Явление

А ветер все крепчал, гоня черные грозовые тучи из-за горизонта. Надежда куталась в тоненькое пальто и поднимала шарф выше — для конца мая погода была странной, аномальной. Уже на подходе к старинной усадьбе, расположенной в ближнем Подмосковье, и ставшей домом для приверженцев Ордена, девушка разглядела черные автомобили, припаркованные на участке и неожиданную суету во дворе. Почуяв неладное, она поторопилась — отсутствовала она долго, и это не должно было вызвать подозрений. На крыльце она столкнулась с ключницей Марией и та, заприметив ее, сразу охнула: — Где же тебя носит-то целый день! Поспешить тебе надобно, собрание у нас объявили, что-то важное. Сам Учитель приехал и, поговаривают, что не один. Девушка растерялась и, если бы не ворчливое напутствие женщины, совсем бы не знала что ей делать — для их маленького поселения событие было едва ли не праздничным, и она не могла припомнить, когда в последний раз их посещало столь известное и главенствующее лицо. Собрания проходили в большом отдельно стоящем здании, которое раньше было амбаром и, зайдя вовнутрь, Надя убедилась в том, что собрали всех. Оживленный гомон стих сразу же, как на самодельной сцене появился Он — главный человек их скромного сообщества. Но был он не один. — Семья! — громко обратился пожилой мужчина, и толпа замолкла, внимая его голосу, — мы знаем, что сейчас происходит. В отличие от спящих, истина для нас открыта и эта истина может быть пугающей. Но мы должны быть сильными и сплоченными как никогда прежде! Потому что только мы можем повлиять на ход событий. Только мы располагаем знанием, а теперь и силой, — он обернулся в сторону стоящего позади него человека, — чтобы противостоять великому злу! Учителя она видела всего один раз в жизни и много лет назад, и за прошествием этих лет изменился он мало, разве что волосы налились серебром. Он был олицетворением власти и мудрости, и часто помогал их поселению в сложные времена. Но, тот, кто стоял рядом с ним, одним видом вселял в ее душу ужас. Высокий, бледный, начисто лишенный волос на голове — мужчина был похож на пришельца, на какого-то демона, вернувшегося из самой преисподней. Девушка была далека от сцены, и разглядеть подробнее возможности не было, да и разглядывать было страшно. Гость стоял молча, убрав руки за спину и наклонив голову вперед, озирая толпу тяжелым сканирующим взглядом из-под лобья. — А кто это? Кто это рядом с ним? — спросила она у стоящей рядом девушки. Новый преемник? Или им снова стоит пройти смену управляющего? — Я не знаю. Но его размещают у нас, — почему-то шепотом ответила та, хотя услышать их другим было и не возможно, — он останется. И поселят его в Белых покоях. Надежда удивленно ахнула и снова обратила свой взор на сцену. Фигура мужчины пугала и притягивала взгляд одновременно: он казался чем-то чужеродным и неживым, как протез в теле человека. Но размещение в Белых покоях значило лишь одно — для Ордена он чрезвычайно важен. Кристина с трудом разлепила глаза. За окном уже светало и, потеряв счет времени, она долго не могла понять, какой день настает и сколько же времени она проспала. Голова была тяжелой, чугунной, как будто она и не спала вовсе, а только что очнулась от наркоза. Удивление настигло ее, когда она осознала, что проспала около суток — наступил последний выходной день, а значит, встреча с сестрой уже осталась во вчерашнем дне. И встреча с Воландом? А была ли она вообще? Девушка ходила по квартире, пытаясь найти одно-единственное подтверждение тому, что ее обитель превращалась в огромный замок без начала и конца. И подтверждение все не находилось. Но воспоминая о встрече были настолько красочными и явными, что не походили на сон. — Говорящий кот, — усмехнулась она, — подумать только. Говорящий кот. Она посмотрела на свою руку, крутя ладонь перед собой, словно его поцелуй мог оставить там отпечаток. Из раздумий ее вырвал телефонный звонок — трель в тишине квартиры прозвучала громче, чем была на самом деле. Кристина вздрогнула и поспешила ответить. — Да, — но в трубке не слышалось ничего кроме судорожных всхлипов и дыхания. Кристина слушала их, ощущая, как внутри все наполняется нехорошим предчувствием. Последние дни не принесли ничего радостного, казалось, что становится только хуже, как будто кто-то запустил маятник, набирающий амплитуду. — Говорите. — К-кристина? Можно я приду? Это кошмар. Это конец, — она узнала дрожащий голос, и от этого стало еще страшнее. Мелкие обиды и претензии забылись и, даже не раздумывая, девушка дала утвердительный ответ. — Да, Лида, приходи. Я дома. Жду. Лидия появилась на пороге ее дома меньше, чем через час и одного взгляда на подругу хватило для того, чтобы понять — дела их были плохи. Поначалу она даже не могла говорить, лишь смотрела на Кристину и, только открыв рот, срывалась на плач. Девушка тщетно пыталась ее успокоить, заварила ромашковый чай и даже предложила бокал вина — Лидия лишь отрицательно мотала головой и прятала лицо в ладонях. Девушке это быстро надоело и она полезла в аптечку, перебирая блистеры и упаковки, пока не нашла то, что искала. — Выпей, — предложила она подруге таблетку и стакан воды, — сейчас же. Лидия посмотрела на нее раскрасневшимися и опухшими глазами и приняла таблетку, едва не поперхнувшись водой. Кристина ждала. Время шло. Дыхание подруги выправилось, и лишь изредка она рвано вдыхала воздух, словно ее бил сильный озноб. — Ну, — девушка уселась напротив, пододвигая к гостье остывший чай и сладости, — я жду. Что случилось? — Вера Игнатова, — наконец прошептала она, не решаясь посмотреть в глаза. — Кажется, я напортачила. Брови Кристины взметнулись вверх, а рот приоткрылся. В голове тут же возник не один десяток вопросов, но она быстро взяла себя в руки — давить на подругу в таком состоянии не хотелось. — Гемотрансфузию же провели? — Д-да. Еще вчера. Показатели были крайне низкими. Опустились на двадцать процентов с момента ее поступления. Кристина тут же прикинула, сколько это в цифрах и отпила чай из кружки, предложенной гостье. В голове еще стоял непроглядный туман, но мозг уже начинал соображать. — И? Донорская кровь уже была отложена и зафиксирована в журнале. Биопробу тоже производили. Лидия запустила пальцы в волосы и замолчала. Девушка понимала, что той нужно было время и все же ожидание раздражало. Вопрос, крутящийся на языке, был резонным, но обидным. Если с твоим пациентом приключилась беда, то почему ты здесь, а не в больнице? Вопрос так и остался неозвученным. — Говорят же, что лучшее это враг хорошего. Но мне… Мне так хотелось сделать процедуру идеально, чтобы девочка сразу почувствовала себя лучше. Хотелось доказать самой себе, да и не только себе, что я могу принимать решения и что это гребанное расследование не подкосило меня. А по итогу… — ее губы снова задрожали, и она отвернулась к окну, пряча катившиеся по щекам слезы. — Да что по итогу-то? — не выдержала хозяйка квартиры, — что там можно сделать не так? — Я рассчитала объем эритроцитов не по нижней границе нормы гематокрита. А по высшей, — мертвым голосом ответила подруга и Кристина лишь непонимающе развела руками, безмолвно спрашивая, в чем же драма всей ситуации. А потом до нее начало доходить. Шестеренки в голове закрутились, заскрипели, заработали. Не усидев на месте, Кристина подскочила со стула и принялась мерить кухню шагами, изредка поглядывая на девушку, которая так и смотрела в окно. — Тогда это большой объем крови. Ее организм привык жить в недостатке. Сама процедура прошла стандартно? — Не считая небольшого озноба, да. Потом ей стало резко плохо, — Лидия словно рассказывала историю холодному стеклу. Кристина уже поняла, что девушка так справляется со страхом и чувством вины. — Удало давление. Появились боли в правом подреберье. — Острое расширение сердца? — Кардиограмма ничего не показала. К вечеру ей стало еще хуже. Креатинин и мочевина начали расти. Ее поставили на систему. Утром мне звонил Дмитрий Иванович — показатели выросли. У нее начали отекать ноги, — совсем дрожащим голосом закончила она и снова расплакалась. Кристина присела рядом с ней, поглаживая по спине. Ошибки совершал каждый из них, к этому относились спокойно. Вопрос был только в том, что делать дальше. Пускать на самотек острую ситуацию, молясь о том, что она выправится без вмешательства или, глядя в глаза страху, признать просчет и всеми силами стараться его исправить. — Что-нибудь придумаем. Есть гемодиализ. Снизить почечные показатели можно, дадим время организму прийти в норму. Я с тобой. Прорвемся. Лидия повернулась к девушке и уткнулась в ее плечо. Кристина посмотрела в окно, на клубящиеся черные тучи и дурное предчувствие проникло в ее тело ядом. Утром девушка проспала и явилась в больницу не в самом добром расположении духа. Ночью ей мерещились шорохи, чей-то шепот, переходящий в тихий голос, пару раз она просыпалась, включала свет и осматривала квартиру, пока не решила оставить свет включённым. Она уверяла себя, что весь шум — это соседи. Может телевизор где-то громко работал и что все можно объяснить. Встреча с Воландом была сильным стрессом, и теперь сознание спускало пар, проживая ее худшие опасения в реальном мире. А было ли чего опасаться? На следующий день мужчина никак не проявил себя, оставляя девушку в покое, чего она так желала в последнее время. Если их беседа не была плодом фантазии и галлюцинацией, то она означала мнимое перемирие — паузу, когда противник выбирает иную стратегию. В том, что его слова были лживыми, девушка и не сомневалась, а вот стагнацию их конфликта хотела всем сердцем. Поток пациентов был нескончаемым, и переброситься парой слов с коллегами удалось лишь ближе к вечеру, когда время приема уже окончилось, и оставался лишь обход стационарных больных и оформление больничных карт. Девушка ощущала себя выжатым лимоном. — О, вот ты где, — Дмитрий Иванович выскочил из палаты как черт и взял ее за локоть, отводя дальше от открытых дверей. — Есть разговор. Поднимемся в кабинет. Кристина мысленно попрощалась с буфетом и молча пошла следом за мужчиной. Весь вечер она посвятила штудированию дела умершей Екатерины и была готова ответить на любой вопрос. Хотя у самой нее вопросы оставались. — Присаживайся, — заведующий уже прошел на свое место, а Кристина заняла противоположное кресло, где еще пару дней назад сидел Воланд. Теперь больница будет напоминать ему о нем? Или она сама ищет повод его вспомнить? — Мне нужно услышать твое мнение. — Анамнез собран некорректно, протокол лечения использовался стандартный, превышения дозировок не было, отслеживание осложнений не производилось, из-за чего момент развития сепсиса был упущен. Документально все чисто. Проблем не будет. — Уже сепсис? — гаркнул мужчина, отчего девушка даже вздрогнула и настороженно посмотрела на начальника. — Так причина смерти как раз сепсис. Дмитрий Иванович изучал ее лицо, погруженный в составление причинно-следственных связей, и в конце облегченно выдохнул и махнул рукой: — Да я не про нее. Я про девочку эту. Веру Игнатову. Ты видела ее последние анализы? — Нет, — честно ответила девушка. Легкий укол стыда пришелся прямо в сердце — погруженная в работу, она даже и не вспомнила о ней. — Много работы. — Держи, — он протянул ей карту пациента, и Кристина принялась изучать таблицы и показатели. — Сегодня ее переведут в отделение интенсивной терапии. Отек распространяется дальше. Креатинин зашкаливает. — У нее острая почечная недостаточность. Она на ИПС*? — Со вчерашнего дня. До этого были стандартные капельницы. Кристина смерила мужчину острым осуждающим взглядом, но промолчала. Шансы на выход из криза у девочки еще был, и был бы больше, если бы первые действия не были столь топорными. — Ей нужен гемодиализ. И придется ввести ее в кому хотя бы на сорок восемь часов. — Соответствующие распоряжения уже даны. — Тогда я вам зачем? Я не ее лечащий врач. Вы же сами утвердили замену, — как бы она не старалась слова прозвучали с упреком. Она считала Дмитрия Ивановича не только наставником и учителем, но и верным другом, способного поддержать в трудный момент, что он не раз доказывал. И логически объяснить его согласие на замену, которую предложил внештатный сотрудник, она не могла. Хотя одно оправдание все же было — бес попутал. — Что у вас происходит с Лидией? Кристина не ждала и не была готова к такому вопросу и в ответ лишь растерялась. Какое это имело отношение? — Все хорошо. А почему вы спросили? Мы поддерживаем тесное дружеское общение, и даже тот факт, что я буду участвовать в этом дурацком расследовании, не испортил его. Мужчина смотрел на нее долго, с толикой сочувствия и понимания. Грусть в его глазах испугала девушку не на шутку. Она помнила этот взгляд. Она понимала, что услышит ужасные вещи. — Она подала отчет о проведении процедуры. Расчет объема эритроцитарной массы с ее слов она взяла из предыдущей карты. То есть, взяла твои цифры. Мы с тобой достаточно долго работали в интернатуре и, когда я их увидел, понял, что это не твои показатели. Серединка на половинку — так ты всегда говорила про объемы. Лучше долить, чем перелить, — мужчина явно подбирал слова, но они все равно ранили девушку. Внутри нее напряглась до боли и порвалась крепкая струна, распространяя в груди противное чувство пустоты. — Все это выглядело бы паршиво для тебя. Слава Богу, твоя медсестра сдала карту Веры до того, как она перешла к ней. Я нашел твои расчеты. И увидел разницу. Сам бы я сделал также. У меня нет вопросов к твоей работе. Как твой непосредственный начальник я должен донести то твоего сведения данный аспект вашей дружбы. — Что? — глупо улыбнулась девушка, все еще переваривая услышанное. — Это какая-то ошибка. — Боюсь, что нет. Цифры не лгут, — он протянул ей два листа, — если не веришь мне, то поверь хотя бы своим глазам. Злая ирония выбивала почву из-под ног. Поверить своим глазам? Кристина уставилась в холодные числа, бегая глазами по таблицам. И с каждой секундой она убеждалась в правоте слов Дмитрия Ивановича. Ее сердце лопнуло, и из него потекла отвратная болотная жижа, когда она добралась до фразы, гласившей о том, что данные не корректировались при замене лечащего врача. Под лживыми, очерняющими словами стояла знакомая подпись и личная печать. Остаток рабочего дня она провела за бумагами, но досадное чувство несправедливости и тоски не покидало ее ни на минуту. Что-то внутри саднило, словно она упала с велосипеда и ободрала колени. Только это были не колени. Недосып измотал ее нервы, а теперь к нему присоединилась и жгучая обида, смешанная с непониманием. Девушка пыталась найти оправдания этому поступку, и может, даже бы и нашла, если бы Лида не явилась вчера днем с истерикой и не плакала у нее на плече. Кристина вышла из больницы, и даже не сразу заметила, что на улице идет холодный моросящий дождь. Идти на остановку автобуса было поздно, пытаться поймать такси — долго. Она тяжело вздохнула, подумав о том, что день и должен был так закончиться, и медленно пошла в сторону дома. Редкие прохожие, спрятанные под куполами зонтов, окидывали странными взглядами, но девушка их не видела. Дождь — далеко не самая большая и неприятная проблема. Пройдя два квартала, она свернула в небольшой сквер — это был своеобразный экватор ее пути, до дома оставалось ровна половина пройденного. Вымокшие под весенним дождем деревья казались ей брошенными и покинутыми. Совсем как она. И, сама того не замечая, девушка расплакалась. Слезы смешивались с дождем, свободно стекая по лицу, вытирать их не было смысла — никто не увидит и не осудит. Дойдя до декоративного моста, перекинутого через искусственный водоем, Кристина остановилась. Сотни, тысячи кругов расходились по темной воде. Шум разбивающихся о листву капель казался чьим-то шёпотом. Она невольно залюбовалась открывающейся перед ее взором картиной, чьей частью она являлась. Темнота, шум дождя, холод и одиночество. Тонкие капли, стучащие по похолодевшей коже, вдруг исчезли. Кристина было уже подумала, что дождь прекратился, но круги на воде говорили об обратном. Она медленно повернула голову и увидела перед собой трость зонта, раскрывшегося над ней черным куполом. Воланд, казалось, и не обращал на нее никакого внимания — его взгляд был так же устремлен на мелкую рябь черной воды. Его профиль, подсвеченный уличными фонарями и бликами капель дождя, показался работой античных скульпторов, снова извлекших из камня образ идеального человека. Кристина стыдливо отвела глаза — разглядывать его было неправильно. — Спорное решение возвращаться домой в такую погоду и совершенно одной, — наконец проговорил он, любуюсь унылым и в то же время завораживающим пейзажем. — Я полагал, что ночные прогулки в одиночестве остались в прошлом. Кристина спрятала замерзшие пальцы под подмышки и постаралась выпрямить спину. Хотелось сохранить крупицы былого самообладания и стойкости и не дать ему увидеть дождь внутри нее. — Просто захотелось. Мужчина молчал. Боковым зрением она увидела, что он посмотрел на нее и, потом снова обратился к воде. И пусть его слова о том, что он был резок и впредь такого не повториться были оглашены, тревога уже стучалась в ее сердце. Они одни в безлюдном парке и он сможет сделать все, что ему захочется. Странно, но мысль о том, что она может быть в опасности не вызывала в ней ту бурю эмоций, как в их первые встречи. Грузная усталость и моральная, и физическая, взваленная на плечи, смотрели на все через линзы безразличия. Шум дождя словно гипнотизировал ее, заставляя погружаться глубже в собственные чувства, которые она частенько сама же и затыкала. В эту промозглую, серую ночь ей не хотелось возвращаться в квартиру. Не хотелось пить чай, не хотелось ложиться в кровать и смотреть в потолок. Щемящее чувство тоски скребло по душе, расковыривая старые раны. Ей хотелось домой. Хотелось уловить тончайшие следы детства, окунуться в семейный уют маленького гнездышка, где пахло смолой и свежей маминой выпечкой. Чувство любви, спокойствия, защищенности. Только там она чувствовала себя счастливой. — Вы совсем замерзли, — мужчина развернулся к ней и протянул трость зонта. Кристина не понимала, что от нее хотят. Воланд усмехнулся, его глаза смотрели серьёзно, но злого огонька в них не было. — Возьмите же. Не бойтесь. Порой нам всем нужно просто согреться. Девушка обхватила холодный металл пальцами и их руки соприкоснулись. К ее удивлению, ни он, ни она не убрали пальцы, спасая их от нежелаемого контакта. Его кожа была теплой и сухой, а ее — холодная и мокрая. Она перевела взгляд с рук на его лицо. Мужчина смотрел на нее статично, долго и выжидающе. Невольно отметив, насколько же он был выше ее, Кристина продолжала смотреть в его глаза, казавшиеся в сумерках ночи совсем черными и момент начал растягиваться, поглощая в себе звуки внешнего мира и ее собственные мысли. — Дождь всегда проходит. Были ли слова, сказанные им, обращены к дождю или к тому, что происходило у нее на душе, девушка так и не поняла. Мужчина убрал руку и снял с себя пальто. Кристина уже открыла рот для того, чтобы сказать, что это лишнее, как полы длинного пальто взмыли в воздух, подобно развивающейся мантии настоящего профессора и опустилось на ее плечи и спину. Девушка прикрыла глаза, наслаждаясь плотной вуалью тепла и незнакомого запаха. Воланд видел капельки дождя на ее ресницах, дрожь пальцев, вцепившихся в ткань его одежды, и подумал о том, что еще не видел ее столь беззащитной. И вдруг что-то изменилось, внутри всего на секунду возникло ощущение полета, тяжелого вакуума и тут же испарилось. Сырость и влажность ночного воздуха пропала и вместо густого запаха листвы и мокрой почвы, Кристина ощутила легкий аромат согретой на солнце древесины и размягченной смолы. Ее кожу ласкал солнечный луч, а где-то вдали пели лесные птицы. Совсем как дома, — подумала она, предаваясь ностальгии. — Дома, — донесся до нее мужской голос, и Кристина не сразу поняла, что это не отголосок ее мыслей, а обращенная к ней реплика. Не хотелось расставаться с мимолетным ощущением волшебства, казалось, что стоит посмотреть и реальность отодвинет и затопчет все нежные, хрупкие воспоминания. Ее веки дрогнули, брови едва заметно нахмурились, и Кристина медленно открыла глаза. Воланд так же стоял напротив, играющая на тонких губах улыбка придавала его лицу мягкость, ему не свойственную. Морщинки лучиками расходились от глаз, и в них тонкими нитями блестело любопытство. Под ногами был не мост, а сочная зеленая трава. Девушка ошарашено отступила назад, озираясь по сторонам. И чем больше она видела, тем больше эмоций обрушивалось на нее: удивление, радость, растерянность, отрицание и мельчайшие искры настоящего счастья. Все они подхватили ее вихрем, закручивая в поток, тормоша ее уставшую душу. Покосившийся старый забор из штакетника, клумба с цветами, где пушистым облаком рос декоративный светло-голубой лен, парящие в воздухе бабочки — капустницы, деревянное крыльцо с тремя ступенями и алюминиевой миской с молоком для приблудившегося рыжего кота. Девушка впитывала в себя образы как губка, радуясь им как старым знакомым. Деревенский домик смотрел на нее родными окнами. Они прожили в нем совсем немного, не больше двух лет, и продолжили скитания уже по городам, не задерживаясь нигде больше того времени, за которое можно привыкнуть к месту. Но Кристина не вспоминала крохотные квартиры с облупившейся мебелью и странными соседями. В ее воспоминаниях еще жило то счастливое лето, проведенное с сестрой в детской беспечности, когда из главных забот было собрать ягоды на опушке леса, не оцарапав руки и ноги дикой малиной и поймать хотя бы пару стрекоз. Кристина, словно завороженная, бродила по двору, прикасаясь к теплой от летнего солнца коре деревьев, домашней утвари и бревнам крошечной баньки, которую мама по традиции затапливала каждую неделю. Улыбка не сходила с ее лица, а глаза искрились радостью, даже серость ушла с кожи. Она словно вся наполнялась жизнью, как будто до этого была безликим трафаретом, которой сейчас закрашивал невидимый художник. Воланд молча наблюдал за ней — девушка совсем забыла о его присутствии и в коим то веке не стояла в оборонительной позе с непроницаемой гранитной маской вместо лица. Он видел и чувствовал свет, исходивший от нее, словно она сама переливалась на солнце, как стекло. Видеть ее живой и зачарованной простой иллюзией было приятно — ее душа наполнялась свежестью и сладостью, которую он потом непременно вкусит. Мужчина не торопил ее и не окрикивал по имени, даря столько времени, сколько ей было нужно. — Присядете? — девушка вышла из дома, где прошлась по спальне, что они делили с Надеждой на двоих и кухне с печкой, и присела на крыльцо. И тут она взглянула на Воланда, стоявшего поодаль с видом туриста, изучающего местные достопримечательности. Он принял приглашение молча, устраиваясь рядом с ней. Их колени почти соприкасались, но девушка не обращала на это внимание. Она смотрела перед собой, вглядываясь в горизонт, утопающий в деревьях. Мужчина же вглядывался в нее, пользуясь моментом и отвлеченностью, отмечая те мелочи, которые обычно убегали от его пытливых глаз. — Если пойти по той тропинке до развилки и повернуть налево, то выйдете к пруду. Раньше там было целое семейство лягушек и водянок. И его вода редко была теплой. Даже в самые жаркие дни, — девушка мечтательно смотрела вперед и вдруг ее улыбка начала потухать. Эта естественная, простая радость, составленная из мелочей, осталась в прошлом. Она повернулась к мужчине, встречаясь с его внимательным взглядом. — Спасибо. Спасибо вам за это. Собеседник едва заметно кивнул и улыбнулся одним уголком рта. Его мысли были заняты совсем другим — искренней благодарностью ее сердца, что проникла вглубь него солнечным лучом. — Нам пора, — он решительно обвил ее маленькую ладонь длинными пальцами и, не успев моргнуть, Кристина оказалась в квартире, сидящей на кровати. Она пару раз хлопнула глазами и едва слышно вздохнула. Пустота знакомой обстановки еще никогда не была такой всепоглощающей. Но пережитая радость еще теплилась внутри, наполняя душу умиротворенностью. — Ваше пальто, — она аккуратно сняла с себя его вещь, вручая владельцу. В глаза не смотрела, отводила. Мужчина принял его из ее рук, совсем не случайно скользнув пальцем по ладони, с упоением ощущая трепетное смущение. Он знал, что может прямо сейчас шагнуть ей навстречу и прикоснуться к ее лицу, оглаживая скулы и линии подбородка, ощущая мягкость ее кожи, но подходящее время еще не пришло. — Доброй ночи, Кристина, — проговорил он, намеренно опуская отчество. Между ними пролегала четко очерченная граница, стена, из которой он уже начал вытаскивать по кирпичику. — Сегодня вы будете спать крепко. Кристина осталась в квартире одна и сумбурные, противоречивые мысли накинулись на нее как свора собак. Не верь, не верь, не верь ему! Это игра. Жестокая игра, — кричал разум и топал ногами. Но душа закрывала уши и отворачивалась, не желая слушать его доводы. Она сегодня была счастлива. По-настоящему, до краев, до беспамятства и знала имя того, кто сделал столь щедрый подарок.