатки слабости, и простояла так пару минут. Почувствовав прилив энергии, она выключила воду и выпрямилась. Капли стекали по её шее, волосам, опускаясь по ключицам, и, соединяясь, проскальзывали между ложбинкой грудей, из-за чего ткань ночной рубашки неизбежно стала мокрой. Девушка ощущала себя грязной, не только от пота, но и от его касаний и дыхания в ухо, физически ощущая от этого боль. Потребность смыть с себя события ночи стала невыносимой. Уже на твердых ногах, Александра рванула в свою комнату, схватила мыло и полотенце и направилась в ванную. Подойдя к двери, альтистка по привычке потянула переключатель, чтобы включить там свет, но он уже был включен. Саша задержала дыхание, осторожно провернула ручку, которая без каких-либо проблем поддалась ей, и толкнула дверь. — Доброе утро, — проговорила голая рыжая красотка — Гелла, лежащая в полной воды акриловой ванне, местами проеденной ржавчиной. Волосы ее немного потемнели от влаги и лежали по краям, раскинувшись как языки пламени. Александра ощутила, как к её лицу начала подниматься кровь, выражая стыдливость хозяйки. Гелла села в ванной, полностью демонстрируя большую грудь, и поманила указательным пальцем Сашу, при этом хитро улыбаясь. Альтистка, всё еще стоявшая в дверях, стремительно покинула ванную комнату, под звуки заливистого смеха. «Надо срочно позвонить в милицию!», — с такими мыслями Саша забежала в кабинет, что когда-то сдавался в собственность Берлиоза, бросая на пол полотенце и мыло, и подошла к столу, где стоял большой чёрный телефон. Как только она подняла трубку, в комнате раздался низкий голос: — Милиция вам не поможет, Александра Ильинична, — голос раздался где-то за её спиной и был предельно знаком. Пару раз бессильно моргнув, девушка повернулась — Воланд стоял прямо в дверном проеме. Одет он был во всё чёрное: чёрную рубашку, чёрные сюртук и брюки, чёрные лакированные туфли. На голове, с аккуратно зачесанными назад волосами, был надет чёрный берет. — Почему же? — без тени страха, спросила альтистка, держа трубку телефона наготове. — Потому что вы не сможете до них дозвониться, — легко произнес мужчина, заходя в комнату и держа в руке трость. — Я так понимаю, рассказывать о вашем здесь проживании я тоже не могу? — напускная уверенность позволяла голосу её не дрожать. Подойдя ближе к девушке, Воланд засунул трость в подмышку и звонко хлопнул в ладоши — звук был скрипящим и режущим из-за кожаных перчаток. Александра вздрогнула. — Вы умная девушка, Александра Ильинична. В прочем, я в вас не сомневался, — ещё более низко произнес он, подходя ближе. Альтистка сразу начала пятиться назад, но отступать снова было некуда. В нос ударил запах свежести, перемешанный с запахом алкоголя, от чего начала кружиться голова. — В чем мой резон не рассказывать? — Мы можем заключить сделку, — Воланд вплотную подошел к Саше, из-за чего смотреть на него теперь приходилось снизу вверх. Такое близкое его присутствие не прошло бесследно: трубка телефона была положена на стол, уши неприятно пекло, а дыхание участилось. Лицо мужчины не выражало никаких эмоций — оба глаза казались пустыми, из-за чего хотелось надавать ему пощечин, чтобы он также почувствовал хоть что-то. — Я исполню любое ваше желание, по истечении срока проживания в этой квартире. Если хотите, мы можем даже платить квартплату. — Мне не нужны деньги, — отрезала девушка. Сердце её билось настолько громко, что была уверена — не она одна слышит этот стук. — Любое. Ваше. Желание. — разделяя каждое слово повторил Воланд, наклоняясь к лицу альтистки, из-за чего расстояние между их лицами стало не больше десяти сантиметров. Сатана выжидающе посмотрел в её глаза, поставил трость поодаль от них, и положил руки по обе стороны от её бедер на край стола. Тела их соприкоснулись, посылая разряд тока прямо в мозг Александры. Часто бившееся до этого сердце, предательски ухнуло в груди и словно остановилось, а вместе с ним словно остановился и весь мир. Почему-то захотелось поверить Воланду, согласиться со всем, что он предложит. Надавать пощечин больше не было нужды, ведь, скорее всего, это не дало бы желаемого для Александры результата. А вот коснуться его лица, настолько близко находящегося к её, не стесняясь провести по светлой щеке тыльной стороной ладони, просунуть руки под рубашку, тем самым «выбить» из мужчины всё его напускное безразличие — вот что было первостепенным для неё сейчас. — Как… как долго вы собираетесь пробыть здесь? — альтистка повернула голову к окну, пряча стыдливые глаза. — Четыре дня, — мужчина отстранился от неё, уходя в центр в комнаты. — Гелла освободила ванную — вы можете идти, — Воланд указал на лежащие на полу полотенце и мыло и вышел из комнаты, так и не услышав ответа. Как таковой, он ему не требовался, ведь сатана уже знал каким он будет.***
Забегая в концертный зал театра Варьете, Саша чуть не споткнулась, спускаясь по обитой красным ковролином лестнице под звуки неизвестной музыки. Девушка никогда не опаздывала и этот раз был огромнейшим исключением, повергающий её в шок. Присаживаясь за свой пульт в оркестровой яме, попутно доставая инструмент и ноты партии, Александра заметила вопросительный взгляд подруги-флейтистки. — Эта партитура нам пока что не понадобятся, Александра, — раздался звучный голос Павла Алексеевича — дирижера. — Подойдите ко мне и возьмите новую. Ругаться за её опоздание он не стал, как и делать на этом акцент, ведь девушка была примерным работником, поэтому одно это недоразумение не могло повлиять на его мнение о ней. Альтистка взяла ноты и села обратно, расставляя их. Произведение ей не было знакомо, даже больше — у него не было никакого названия. — Ещё раз повторюсь, исполнять… — тут дирижер запнулся, явно подбирая слова, — это, мы будем в конце всего представления. — Павел Алексеевич взмахнул руками, показывая ауфтакт, и оркестр запел пошленький джаз. Утомленные трехчасовой репетицией, подруги вышли из зала театра, не спеша идя по людному фойе. — Что случилось? — Софья обеспокоенно подозвала подругу, присаживаясь на мягкую кожаную скамью без спинки. — Ты никогда не опаздывала. — Плохо спала ночью и из-за этого не услышала будильник, — соврала альтистка. Врать ей всегда было тяжело, поэтому слова звучали неправдоподобно. — Допустим… — флейтистка сделала вид, что поверила подруге, но отступать не хотела. — От чего бессонница? — А чего все такие оживленные? — поинтересовалась Александра, переводя тему. Подруга выгнула дугой левую бровь, а в карих глазах мелькнуло подозрение. И правда, театр будто кипел. Актеры, суфлеры, заведующие, буфетчики и охранники — все они что-то обсуждали и бегали с какими-то листовками. Одна из них выпала из рук пробегающей кассирши и приземлилась на мраморный пол прямо к ногам подруг. Саша наклонилась, чтобы поднять листок. — Да всё потому, что наш любимый Степан Богданыч плевать хотел на всех и решил, что вместо завтрашнего представления, к которому мы готовились два месяца, будет сеанс чёрной магии, с последующим её разоблачением. А проводить его будет какой-то иностранец, как же его… Ва… Во… — Воланд, — в руках Александры оказался большой листок цветастой афиши, на которой по середине красовалось название, написанное жирными красными буквами: «Вечер темной магии и её разоблачения. Ровно в 20:00» и ниже «профессор Воланд и его ассистенты». — Да, точно — он, — Соня наклонилась поближе к подруге и тыкнула пальцем на афишу. — Нам ещё и учить новые партии придется всю ночь из-за этого типа. Вдруг, со второго этажа, чуть ли не слетает Григорий Данилович — финдиректор театра Варьете, от скорости своей он задыхался, отчего держался правой рукой за сердце. — Лиходеев — подлец! — вскрикнул он на всё фойе противным голоском с отдышкой и все на несколько минут замерли, затихли, смотря прямо на него и на конферансье, к которому он, собственно, обращался. — Чего уставились? Работайте! — Поговаривают, — раздался заговорческий шепот Софьи у уха, — что Степан Богданыч продался этому Воланду и скрылся от всех подальше, чтобы не выслушивать осуждения. — Тоже мне новость, — безразлично отозвалась Саша, из-за чего подруга обиженно толкнула ту в бок.***
— Груня-я, — несколько ранее, раздался жалобный вой Стёпы Лиходеева, лежащего в своей засаленной кровати. Вид у него был прескверный: весь лохматый, тёмная щетина безобразила и без того опухшее лицо, лежал он почему-то лишь в одной уже несвежей рубашке и бежевых кальсонах. Разлепив отекшие после вчерашнего застолья глаза, директор театра Варьете заметил, что находится в комнате не один. — Груни здесь нет, — низким грудным голосом с акцентом произнес Воланд, восседая на стуле, одна рука его покоилась на трости. Стёпа, еле сдерживая рвотные позывы, присел на постели. — А вы… собственно… ик… кто? — внезапный приступ икоты только усугубил состояние бедного пьяницы. Так ещё и непонятный незнакомец, находящийся в его квартире, не вызывал доверия. «Рожа у него какая-то знакомая», — пронеслось в голове Степана. — Прежде чем мы начнем говорить, вам, Степан Богданыч, нужно прийти в себя, — незнакомец показал, свободной от трости, рукой в сторону небольшого кофейного столика, на котором стояли несколько блюд, накрытых железной крышкой. Воланд, чуть наклонившись, поднял крышку, из-под которой повалил густой пар. На столе оказались: тарелки с закусками, тарелка с зарубежными сосисками под томатным соусом, столовые приборы, граненый хрустальный графин водки, по стенкам которого стекали прохладные капельки конденсата, и две рюмки. Увидев сосуд с заветной жидкостью, у Степы собрались слюни во рту, глаза его забегали, оживившись, а тремор в руках усилился. Иностранец, как показалось Лиходееву, снял крышку с графина и небрежно налил ему рюмку водки. — Так… раз вы… может, тоже выпьете? — сдерживая икоту, сказал директор, одной рукой потянувшись к столику. — Я не против, — ответил незнакомец, до сих пор держащий в руке сосуд, и налил водку во вторую рюмку. Степан Богданыч, трясущейся рукой, чуть не расплескав всё содержимое, протянул рюмку для чоканья, но иностранец уже залпом осушил содержимое своей, ставя её обратно на столик. В замешательстве, директор театра потащил руку обратно к себе и поднес её к обсохшим губам. «Живая вода» вернула Стёпе стимул к жизни. — Вы это, закусывайте, — обратился он к незнакомцу, беря гораздо окрепшей рукой вилку и нанизал на неё небольшой маслянистый гриб. — Нет нужды, — иностранец положил ногу на ногу и продолжил с ярким немецким акцентом. — Моя фамилия Воланд. Мы с вами вчера заключили контракт на семь моих выступлений в театре. Жующий сосиску Стёпа поперхнулся и удивленно посмотрел на него. «Какой еще контракт? Хоть убейте — не помню!» — Не сочтите за грубость, но о каких выступлениях идет речь? — дрогнувшим голосом задал вопрос Лиходеев, кладя вилку и нож на столик. — Как это о каких? Конечно же, о сеансах тёмной магии и её разоблачениях. Стёпе стало как-то совсем нехорошо. Он помнить не помнил ни о каком Воланде и ни о каких его сеансах. Так ещё и семь выступлений… Стараясь как можно более деликатно объясниться, директор театра удалился в кабинет для телефонного звонка, оставляя иностранца одного. Лиходеев, по пути, надел свой коричневый домашний халат, дабы прикрыться. Ему даже показалось, пока он его надевал, в соседней комнате мелькнула тень высокого мужчины. Списав данное видение на происки разболевшейся головы, он зашел в кабинет, прикрыл дверь, оставляя небольшую щель, чтобы, в случае чего, не быть застигнутым врасплох. Набрав финдиректору театра, он нервно начал расспрашивать о профессоре чёрной магии и его предстоящих выступлениях, на что получил гневные ответы согласия. Степан Богданыч чувствовал себя как нашкодивший школьник. Вернувшись обратно в спальню, он увидел удивительное: иностранный профессор не был один — в комнате сидела уже не та тень, что ему померещилась, а вполне себе реальный человек в клетчатом пиджаке, жокейской шапочке и пенсне, одно стеклышко которого отсутствовало. Но, пожалуй, самым необычным в данной обстановке был огроменный чёрный кот, держащий вилку с грибочком, которой он недавно ел и сидящий прямо на его кровати. Увиденное повергло в шок, отчего Стёпа остановился прямо в дверном проеме, тупо смотря на происходящее. — Чего уставился? — хрипло, с пренебрежением спросил входящий рыжий, небольшого роста мужчина в чёрном, как смоль, костюме и накрахмаленной рубашке. Потерявший до этого дар слова, директор оживился. — Что здесь происходит? — губы его задрожали от страха, из-за чего голос показался уж очень высоким. Ноги его рвались в бег, но замерли, отказываясь слушать хозяина. — Хороший вопрос, — отозвался Воланд без намека на акцент в грудном голосе. — Мы тут… — он многозначительно остановился, смотря прямо в расширенные глаза хозяина квартиры, — развлекаемся, Степан Богданыч. — Нем-м-медленно покиньте помещение или я вызову милицию? — слова его звучали не как угроза, а как вопрос, поэтому сидящие в его спальне громко рассмеялись: Воланд низко и утробно, Коровьев высоко и звонко, Азазелло лишь криво ухмыльнулся; Бегемот, дожевав, произнёс: — Звони-и, попробуй, — поддел вилкой новый гриб. Кровь отлила от лица Стёпы, от чего стал он бел, как лист. «Говорящий кот?» — Да, говоря-я-ящий, чего такого? — Бегемот с презрением посмотрел на директора. — Вы, Степан Богданыч, весьма интересная личность, — заговорил Коровьев чуть ли не фальцетом, наливая очередную рюмочку. — Такой уважаемый человек, а руки при себе держать не можете-е... — разочарованно растянул он последнее слово. — Да как ж… могу... — в спешке пробормотал Стёпа, в попытках оправдаться, из-за чего, в ту же секунду, Воланд встал со стула, постукивая тростью, как грозовая туча, направился прямо к нему. Хозяин квартиры судорожно сглотнул накопившиеся слюни. — Сдаётся мне, вы врете, — на лице его не читалось эмоций, только зелёный глаз горел дьявольским блеском. — Получается, вы патологический лгун. Так ещё не только лгун, но и насильник? — Воланд подошел к Стёпе катастрофически близко — руки его затряслись, как и он сам. Степан Богданыч смутно понимал о чём идет речь, но вспомнился ему тот самый день, который вспоминать подробнее ему не хотелось. Новая работница Степану сразу приглянулась, да и посылала ему неоднозначные сигналы: легко согласилась с ним куда-то идти, отвечала на знаки внимания. Этого было достаточно. Поступок его был отчасти осознанным, поэтому виноватым он себя не считал, тем более ничего у них всё равно не случилось. А вот эта девчонка потом не давала покоя своим присутствием. «Это она их на меня натравила?» — Что же нам с вами делать, товарищ Лиходеев? — угроза сочилась из каждой клеточки сатаны, давя на хрупкое сознание. — Всё просто — нужно его также загнуть над столом и как следует оприходовать вот этим вот графином, — мужчина в пенсне задорно поднял сосуд у себя над головой и потряс. — Лучше убить его и дело с концом, — сурово донесся голос Азазелло, стоящего возле окна. — Степан Богданыч, вы плавать-то умеете? — поинтересовался Бегемот, поднявшись со стула, тем временем, Воланд обошел Стёпу и направился к выходу из квартиры. — Н-н-нет… — голос директора дрожал. — Превосхо-о-одно! Тут же, рыжий мужчина наставил на Лиходеева пистолет. Резкая боль пронзила левую грудь, но быстро отступила. Степан чувствовал, как земля начала уходить из-под ног и как стремительно его тело летит вниз — прямо на деревянный пол, но почему-то не встречается с ним, а продолжает лететь всё ниже и ниже. В каких-то проблесках сознания, ему даже показалось, что летит он в небе: чистом и безмятежном, и окунается в тёплые соленые воды. Последним, что слышалось Стёпе Лиходееву — это тяжелые удаляющиеся шаги и мерное постукивание тростью, после чего мир погряз во тьму. Воланду нравилось, что директор театра Варьете принял смерть, насколько мог, достойно — без криков и ругани. Постоянные пьянки, разгульный образ жизни и напряжение сегодняшнего дня вылились для директора театра Варьете в обширный инфаркт, не давая шансов на спасение. То было неизбежным исходом для него. Заходя в квартиру №50 на Большой Садовой, сатана сразу направился в кабинет, где изъявила желание позвонить в милицию Александра. Гелла, совершенно мокрая, с облепившими спину рыжими волосами, вышла из ванной комнаты, оставляя после себя мокрые следы на полу. Испуганная девушка сжимала телефонную трубку, намереваясь позвонить, но, увидев его, осмелела. Воланду нравилось играть с эмоциями альтистки. Он даже предложил ей контракт на исполнение одного желания — желания, которое он будет неустанно приумножать. Подойдя к ней так близко снова, Воланд четко рассчитывал вызвать в ней определенную, предсказанную им реакцию, и девушка сдалась, не выдержав напора. Через некоторое время, когда Александра скрылась за дверьми ванной, в «нехорошей квартирке» появились и другие её жители: Коровьев и Бегемот. — Подготовьте как следует сегодняшний ужин, — обратился он к ним и исчез.***
Саша, переборов страх, всё же вернулась домой. Рыжая бестия, вновь одетая лишь в один фартук и золотистые туфли, промахивала сухой тряпкой пыль с полки, а из гостиной доносились оживленные крики: — Ты жульничаешь! — вскрикнул высокий голос Коровьева, после чего последовал глухой стук падающего предмета. — Не правда! — возмутился кот. Прошмыгнув в свою комнату, Саша закрылась в ней и облегченно выдохнула. Тоненький лучик света, пробившийся сквозь щель плотно завешенного шторой окна, падал на одиноко висящий на стуле пиджак Миши. — Точно, Миша! — спохватилась девушка, подбегая к прикроватной тумбе, на которой стояли часы. Время было почти пять. — Черт! Опаздываю. Еще вчера они договорились встретиться вновь и сходить на литературный вечер, на который юноше с трудом получилось достать два пригласительных, — послушать стихи и прозы пока что неизвестных, новых авторов. На переодевания времени не оставалось, поэтому побежала она в легкой блузе с полосками, отложным воротничком и рукавами-фонариками, а также прямой зеленоватой юбке, подпоясанной широким ремнем. Наспех собрав волосы в две косы, Александра заспешила на Тверскую. Вечер этот проходил на первом этаже большого трехэтажного старинного здания бело-коричневого цвета. Пианист ждал её возле входа, обеспокоено поглядывая по сторонам. Когда Александра приблизилась к нему, напряжение его словно возросло сильнее: глаза забегали, а щёки порозовели. — Прости, пожалуйста, нас задержали на репетиции. Выдали новые партитуры и сказали учить до завтра, представляешь? — весело протрещала Саша, с теплотой смотря на юношу. Розовое до этого лицо его стало бледнеть. — Саша, — обратился он к ней, беря её руки в свои холодные. — Может, к черту эти стихи? Может, лучше прогуляемся, как вчера? Александра непонимающе нахмурила брови, а губы её вытянулись в тонкую линию. Столь нервное поведение молодого человека вызывало подозрения. Миша умоляюще смотрел в её глаза. — Хорошо, — ответила она. Тень облегчения пронеслась по лицу юноши и он взял её под руку, подальше уводя от здания. Спускаясь по Тверской, что была набита разного рода людьми, пара веселилась. Миша заботливо приобнял Сашу за плечи, рассказывал ей о своем детстве, не забыв упомянуть проделки его старший сестры Сони, отчего девушка тихо хихикала. Когда они вошли в парк с большим фонтаном, струи которого, на вид, достигали трех метров, молодой человек был бессердечно обрызган холодной водой из него. Несмотря на такой хороший вечер, всю их прогулку с Мишей, Александру волновало лишь то, как страшно возвращаться в собственную квартиру и что, точнее кто, её там может ожидать. Ей не хотелось видеть его, испытывая не поддающееся логике влечение, ведь прямо сейчас она вместе с человеком, который ей небезразличен, возможно, который нравится ей. «Может пригласить его к себе? Так я покажу, не только для себя, что отношения наши с Мишей серьёзны, что не нужно задумываться ни о каком профессоре тёмной магии, взгляд которого прожигает все внутренности, ни о том, как сильно его хочется… Нет! Я уже взрослая девушка и могу позволить себе пригласить мужчину, и плевать о чём они подумают». — Миш, может, зайдем ко мне на чай? Как раз, заберешь пиджак, — улыбнулась Александра, обнимая за шею юношу, положила голову ему на плечо. Сердце её билось в истерике, ведь такие слова она произносила впервые, а вот сердцебиение молодого человека оставалось ровным. — Я не против, — отозвался он, беря в ладони её лицо и нежно целуя в губы. Поцелуи их стали более откровенными, нежели вначале: горячие языки с напором пробрались в рот, вырисовывая незамысловатые узоры, лаская, сплетаясь в неистовом танце. «Так будет правильно», — в сотый раз повторяла Саша у себя в голове. Поднималась пара на пятый этаж в полной тишине, отчего с каждой ступенькой, с каждым лестничным пролетом становилось всё более неловко. Собравшись с духом, раскрасневшаяся Александра провернула ключ в скважине входной двери квартиры. Как только она раскрылась, перед ними предстал Коровьев, держа в руке одинокую длинную свечку, чем сильно напугал девушку. Свет в коридоре был полностью выключен. Маленький огонёк отражался в стёклышке пенсне, придавая его владельцу жуткий вид. — Александра Ильинична, Михаил Денисович! Мы вас уже заждались! — вскрикнул встречающий, протягивая свободную руку юноше. — Моя фамилия Коровьев, — обменявшись рукопожатиями через порог, пару запустили в квартиру. В глазах Миши читался вопрос. — Зачем вы нас ждали? — с напором в голосе поинтересовалась альтистка, но цепко схватившись за рукав кавалера. — Конечно же на ужин, — как само собой разумеющиеся ответил тот, уводя пару вглубь темной квартиры. — Но прежде чем вы спросите: «Что за ужин?», я отвечу, что ужин этот посвящен нашему спонтанному заезду и Мессир устроил его в честь извинения за доставленные неудобства, — он остановился возле гостиной, головой показывая в неё войти. Почти на всех поверхностях в комнате стояли медные канделябры, с горящими на них свечами, из-за чего сильно пахло плавленым воском. Особенно много их было на камине, почему-то зажжённого летом, создавая адское пекло. Посередине стоял стол, сервированный на семь человек: приборами, тарелками с золотыми каёмками и бокалами, которые Александра до этого никогда не видела в этой квартире, а следовательно — их никогда здесь не было. Девушка сильнее вжалась в руку молодого человека, ища защиты. «Накрыли на семерых? Знали, что я приду не одна? Или ждут кого-то еще?» В гостиной они были не одни — в другой стороне от них, возле книжного шкафа, на задних лапах стоял чёрный кот, пытающийся настроить пластинку на граммофоне и обильно ругающийся матом. Миша впал в ступор, наблюдая остекленевшими глазами, из которого его быстро вывела, резко появившаяся, громкая мелодия в ритме вальса и крик: «Аллилуйя!». Под музыку из тени коридора в гостиную вошла, раскачивая бедрами, Гелла, лихо неся в руках подносы с блюдами и ставя их на стол. Выглядела она как обычно для Саши, но одетый на голое тело серый пиджак Миши поднял волну негодования в её груди, из-за чего девушка отпустила руку кавалера и шагнула вперед. — Что за хрень? — как-то уж очень спокойно спросил молодой человек, провожая взглядом рыжеволосую, выходящую обратно в коридор. — Это мои новые соседи — они здесь ненадолго.