Чудак торговал чудесами

Фаби снова опаздывал. Он каждый раз старался выйти к Клеменсу заранее, планировал, собирался — и что-нибудь случалось. Внезапно заканчивались дрова для печи. Он терял свой блокнотик для записей, в котором на занятиях помечал важное. Кошка сгрызала шнурки на ботинках. Сегодня вот соседскому мальчишке стало дурно, и Фаби бегал за лекарем. Клеменс никогда не наказывал за опоздания, да и бранился редко. Но Фаби каждый раз чувствовал себя неловко. А ещё занятие длилось ровно до восьми вечера, и если Фаби приходил не вовремя, он сам у себя отбирал время. Он второпях влетел в кабинет и сразу плюхнулся «молиться». Клем снова повесил эту колбу с густой жидкостью, чтобы отмерять время, и Фаби на этот раз легко удалось сосредоточиться на пустоте, очистить голову от мыслей. А потом прозвучала фраза, которая перевернула всё с ног на голову. — Я чувствую, что ты чаровал сегодня, батончик. Фаби распахнул глаза и уставился на Клеменса. Он знал, что при желании учитель может понять, насколько он способен чаровать, сколько в нём сил. Но впервые слышал о том, что он может определить ещё и то, пользовался ли он этими силами недавно. — Эм, да, пришлось в пекарне помочь кое с чем… Конечно, Клеменс строго запретил чаровать за пределами их убежища. Даже дома. В пекарне слишком часто бывали чужие. Но на это он разозлится явно не так сильно, как если узнает, что Фаби делал на самом деле. — С чем же? — опасно прищурился Клем, скрещивая руки на груди. — М-м-м, понимаешь, бабуля вчера случайно уронила спички в молоко, — на ходу принялся выдумывать Фаби. — Они отсырели, и печь никак не хотела разжигаться. Всего лишь небольшая искра, вот. Это было рано утром, так что никого чужого в пекарне ещё не было. — Спички в молоко? — переспросил Клеменс, приподняв брови. — Ну да, помнишь, мы храним коробок сверху на плите, там полочка такая… — Фаби, — прервал его Клеменс. — Я в твоём возрасте точно так же в свободное от занятий время помогал в пекарне. Твой отец считал, что физическая работа отлично прочищает мозги. Так что я прекрасно помню, где бабуля Рут хранит спички. А ещё я помню, что у Симона всегда есть пара коробков в запасе. Так что ты мне сейчас бессовестно врёшь. Ты чаровал в городе? Фаби угрюмо мотнул головой. Выдумывать ещё одну историю он не решился, а говорить правду было слишком страшно. Клем его не простит, если узнает. — Ладно, я понял, — фыркнул Клеменс. Кресло из-за стола вылетело на центр комнаты. — Не надо, — растерянно бормотнул Фаби. — Как «не надо», если словами до тебя не доходит, батончик?! Живо сюда. И сделай милость, разденься на этот раз сам. Фаби фыркнул и решительно шагнул к Клему, на ходу развязывая штаны. Тот уже уселся в кресло и вооружился проклятой щёткой. Фаби устроился на коленях, мысленно проклиная тот день, когда встретил кронпринца. И самого кронпринца тоже. Мелькнула даже мстительная мысль: «Пусть бы он попался со своими вылазками». И следом, как мгновенное возмездие за дурные пожелания, прилетел первый горячий шлепок. Не так много времени прошло с прошлой взбучки, а Фаби, как оказалось, уже забыл ощущения. — Клем, не надо! Честное слово, я всё понял… — взмолился Фаби, пытаясь извернуться и заглянуть учителю в лицо. — Не надейся меня разжалобить, Фабиан, — качнул головой Клеменс, шлёпая часто и сильно. Фаби спрятал лицо в сгибе локтя, впиваясь пальцами в противоположное плечо. Другой рукой он то упирался в пол, то цеплялся за штаны Клеменса. Клем держал крепко, но после каждого удара Фаби казалось, что он вот-вот улетит носом в пол. Зад уже горел намного сильнее, чем в прошлый раз, а Клеменс и не планировал останавливаться. Удары спустились ниже, к самым бёдрам, и Фаби не выдержал. Вскинулся, вскрикнул и сорвался на плач. — Мне учитель регулярно подобные трёпки устраивал. И я начинаю его понимать, знаешь. — Прости, — сквозь слёзы выдавил Фаби. — Ты только не подумай, что я таким образом тебе мщу. Просто этот вид внушения явно доходчивее слов. Если бы Фаби мог заплакать ещё раз — он бы заплакал. Ему было обидно за себя, за то, что Клеменс считает его безответственным разгильдяем, который нуждается в контроле, опеке, таких вот трёпках. Ему было обидно за Клеменса, к которому отец относился куда строже, чем к родному сыну. А Клем никогда не брал со своего учителя пример. Клем всегда был для Фаби в первую очередь другом, а потом уже учителем. Ему было обидно за них обоих, потому что в детстве Фаби ужасно ревновал, когда отец проводил время с учеником, а не с ним. — Ну хватит, Клем, пожалуйста, — сквозь всхлипы выдавил Фаби. — Очень больно. — Больно будет, если ты попадёшься, — огрызнулся Клеменс, но порку таки прекратил. Столкнул Фаби с колен, угрюмо взглянул исподлобья. — Не чаруй в городе, Фабиан. Я последний раз предупреждаю. Я не могу обучать того, кому не могу доверять. Фаби вздрогнул, как от очередного удара. Стало по-настоящему страшно. Клеменс не может от него отказаться. — Этого больше не повторится, — шмыгая носом, ответил Фаби. — Я надеюсь, — устало кивнул Клеменс. — Одевайся и давай хоть немного позанимаемся сегодня. *** — Итак, на Терраносе поклоняются различным богам, начиная от Ашваны, богини плодородия с дальнего севера, и заканчивая знакомым нам богом жизненного огня Этерниусом. У каждого бога, как нам известно, есть свои служители: жрецы, оракулы, священники. Терранос — то самое место, где на одной улице можно встретить жреца Торгуна, оракула Этерниуса и проповедника Исетры, — размеренно рассказывал господин Михаэль. Эриз коротко помечал имена богов, хотя и сомневался, что Наставник это когда-нибудь спросит. — Какой вывод мы можем из этого сделать, Ваше Высочество? Эриз несмело пожал плечами. — Что на Терранос Стиг никогда не сунется? Господин Михаэль вскинул брови. Видимо, он ожидал от Эриза какой-то более простой и предсказуемый ответ. — Вы не о том думаете во время занятия, Эризиус. — Просто стараюсь рассуждать, как Вы выразились недавно, более дальновидно, — пожал плечами Эриз. Наставник поджал губы, неодобрительно качнул головой. — Верный ответ: многобожие. На Терраносе, в отличие от всего континента, — многобожие. Эриз послушно сделал пометку в записях. То, что рассказал ему вчера Фаби, никак не выходило из головы. — Попытается ли Стиг захватить Терранос — покажет время, — продолжил Михаэль. — Так или иначе, ему нужно взять Зенорию, чтобы получить выход к Жёлтому морю и добраться до острова. Эриз кивнул. Если Фаби прав, то для Эриза не будет иметь значения ни станет ли Стиг пытаться захватить Терранос, ни удастся ли ему это. Стиг не оставит наместником того, чья династия изгоняла и казнила оракулов. Даже если бы хотел — не сможет себе этого позволить. Потому что это явно не одобрят все те оракулы, которые бежали из Зенории в другие, уже захваченные Стигом, государства материка. Эриз мог попытаться скрыться на Терраносе, но там ему будут не рады те оракулы, которые выбрали убежать и от Стига, и от Овергардов. Сколько бы он ни скрывал свою личину — однажды его узнает кто-нибудь вроде Фаби. И ему повезёт, если смерть его будет тихой и быстрой. А раз судьба его предрешена со всех сторон… — Вы ведь мудрый человек, господин Михаэль. Другой бы не был моим Наставником, — холодно и ровно начал Эриз. — Вы не можете не понимать, что отец пытается рубить дрова гильотиной. Вы не можете не понимать, что таким образом он сам создал себе — и мне — ещё одного врага. Потому что не все оракулы поддерживают Стига. Не все оракулы такие, как Стиг. Не всем нужна неограниченная власть. Не всем вообще нужна власть. Кто-то хочет просто… печь булочки для жителей Талмара, вне зависимости от того, общаются они с Этерниусом или нет. — Я не буду обсуждать это с вами, Ваше Высочество, — отрезал Наставник. — Вернёмся к занятию. — Да в хаос ваши занятия! — взорвался Эриз. — Я не могу зубрить этот проклятый лирианский, зная что единственная моя надежда выжить — отцовские пушки! Я понимаю, я для отца — всего лишь функция. Тот, на кого ляжет управление, когда… А ваша задача меня натаскать на выполнение этой функции. И вы отлично с ней справлялись всю жизнь, Наставник. Но я так больше не хочу. И не могу. — Придётся через «не могу», Эризиус, — меланхолично ответил Михаэль. — Готовьтесь к порке. Эриз резко поднялся, но вместо того, чтобы раздеваться, направился к выходу. — Уйдёте сейчас — и всё, что вы так неосмотрительно мне наговорили, станет известно вашему отцу, Эриз. Мы оба знаем, где вы будете этим же вечером. Надеяться выжить будет ещё затруднительнее взаперти, кронпринц. Эриз до боли сжал кулаки. — Я устал получать за собственное мнение, — глухо сказал он. — Так перестаньте высказывать его тому, кто держит розгу, — раздражённо фыркнул Михаэль. — Кому ещё мне его высказывать?! — рявкнул Эриз, сам удивляясь тому, что слышит слёзы в собственном тоне. — Бумаге?! Которая всё равно окажется у вас, не сожги я её вовремя! — Бумага ещё опаснее, Ваше Высочество. Вам повезло, что она оказалась именно у меня. И я сжёг её. Вовремя. Эриз шумно выдохнул. Он был уверен, что Наставник хранит те записи для каких-то своих целей. — Даже будь у меня такое желание, Эризиус, я не могу прислушиваться к вашему мнению по многим причинам. Но наказывать вас сейчас буду не за мнение. Я выполняю свои обязанности наставника и буду выполнять их до тех пор, пока мне не прикажут обратного. Или до своей смерти. Так что отправить мои занятия «в хаос» у вас не выйдет. Раздевайтесь. Какое-то время Эриз так и стоял у дверей, осмысливая услышанное. Ему казалось, будто Наставник только что признался, что слышит его, но ничего не может сделать для него. И от этого почему-то стало только хуже. Эриз глухо выругался сквозь зубы и вернулся к своему креслу. Упрямо закусив губу, взялся за пуговицы жилета. — Я сделаю вид, что не слышал вашего сквернословия, — примирительно сказал Наставник. — Может, вы сделаете вид, что вообще ничего не слышали? — огрызнулся Эриз. — К сожалению, не могу. Как всегда, пока Эриз раздевался, Наставник выбирал розги. Сегодня — особенно тщательно и неторопливо. То ли давал Эризу время, то ли, наоборот, умышленно нагнетал. Эриз наконец разделся и улёгся на вытянутую Михаэлем скамью. На этот раз Наставник порол не так жёстко. Больно, строго, но как будто не так старательно, как раньше. Размеренно, позволяя Эризу подышать между стежками. Без выразительных протяжек по коже. И в свисте розг Эриз слышал: «Видите, кронпринц, я не особо усердствую. Я вообще готов на многое закрывать глаза, пока вы не провоцируете меня умышленно». Это делало всё только хуже. Ненавидеть такого Наставника было куда сложнее, а не испытывать к нему ненависти Эриз тоже больше не мог. Такой же покорный исполнитель воли отца, как и другие. Как и сам Эриз. Но у Эриза и нет других вариантов, а господин Михаэль мог бы оставить свой придворный пост без зазрения совести и заниматься наукой. Сегодня Наставник не читал нотаций во время порки, ни по поводу того, как следует вести себя кронпринцу, ни по поводу того, как ему стоит учиться. Не ругался, не давил. Но впервые за долгие годы Эриз не сдержался и захлюпал носом, как мальчишка. Он ждал от Михаэля комментария вроде «Терпите, как должно», но он не сказал даже этого. От злости на себя, от обиды на весь мир, и просто из-за того, что установленный порядок вдруг был нарушен, Эриз в конце концов сдался. Расцепил пальцы одной руки на гладком дереве скамьи, подтянул к лицу, заткнул себе рот и тихо заплакал. Михаэль проигнорировал этот жест, размеренно полосуя бёдра. Дышать носом вскоре стало сложно, и Эриз был вынужден убрать руку и вдыхать сквозь крепко сжатые зубы. Скрыть плач уже совсем не выходило, и Эриз оставил попытки. Устало упёрся лбом в лавку и дал волю эмоциям. Он даже не понял, в какой момент порка закончилась. Михаэль не произнёс свою стандартную фразу про «поднимайтесь-одевайтесь-извиняйтесь» — видимо, ожидая, пока кронпринц успокоится, — а Эриз успокоился только тогда, когда от слёз стало тошнить. Сам поднялся, пряча взгляд, дошёл до кресла, на котором были сложены вещи, медленно оделся. Умылся, руками поправил причёску. Наставник невозмутимо прибирался у скамьи. Эриз хотел уже сказать заученное «Я готов» и приступить к формулировке извинений, но в последний момент остановил себя. — Продолжим занятие, Наставник? — как можно ровнее и официальнее спросил он. — Садитесь, Ваше Высочество, — кивнул Михаэль, накидывая сюртук.