Явление

Писк монитора пациента был похож на настойчивое жужжание комара посреди ночи, когда изо всех сил пытаешься заснуть — действовал на нервы, накаляя и так горячую от напряжения голову. Кристина отключила звук, но это было лишь временное облегчение, она знала, что через две минуты беззвучный режим выключится сам собой. В отделении реанимации было пустынно. В палате, рассчитанной на десять человек, лежало всего три пациента. С одной стороны это была радостная новость — такое в больнице случалось не часто. С другой же стороны одной из этих пациентов была Вера Игнатова. Девочка выглядела спящей, но внутри шла ожесточенная борьба. Не на жизнь, а на смерть. Смотря на интубационную трубку, провода капнографа, магистрали систем, уходящих в катетеры, девушка думала лишь о том, можно ли было избежать такого исхода. Вина грызла ее по всем краям. Это она уступила своего пациента без боя, побоялась слов Воланда о том, что он раздует из этого скандал. Это она даже не посмотрела на расчеты Лидии, хотя имела и время, и возможности. Она бы поняла, что объем крови для Веры слишком высок, хоть и соответствует пределам нормы. Смогла бы предотвратить недочет, повлекший столь тяжелые последствия. Показатели стабилизировались, но на критических отметках. И хоть Вера спала и ничего не чувствовала, доктор сухо просчитывала в голове те остаточные явления, которые оставят за собой мочевина и креатинин в ее крови. Если даже Вера проснется, она не будет прежней. Кристина покинула палату, осторожно прикрыв за собой дверь, словно она кого-то могла разбудить — глупая привычка, оставшаяся еще с ординатуры. Вечером планировалось промежуточное слушание по делу погибшей Екатерины Беляковой, где каждый участник комиссии должен озвучить личное заключение. На столе же девушки лежал белый лист. Что за слова там окажутся, она не знала. Те недочеты, которые обнаружились в истории болезни, не привели бы к фатальному исходу, но их совокупность и отсутствие должного контроля сделали свое дело. Можно было сказать, что лечение проходило по протоколу и в действиях лечащего врача она не сомневается. Можно было указать на просчеты и погрешности, подводя комиссию к тому, что погибшей девушкой не занимались и не осознавали тяжесть ситуации, пока она не вышла из-под контроля. Как один предмет при разном освещении может давать столь разные тени? От спасающей, до уродливой. Тонкости правды. Утаить или преувеличить? Сделать то, что правильно или то, что хочется? Она не задавалась таким вопросом. Ты же знаешь это. Она пыталась тебя подставить и даже глазом не моргнула, — самовлюбленное эго шипело как змея и било хвостом. Оно требовало отмщения. Душа просила защитить Лиду, не смотря ни на что. Разум лишь разочарованно качал головой — его план предоставить информацию в чистом виде был самый простой. Чего же хотела сама Кристина никто из них не знал. Как и она сама. — А вот ты где! — женский возглас, похожий на боевой клич, раздался рядом, и Кристина выскочила из раздумий, встречаясь глазами с разъяренной Марией Ивановной, что летела на встречу. — Это ты ее погубила! Ты ее погубила! Все, кто был в коридоре или попытались скрыться или остановились, чтобы стать свидетелями очередной драмы. Красные, опухшие глаза матери смотрели на доктора с непостижимой ненавистью и осуждением. Так на нее еще никто не смотрел. Девушка сжалась, вцепилась в планшетку для листов и замерла. — Я потеряла ее. Я потеряла мою девочку и все это из-за тебя! Довольна? Ее теперь ждет только Ад, только Ад! Она уже в Аду! Это твое лечение, мерзавка? — О чем вы говорите? — лед, сковавший тело начал сходить и к девушке вернулась способность говорить, — я уже не ее лечащий врач. Вы можете обсудить вопросы … — Твои методы! Твое распоряжение! Не буду я обсуждать никакие вопросы! Мы обратились к вам за помощью, а вы убили ее! И вы знали, как для нас было важно сохранить хотя бы ее душу! Но вам всем плевать! Вам всем плевать! Вам важны только ваши амбиции! — женщина тыкала пальцем в сторону девушки, брызжа слюной. — Ненавижу тебя! Ты сам дьявол! Сам дьявол! — А вот в этом вы ошибаетесь, — грозный голос заглушил весь шум перешептываний и крики безутешной матери, словно раздавался из громкоговорителя. Глаза всех оказались прикованы к новому игроку. Воланд нарочито медленно приблизился к эпицентру скандала, остановившись напротив обеих женщин, а затем, внимательно оценив обстановку, встал рядом с Кристиной, безмолвно занимая ее сторону. Его лицо не отображало никаких эмоций, как будто это была гипсовая маска. — Что же вы, уважаемая Мария Ивановна, сыпете проклятиями? — его глаза скользнули по ее нательному кресту и спустились к четкам, зажатыми в руках. — Вы же верующий человек, — он тихо поцокал языком и положил руку на плечо доктора. Рука прожгла теплом и халат и одежду под ним. — А как же «возлюби ближнего своего, как самого себя»? Разве не этому вас учат? Но женщина не стушевалась от столь язвительного обвинения, наоборот, слова, обращенные к ней, вызвали новый приступ гнева: — А вы кто такой, чтобы судить меня?! Я вас тоже помню. Сладкоречивый обманщик! Вот вы кто! Я думала, что вы на моей стороне, а вы на стороне этих … этих убийц! Думаете, что на вас управы нет? Думаете, что то, что вы творите, останется безнаказанным? Что правосудия не будет? Кристина желала слиться с полом, раствориться в воздухе, перелистнуть позорную страницу и скорее посмотреть, что же там дальше. Обвинений в убийстве на ее счету еще не было, и она даже не подозревала, насколько больно их выслушивать. Воланда же ее гнев только забавлял — он смотрел на нее, как на отстающего в развитии ребенка. И все же в его глазах уже острыми лезвиями блестели нетерпимость и раздражение. — Правосудие? — с изящной интонацией повторил он, как будто слово отличалось от других вкусом. — Вас судить нельзя, вы непогрешимы, а остальным стоить бояться вашего правосудия? Занятная философия. Честная? Не думаю. Вам нужно покинуть это здание и доверить лечение специалистам, а не устраивать цирк, — мужской голос прозвучал так грубо, что девушка вздрогнула. Воланд же чуть сильнее сжал ее плечо — была ли это поддержка и сочувствие Кристина не знала, но была благодарна за его вмешательство. — Вы все за это поплатитесь, — мертвым голосом ответила женщина. Ее глаза полные боли смотрели на девушку, прожигая в ней дыры. Если бы можно было убить взглядом, она бы это сделала. — Вера будет отомщена. Это справедливо. — По вере вашей дано вам будет, — парировал профессор. Кристина чувствовала, как жар его руки начинает нарастать и ей стало страшно. Страшно за женщину, поддавшуюся эмоциям. Она не знала, кто стоит перед ней и на какие страдания она себя обрекала. — Орден покарает тебя, — зло выплюнула Мария Ивановна слова и в этот момент четки, зажатые в ее кулаке, порвались и рассыпались, весело отпрыгивая от кафеля и закатываясь во все углы. Кристина чувствовала всем телом потоки жуткой, темной энергии, исходящие от мужчины. Вихрь кружил между ними, съедая и ее страх, и материнский гнев, разрастаясь от этого. Пол под ногами словно шатался, девушку мутило и сердце билось так отчаянно, что она боялась потерять сознание. — Нечистая сила, — женщина в последний раз сверкнула злобным взглядом, ее губы скривились от презрения и, сделав пару шагов назад, она развернулась и пошла прочь. Невыносимое напряжение спало, как только шахматная доска лишилась одной фигуры, но облегчения это не принесло. В глазах начало темнеть, а ноги теряли свою силу. Кристина пошатнулась, уперлась одной рукой об стену, чтобы не упасть. Гул коридора ожил, замелькали тени — зеваки расходились. С трудом сглотнув и собравшись с силами, девушка плотнее прижала к себе папку с бумагами, и хотела было сделать шаг, но чужая рука остановила ее. — Вы неважно выглядите, — рука Воланда плавно и невесомо соскользнула с плеча и подхватила ее под локоть. — Пройдемте со мной. Вам надо отдохнуть. Надежда с трудом удерживала тяжелый поднос, маневрируя на лестнице и пропуская спускавшихся людей. Чайник с неведомым отваром испускал не только пар из тонкого носика, но и странный запах от которого кружилась голова. Ее путь лежал в Белые покои и только один этот факт заставлял ее колени слабеть. Волнение наполняло руки дрожью, от чего чашки на подносе задорно бренчали о блюдца и ложки. Девушка остановилась перед дверью, стараясь привести дыхание в спокойствие и с трудом, но все же ей это удалось. Она постучала, но ответа не последовало. Постучала еще, еле удерживая ношу на животе, и поддерживая ее рукой. Тишина. Тогда, опасаясь обронить поднос и разлить таинственной чай, девушка толкнула дверь и, к ее удивлению, та оказалась не заперта. — Я войду? — спросила она на всякий случай. Аскетичная обстановка кельи не ответила. Пройдя вовнутрь комнаты, девушка первым делом поставила поднос на прикроватную тумбу и, выпрямившись, быстро огляделась. Белый цвет был везде: стены, постельное белье, мебель, зеркало без оправы. Кровать была идеально заправлена, но Надя знала, что безымянный путник ночевал здесь. Личных вещей тоже не было, возможно они были разложены в большом шкафу — проверять это она не стала. И все же любопытство не позволяло уйти так быстро. Девушка медленно обошла широкую и высокую кровать — этого удовольствия обычные служители были лишены, и выглянула в окно. На улице шел дождь. Серая дымка заволокла небо еще утром, и сразу после полудня на землю снова обрушился ливень. Внизу, во дворе, было немноголюдно. Служители после обеда разбрелись по покоям или ушли на службу. Поводов выходить на улицу в такую погоду было мало. Но все же был тот, кого дождь не напугал. Она и не заметила, как на маленькой площадкой перед их фермой установили треногу с подвешенным холщовым мешком. Что в нем было насыпано, она не знала, скорее всего, обычный мокрый песок — этого добра тут хватало. Надежда сразу узнала его, хоть он и был повернут к ней спиной. Обнаженный по пояс, гость их скромного пристанища методично отрабатывал удары, нанося их не только кулаком, но и ножом. Свирепость и беспощадность, направляемая каждое движение рук, окатили ее сердце холодом. Вода стекала по его черепу, по мышцам спицы, проступающими буграми, по бледной, алебастровой коже. Мужчина не обращал внимания ни на холод, ни на дождь, ни на грязь. Глухие удары, доносящиеся сквозь стекло закрытого окна, только нарастали и учащались. Зрелище завораживало своей первобытной, животной агрессией, и Надежда смотрела, не в силах оторвать взгляда от пугающего и бездушного действия. — В этом ужасе есть что-то прекрасное, — задумчивый женский голос вырвал ее из оцепенения, и девушка стыдливо отвела глаза. Ключница тоже смотрела на тренировку. В ее глазах, повидавших намного больше, чем Надя могла себе представить, отображалось одобрение. — А вы… Вы знаете кто это? — Не многие знают его настоящее имя. Я не в их числе. Но его я уже видела. Он появляется, когда у Учителя есть сложная работа. — Работа? — переспросила девушка и снова повернулась к окну. Ее взгляд тянулся к необычному зрелищу. Магнитился как железо. — Это не наши заботы, — женщина скупо поджала губы и, поправив передник, продолжила, — здесь его называют Гробовщик. Только не вздумай так к нему обратиться. Обратиться? Надя тут же отвергла эту мысль, словно это была глупость на грани неудачной шуткой. Она и близко к нему не подойдет. Это же машина, спрятанная под человеческой кожей. И все же, слушая удаляющиеся шаги, девушка продолжала смотреть. Ей казалось, что глаза уже болят и сами хотят переместиться на другой объект. Мужчина резким движением протер лысый череп, сгоняя с него потоки воды, и опустил нож. В следующую секунду, словно почувствовав в короткой передышке чужое присутствие, он резко обернулся и его глаза тут же нашли девичью фигуру. Надя отпрянула от окна, словно оно могло разлететься на тысячи осколков. Жгучий стыд и страх окатили ее кожу. Она потупила глаза в пол и, едва не запнувшись на ровном месте, поспешила покинуть чужие покои. Теперь она знала, что взгляд может резать не хуже ножа. Открылся шлюз, и кто-то резко спустил всю воду. Ни капли. Только сырые кирпичи в напоминании о том, что когда тут было огромное море. Кристина чувствовала себя иссушенной. Слабой. Рука, ведущая ее по коридору, придерживала локоть, порой исчезая, чтобы оказаться на спине. Мягко, невесомо, но очевидно подталкивая к нужному направлению. Кристина скосила взгляд — поворачивать голову и смотреть открыто было страшно, хотя еще вчера, когда они стояли под одним зонтом, а потом вместе сидели на крыльце старого деревенского дома, она делилась с ним детскими воспоминаниями. Что произошло? Невидимый, но осязаемый поток темной, густой энергии, круживший между участниками спора, засасывающий в себя их эмоции и силу. И он явно исходил от него. Мистическая, потусторонняя природа мужчины не стала для нее новостью и все же, сказочные иллюзии и неожиданные появления не столь яро обнажали его сущность. А ведь это была всего лишь контролируемая злость. На что же он способен еще? Есть ли предел его возможностей? А Кристина все шла и шла, особо не задаваясь вопросом, куда же они идут. С чего такая забота и почему он вступился за нее? Теплая ладонь грела кожу, и она ощущала его запах. И все же в этом почти официальном прикосновении тепла не было. Внутри нее включился стоп-кран и мысли, остановившись, начали идти в обратную сторону. Он оставался с Марией Ивановной, по его рекомендации Лиду назначили врачом Веры, и он же явился в эпицентр скандала одним из первых. Теплая ладонь натирала руку как наждачная бумага. Встреча в морге, их разговор и нападение. Он предугадал этот расклад событий или стал их режиссером? Если он хотел убить ее и практически справился с целью, как объяснить столь резкое изменение поведения? От того ли это, что она догадалась кем Воланд является? А что ему мешало заставить замолчать ее навсегда? Сделать полоумной, сумасшедшей или инвалидом? Теплая ладонь противно смыкалась на ее локте, ощущаясь больше накинутой кандалой, чем дружеским участием. Куда ее ведут? Для чего? И с каких пор она сама стала ведомой? Девушка замедлила шаг, а потом и остановилась вовсе. Воланд сделал шаг вперед и, почувствовав сопротивление, обернулся. — Спасибо вам за помощь, но мне нужно возвращаться к работе, — девушка рассматривала серые швы между плиткой и свою рабочую обувь, — мне пора. Она потянула руку на себя и та послушно заскользила, освобождаясь от кольца мужских пальцев, но внезапно они сжались на запястье. Разговор же заканчивается только когда он сам этого хочет. Кристина подняла голову, стараясь выглядеть собранной и уверенной. — Отчего же? — усмехнулся он. — Нет у вас срочных дел, насколько мне известно. — Дела на работе есть всегда, — она снова потянула руку на себя, но отпускать ее не хотели. — Вы слишком серьезно к этому относитесь. Вы не можете контролировать все, Кристина Александровна. И нести на себе груз чужих ошибок. Вашей вины в произошедшем нет, и мне непонятны стенания совести, что сейчас звучат в вашей голове. Материнский гнев предназначен другому специалисту, и вы сами это знаете. Можете не беспокоиться, эта женщина к вам больше не приблизиться. Я об этом позабочусь, — его пальцы разомкнулись и прошлись по ее ладони. Жест получился томным, почти интимным, словно между ними есть общая тайна. Внутренняя дрожь завладела ее телом. Собеседник видел реакцию и был доволен этим. Играя с тонкими пальцами, перебирая их, поглаживая, он продолжал смотреть в ее глаза. — Со мной вам нечего бояться. Я могу быть вашим другом. Не стоит переживать, мы накажем виновных в этом недоразумении. Кристина резко выдернула руку, прижимая ее к груди, словно ее только что било электрическим разрядом. Воланд лишь повел бровями и криво улыбнулся, его рука пару мгновений еще находилась вытянутой, а потом послушно опустилась. — Я не играю в ваши игры, и я вам не верю. В устах ваших яд, — отчеканила девушка и, развернувшись, быстрым шагом пошла прочь от провожавшего ее взглядом мужчины. И с каждым шагом дышать становилось свободнее и радостнее, а голова прояснялась от пленительного морока. С каких пор он стал на нее так влиять? И как она допустила это приближение? Речи его и правда обещали безопасность, защиту и поддержку. А что он обещал покойному Олегу Юрьевичу? И где он оказался? Нет, не может он действовать кому-то во благо и она не исключение. Нельзя ему верить. Верить можно только себе. Кристина выпила две чашки кофе, собралась с мыслями и села за стол. До собрания оставалось не так много времени, но она успеет. Теперь она была уверенна в своем решении. Взяв ручку, она еще раз посмотрела на белый листок. «Я могу быть вашим другом» — Да пошел ты. У меня есть друзья, — сказала она вслух и, наклонившись вперед начала писать предварительное заключение по факту гибели пациентки. Просторный кабинет директора больницы уже заполнялся людьми, когда Кристина влетела в него, боясь опоздать. Она поздоровалась с членами комиссии, с некоторыми из них даже за руку и села за свободное место. Лидия отводила глаза и, ссутулившись, сидела в стороне, ее руки, лежащие на коленях, дрожали, и выглядела она как провинившийся школьник, которого пригнали в учительскую. — Что ж, не будем затягивать. Начнем, — сказал Вячеслав Анатольевич, как только все шестеро участников заседания собрались в кабинете. — Евгений Олегович, вам слово. Вы все же доцент медицинских наук. Заседание шло быстро. Врачи любили быть краткими и говорить по факту. Долгих вступлений не было, каждый подмечал что-то свое и, к приятному удивлению Кристины, большая часть коллегии склонялась к тому, что развитие заболевания было атипичным и перешло с острого течения на сверх острое по независящим от лечащего врача причинам. Большая, но не вся. Даже по тому, как Иван Константинович вставал и поправлял очки на своем лице, противно причмокивая губами и выбирая в рукописном заключении самые горячие места, было понятно, что сглаживать углы он не намерен. Нудным, поучительным и местами заносчивым голосом он поведал собравшимся обо всех негативных моментах, о которых думала и Кристина в том числе, добавив еще гору своих находок. Лед под Лидией затрещал. Девушка пару раз пыталась поймать ее взгляд, приободрить хотя бы кивком головы, но, раскрасневшаяся подруга то терла лоб, то старательно слушала докладчиков. — Кристина Александровна. Вы работаете с тяжелыми пациентами и довольно успешно. О критических состояниях знаете вы многое. Скажите, были ли шансы у пациента, и своевременная ли была оказана помощь? Кристина поднялась со своего места и тут Лидия посмотрела на нее пронзительным, затравленным взглядом. Про то, что Кристина узнала о подмене расчетов, ей рассказал сам Дмитрий Иванович, попутно пожурив ее за трусость и подставу коллеги, и новость эта быстро разлетелась по больнице. Теперь оставалось ждать ответного хода. Ей было стыдно смотреть ей в глаза. Стыдно перед самой собой. Она не понимала, как решилась на столь грязное действие. Лидия хотела помощи, подсказки, но не получила ее от подруги. Зато получила от него. — Я не ознакомлен со всеми тонкостями письменной работы и расчетов, но разве не проще ли сослаться за имя того, за кем проверять ничего не будут? Дорогая Лидия Ивановна, не стоит себя изводить, об этой шалости даже никто не узнает. Если что, то я вас в обиду не дам. Я в вас верю. Вы сделаете правильный выбор. Почему она его послушала? Почему профессор Воланд исчез в ответственный момент? И все же винить его она не могла — решение было принято ею. Ее не заставляли и не вынуждали, только дали понять, что можно схитрить, и она схитрила. — Еще раз приветствую вас, дорогие коллеги. Буду кратка. Нам всем хочется домой, — послышались смешки, а Лидия уже чувствовала, как над ее головой был занесен меч. И поделом ей. Кристина говорила четко, громким голосом, не терпящим возражения. Чем больше она говорила, тем меньше Лидия верила своим ушам. Ее сердце билось так часто, а щеки горели от невыносимого стыда. Глаза щипало, приходилось моргать и моргать, чтобы ни одна слезинка не выбежала наружу. — Мой вывод — синдром системного воспалительного ответа не является ятрогенным и не поддавался коррекции, что и послужило причиной смерти пациента. Кристина села на место, чувствуя прилив сил и энергии. Да, будет еще слушание и это дело не законченное, но та радость, появившаяся внутри, говорила сама за себя. Она сделала правильный выбор. Тусклый язычок пламени тонул в чернильной тьме, задыхаясь и трепеща в ней. Зажжённые свечи не озаряли зал, а боязливо ютились по углам. Тьма сгущалась. Тяжелая атмосфера давила на стены. Мессир был зол. Зол и молчалив, а это было еще хуже. Ни веселая болтовня Бегемота, ни ужин из четырех деликатесных блюд, ни бокал греческого вина не могли разгладить на его лбу хотя бы одну морщинку. Выскользнула. Он удовлетворенно отмечал, что крючок был ею проглочен, и все же рыбка сорвалась, как только он потянул за леску. Свет серых глаз, зажигающихся от искренней улыбки еще жил в его сердце. Фальши и заискивания в нем не было — их определял он сразу. Крючок был проглочен. Крючок был выплюнут. То, с каким лицом человек выдергивал руку, бормоча глупые оправдания, и последняя брошенная фраза всплыли в его памяти живой картиной. Что ж, так даже интереснее. Если приторная лесть и помощь в ее жизни мало чего стоят, то он найдет ту, где она будет чудом. Но сначала нужно решить одну проблему. — Фагот! — в звенящей тишине голос прозвучал раскатом грома. Слуга явился сразу, отвешивая поклон и сохраняя серьезное выражение лица — балагурить было опасно. — Что ты знаешь о так называемом Ордене? — мужчина плавно покрутил бокал вина в руке и испил остатки. — Уродливое ответвление православного христианства, мой господин. Люди называют их фанатиками, сектантами. — За ними кто-то стоит? — Насколько я знаю, нет, мессир. Следа божественного вмешательства не наблюдалось. — Чем же они тогда могут покарать, — зло усмехнулся он. — Люди никак не наиграются в свою важность. Найдите того, кто управляет этой мерзостью. Накажите прилюдно. Да так, чтобы каждый из них до конца дней своих бренных и думать боялся о высших силах. — Будет сделано, мой господин, — Коровьев замолчал и растворился в темноте зала. Бегемот последовал его примеру.