***
Позже в тот же день, поскольку это был её день рождения, Сакуре дали выходной до конца дня, и она провела следующие несколько часов, празднуя с Ино и Наруто за Ичираку Рамэн. Хотя это было не совсем то место, которое она выбрала бы для проведения мероприятия, но, учитывая затруднительное положение Саске и бездну, в которую она заглядывала и в которую ей предстояло погрузиться в ближайшие недели или месяцы, это было яркое событие. На которое ей хотелось бы иметь возможность потом оглядываться. На протяжении всего этого она не могла не заметить, насколько близки были Ино и Наруто, какими взглядами они обменивались. Определённо немного больше, чем просто дружескими. Хоть Сакура и не хотела дразнить их там — было на что обратить внимание. Она была счастлива за них, действительно была. Особенно когда они так хорошо смотрелись вместе. Может быть, она спросит об этом Ино позже. Когда солнце опустилось к горизонту, Сакура проверила настенные часы над головами Теучи и Аяме. Попрощавшись с друзьями, она оставила их одних в прекрасный весенний вечер. Насколько Сакура могла видеть, они, казалось, были настроены некоторое время побыть наедине, в то время как у неё были гораздо более грязные заботы на остаток ночи. В течение последних трёх месяцев или около того внушительный, безликий фасад здания Разведывательного Отдела, когда-то пугавший, но по прошествии недель стал для неё скорее утешением, чем чем-либо ещё. Ночи часто становились такими длинными, что выделенная ей территория, принадлежащая давно несуществующему почётному караулу времён Третьей Мировой Войны Шиноби, была местом, где Сакура устроила себе что-то вроде дома. Бывший конференц-зал с полами из грубого бетона, облицованный более грубым камнем и известковым раствором, с невыразительно белым потолком над головой был самым большим помещением. Окна отсутствовали, и флуоресцентное освещение потускнело из-за неиспользования, так что повсюду царило мутно-бежевое свечение. В центре стоял круглый стол, заваленный документами и папками с файлами, книгами и блокнотами, исписанными её почерком. Рядом, у стены располагался старый, величественный деревянный стол со древним компьютером и нависающими над ним полками, заваленными папками и делами. Снаружи был коридор, из которого можно было попасть три комнаты: хорошо укомплектованную промышленную кухню-камбуз, которую она наполнила провизией, раздевалку и подсобное помещение с туалетами и открытыми душевыми. Рядом с ним была казарма, способная с комфортом разместить четверых человек на двухъярусных кроватях, а вещи разложить в шкафу поблизости. В конце коридора, параллельного конференц-залу, была лестница, которая привела её в Разведывательный Отдел. За последние несколько недель Сакура полностью обустроилась. Несмотря на то, что работа была такой напряжённой, родители поняли Сакуру и дали ей благословение, и даже помогли запечатать несколько охапок свитков, которые она использовала, чтобы персонализировать помещение, а также сделать пригодным для жизни. И хотя ничего существенно не поменялось, выглядело намного уютнее. Чёрт возьми, даже её идентификационная бирка изменила цвет. Сначала от синего до оранжевого, а теперь — на фиолетовый, что обозначало её как низкоуровневого, но особенного члена Подразделения ПиД, и делало одной из правых рук Ибики. Повесив сумку на старую вешалку для одежды у двери конференц-зала, Сакура бросилась в спальню, чтобы сменить гражданскую одежду на форму чунина, со специальным жетоном и всем прочим. В ней было намного теплее даже за пределами здания. И это была её официально утверждённая форма на всё время, пока она была там, что случалось часто. Этим вечером Ибики ничего не сообщал ей о дневном задании по устаревшей системе внутренней связи, установленной в каждой комнате здания. Именно в такие дни, как сегодняшний, Сакура могла проводить время так, как ей нравилось. И пока её работа имела отношение либо к Резне Учиха, либо к занятиям психологией и руководствам, которые она создавала, она была самостоятельной, но строгой к самой себе. В течение следующих нескольких часов, если бы её не прерывали, план был обычным: она потратит половину времени на просмотр досье и других отчётов, имеющих отношение к психическому здоровью, и после приступит к составлению профилей симптомов и выведению корреляций, если не будет более глубоких причин, таких как настоящее психическое заболевание. Ино многое делала в том же направлении, когда не работала главой Команды Барьера, за исключением того, что её дела были намного… Проще, одним словом. Ветераны войны были теми пациентами, с которыми обе девушки беседовали в ходе разговорной терапии в дневное время, составляя профили конкретных психических заболеваний, которые проявлялись в виде паттернов, а затем сотрудничали вместе, чтобы подтвердить свои выводы. Это было то, что обычно делала Сакура, но не основная часть. Благодаря уровню допуска Ибики, он смог получать документы и отчёты от самого Корня. Поскольку Анбу действовали вне Разведывательного Отдела, а у Корня не было лидера после смерти Данзо, на Ибики выпало хранить их дела в строжайшей тайне. А с тех пор, как Санту повысили до главы Аналитической Группы после войны, у них было два источника информации. Хотя Сакура понимала, каким колоссальным риском это было и что всех троих могли обвинить в государственной измене, если об этом узнают не те люди. Ей было нужно углубиться больше в это, но даже Ибики был поставлен в тупик тем, насколько сложно было раздобыть документы организации. Однако, несмотря на все трудности, Сакура продолжала искать информацию, понимая, что это может быть важно для будущего Конохи. Она была готова рискнуть, чтобы узнать правду и защитить свой народ. В течение нескольких часов Харуно занималась своей работой. Только в одиннадцать вечера, когда Сакура, сидя на потёртом диване возле своего стола, читала особенно многословный документ-стенограмму допроса, зазвонил интерком, и она подняла усталые глаза, чтобы увидеть мигающий индикатор определённого канала, который она знала. Отложив чтение, она наклонилась, чтобы включить приёмник и послушать. — Харуно, ты должна присоединиться ко мне и Яманаке в секторе строгого режима тюрьмы. Будь здесь через пятнадцать минут, приём. Хотя он и не дал ей возможности ответить, в этом не было необходимости. Сакура привыкла к немногословию, особенно в качестве его ученицы и подчинённой. Отложив работу, она сделала мысленную пометку, на чём остановилась, и покинула свой бункер. Сакура солгала бы, сказав, что не встревожена. Ибики был суровым учителем, и его уровень интенсивности не так уж отличался от уровня самой Цунаде. Это опасение имело мало общего с мыслью об обучающей сессии, скорее со значительным грузом дурных предчувствий. Обычно, когда он вызывал её на репетиторство, это были либо Ибики, либо Санта поодиночке, но никогда не одновременно. Это означало, что сейчас это оказалось чем-то настолько монументальным, что она не смогла бы даже представить, пока не столкнётся с этим лицом к лицу. Ибики и Санта ждали у раздвижной тяжёлой механической двери широкого грузового лифта. — Харуно, — поприветствовал Ибики, прежде чем повернуться к Санте, который ввёл код на клавиатуре рядом с входом. Дверь открылась, заскрипев изношенными шестернями, и троица прошла внутрьми в полной тишине, пока дверь не закрылась и механизмы не завизжали, прежде чем начать спуск. Свет исчез, за исключением тусклого, призрачного освещения того, что окружало кабину лифта. Лязг тросов, опускающих их в шахту лифта, был похож на сигнал тревоги, и Ибики только тогда соизволил заговорить: — Твою… Внутреннюю Сакуру, можно вызвать в любое время, верно? — внезапно спросил он, держа руки в карманах и сохраняя невозмутимость, как всегда. Сакура взглянула на мужчину, лучи света пробивались сквозь дверные проёмы, когда они спускались по этажам, подчёркивая суровые черты лица. — Да, в любое, — подтвердила она, в голосе слышалась неуверенность, несмотря на тишину. — Хорошо. Держи её начеку. Она может тебе понадобиться, — вот и всё, что он сказал, в остальном остаток путешествия прошёл в неловком молчании. Напряжённое ожидание усилилось, когда за металлической решёткой открылся выход в сырой, промозглый коридор, облицованный холодной, негостеприимной сталью и мерцающими коронами тусклого света, словно дрожащими от озноба. Сакура была рада, что прибегла к многослойности одежды, хотя обнажённые руки немного дрожали. Сцепив их вместе, она почувствовала, что они побледнели не только от холода. Ибики вёл их гуськом, Сакура между ним и Сантой, их шаги звучали в унисон друг другу. Ибики остановился перед дверью, вводя ещё один ПИН-код на клавиатуре и прижав ладонь к считывателю данных: красный огонёк сменился зелёным, и раздался звуковой сигнал, когда они прошли внутрь. Внутри было что-то вроде камеры наблюдения, с односторонним стеклом, позволяющим наблюдать за допросом, но не это застало Сакуру врасплох настолько, что она почти готова была побежать прочь. Подвешенный в позе распятия без сознания Мадара Учиха, привязанный к поперечной раме, состоящей из чего-то, что она могла идентифицировать как ингибиторы чакры. Из него торчали провода, откачивающие от него тошнотворно светящуюся злобным алым энергию. Должно быть, они выполняли роль механизмов для отвода чакры, вероятно, из-за огромных запасов, которыми он обладал. — Из-за клеток Хаширамы ему не нужно есть или спать. Чёрт возьми, интересно, способен ли он вообще умереть? — заметил Ибики, как только все трое оказались в наблюдательной камере, отвечая на вопрос Сакуры, возникший ещё до того, как она подумала про себя: «Как, твою мать, он всё ещё жив?» Руки Сакуры сжались в кулаки, она начала дрожать не на шутку, и не от холода. Если уж на то пошло, этот холод был забыт в раскалённом добела потоке гнева, и вновь пробудившееся горе хлынуло внутри, подобно магме, текущей по венам. — Какого хуя он жив, когда столько других погибло из-за него?! — Сакура страстно ругалась, не желая ничего так сильно, как разбить стекло и ударить Учиху. Именно из-за него пострадало так много людей, именно поэтому Учиха были мертвы, именно поэтому так много жизней угасло ни за что от рук его Акацуки. Поэтому невиновность Обито была украдена и обращена против его собственного клана, что также является неотъемлемой частью огромного количества преступлений, которые он совершил. Всё это началось с него. Будь проклят Чёрный Зецу, но этот человек был ответственен за многое. — Сакура, — голос Морино прорезался сквозь гнев, как ловкий холодный клинок. Она выдержала данную ей паузу, сжав челюсти и кулаки, но медленно остывая. — Причина, по которой я привёл тебя сюда, в том, что это твой козырь в рукаве. Я понимаю личные чувства, как и Санта. Не забывай, он потерял дядю из-за этого ублюдка. Но тем не менее, перед вами альфа Резни Учиха, с которого всё началось. Показания Саске скорее всего просто сильно повлияют на людей, но услышать это от самого Мадары Учихи… Это была бы та расплата, которую даже деревня не смогла бы себе представить, — рука коснулась её плеча, та самая отеческая забота, которая заставила часть гнева Сакуры растаять. — Он в сознании. Эти стены устойчивы к чакре, поэтому он не может почувствовать нас. Но в то же время он слишком слаб, чтобы сбежать отсюда. И может говорить и слушать. У вас будут двухчасовые сеансы три раза в неделю, пока ты не узнаешь всю историю, так что используй их с умом. — снова подняв руку, он повернулся к двери. — Яманака останется здесь, чтобы присматривать, и только он знает коды, кроме меня. Я должен вернуться к своим обязанностям, но… Удачи, Харуно. Я верю в тебя. — с этими прощальными словами он повернулся и ушёл, с тихим шипением захлопнув за собой дверь. Хотя его слова успокоили, Сакура почувствовала онемевшую струйку страха и гнева внутри себя, пока рылась в задней сумке в поисках блокнота и ручки, и глубоко вздохнула. Санта бросил на неё сочувственный взгляд, вводя другой код и открывая тяжёлую металлическую дверь, ведущую в камеру заключения. Там густой запах стерилизации был наиболее заметен. Затем — мерцающее ощущение тепла от машин, работающих на повышенных оборотах, чтобы сохранить человеку жизнь, но ослабленному и с опущенным лицом к полу. Когда дверь за ней с герметичным шипением закрылась, глаза Мадары одновременно распахнулись. — Когда… я видел тебя в последний раз, ты… ударила меня кулаком по черепу в роли Кагуи… — его голос хрипел от неиспользования, но в нём слышался чёрный юмор. Его конечности беспокойно заёрзали в ремнях, как будто он пытался устроиться поудобнее. — Чёртова ловушка, в которую они меня загнали… Не разговаривал с другим человеком месяцами… — Что, недостаточно показать миру, насколько ты ненормальный? Что ж, замечание принято. Итак, ты можешь избавить меня от этого, Мадара, — зарычала Сакура на мужчину, чувствуя, как ручка начинает напрягаться под силой её хватки. Его губы скривились в безжалостной ухмылке, прежде чем издать серию хриплых смешков, от которых задрожал кадр. Прозрачные эмиссионные трубки и истощённая ими чакра, казалось, стали ярче в своих пульсациях, как будто одного этого было достаточно, чтобы злонамеренно расшевелить его чакру. — Я вижу, ты меня не боишься? Полагаю, тебе легче, когда я такой же слабый, как ты сейчас. — Да, учитывая, что твои силы не усиливаются силами богини или разумного дерева, — Сакура сдержалась, не сводя с него своего стального взгляда. — Я здесь не для того, чтобы играть в оскорбления. Поскольку у тебя более чем достаточно свободного времени и много жизни, которую нужно наверстать, ты начнёшь возвращать эти долги сейчас. Всё было не так, как раньше. В те два момента, когда она была рядом с ним, она задыхалась от собственного страха под маской невозмутимости, в то время как он — был невероятно могущественным джинчурики ни кого иного, как Джуби. Биджуу такого уровня силы, в который никто из них никогда бы не поверил, если бы они не увидели собственными глазами. И без того Риннегана, которым он обладал раньше, это то, что она не хотела бы увидеть снова никогда в жизни. — Хм, жаль. Забавно выводить кого-то из себя после стольких лет, — съязвил Мадара с кривой улыбкой, прежде чем черты лица стали нейтральными. — Если только ты здесь не для того, чтобы обсуждать семантику. — Я здесь, чтобы узнать об обстоятельствах, связанных с Резнёй в клане Учиха. Голова Мадары слегка откинулась назад под ограниченным углом, который был возможен в этой скобе, губы презрительно скривились. — Что, чёрт возьми, ты вообще имеешь в виду? Учиха выдохлись так же, как и Сенджу. Слизняк была последней Сенджу в той же степени, в какой Саске всего лишь один из нас двоих. Ты несёшь чушь, девочка, — прошипел он ей, сузив глаза. — Говори разумно, пока я не разозлился. — Учиха не выдохлись. Они были истреблены. Деревней и мальчиком, которого ты погубил. Сакура рассказала об Обито. О пилюле, которую трудно проглотить. О правде, которую поведал ей Саске: что Обито было сказано и чему его научили. После того, как Саске убил Итачи, «Тоби» был тем, кто забрал его и помог выздороветь. Это, а также обмен несколькими словами между ней и Обито в измерении Камуи, которые выходили за рамки простой поспешной необходимости уничтожить Риннеган, которым тогда обладал Обито. Хотя Сакура не могла сейчас толком разглядеть его глаз, она могла сказать, что они опустились, когда тело напряглось. Мадара, казалось, застыл, но в уголках её зрения возникло слабое давление: как будто возникло что-то внешнее, дрожь, сотрясающая всю комнату, которая заставила в замешательстве вертеть головой, чтобы определить источник. Огни внутри беспорядочно мерцали, и всё это до того, как она почувствовала, как тиски на бицепсе выворачивают ей спину. — Сакура, нам нужно уходить! Все нижние этажи рушатся! — Санта срочно выскочил, оттащил её обратно, потому что она всё ещё обрабатывала его слова, прежде чем огромный столб из стали и бетона прорвался сквозь потолок и ударил по земле, на которой она стояла, разрывая металлические пластины потолка, как папиросную бумагу. Последовали обломки и клубы пыли, из-за неустойчивой земли было трудно стоять. Вместо этого Сакура высвободила руку и устремила на Санту умоляющий взгляд: — Иди! Позволь мне разобраться с этим! Не дожидаясь согласия, руки Сакуры сложили печать, в центре которой был Мадара, вдохнувший, когда она начала гендзюцу. Стены разума Учихи были надёжно блокированы, но в момент уязвимости в них были хаотичные дыры, достаточные, чтобы пролезть и зацепиться за какой-то контроль. Сакура внезапно рванулась вперёд, чтобы нырнуть руками в реку Нака, приземлившись на четвереньки и не дав себе упасть в воду. На мгновение разинув рот от собственного колеблющегося отражения, она снова была на ногах, когда скорбный вой прорезал летнее тепло, перерос в мучительный крик, прежде чем перешёл в рыдания, что заморозило Сакуру от того, насколько грубым и болезненным было это горе. Хотя окружение было достаточно знакомым, она знала, что это сцена из воспоминаний Мадары, в которую она втянула их, и всё для того, чтобы исправить это до того, как погибнут другие. Легко перепрыгнув реку Нака, Сакура помчалась вдоль пышных, поросших деревьями берегов в поисках источника скорби. — Они мертвы — они ушли из-за меня! Сакура остановилась, услышав его рёв, всего в нескольких метрах от колючей чёрной гривы Учихи, когда он распростёрся на земле, корчась от ударов кулаков и хватаясь за собственные волосы. — Они ушли! Вопреки себе — хотя Сакура знала, что Мадара, скорее всего, бурно отреагирует на её навязчивое присутствие — она прикусила нижнюю губу, когда глаза наполнились слезами, даже не потрудившись остановить их. Её щёки горели, она могла только склонить голову. — Да… они ушли. И это вина деревни, — сказала она, судорожно выдыхая. В этот момент одна из рук Мадары шевельнулась и обнажила одинокий глаз, с ненавистью глядящий на неё, тёмный от горя и слепоты, ищущий что-нибудь человеческое, за что можно было бы вцепиться. Но Сакура строго напомнила себе: она контролировала эту иллюзию. При необходимости она могла сделать его беспомощным, как младенца. — Ты часть деревни, — выплюнул Мадара, выходя из своего траура, с багровыми струйками слёз на щеках, опухшими веками, обезумевший от истерии, отчего у Сакуры камень застрял в горле. Учиха угрожающе подкрался к ней, скривив губы в волчьем оскале. — Ты ничем не отличаешься от них. Его руки в перчатках сомкнулись на её горле, взгляд побагровел от горя, дыхание было тяжёлым и гневным. Сакура заставила свои черты изобразить спокойствие, бирюзовые глаза встретились с его собственными, не бесстрашно, но сохраняя невозмутимость, несмотря на гнев Мадары Учихи. — Я пытаюсь наказать виновных, — тихо сказала она, когда его хватка усилилась. — Никто не знает, что я это делаю. Пока что. При этих словах его хватка внезапно ослабла, и Мадара сделал неверящий шаг назад, свирепо глядя на Сакуру. — Почему? Ты среди тех, кто пострадал от Учиха во время войны, не так ли? От меня, Обито и даже от Саске. Ты просто обычная девушка без благородного происхождения или причин для участия! Руки Сакуры сжались в кулаки. — Я знаю. Но именно поэтому мне нужна твоя помощь, иначе твой клан продолжит входить в историю как гибель, произошедшая от рук жаждущего власти убийцы, а не маленького мальчика, загнанного в угол перед невозможным выбором. Колени Мадары подогнулись, и он опустился на травянистую землю; журчание реки, казалось, заглушало их. Повезло, что это была всего лишь иллюзия, иначе он действительно мог бы раздавить ей горло. Его глаза всё ещё были красными — к счастью, не из-за Шарингана — насколько Сакура могла видеть на таком расстоянии, но следом они закрылись, когда он ущипнул себя за переносицу. — Это был… Учиха, который убил Учиху, — недоверчиво рассмеялся Мадара, проводя рукой по своей непослушной чёлке. — Было бы добрее вырвать мне сердце, пока я ещё в сознании. Всё, что сделал… Муген Цукиеми, всё это… было сделано для того, чтобы защитить их в раю. Чтобы они снова не узнали боли, не… — новые слёзы скатились по щекам Учихи, и его рот искривился от горя. Но Сакура не могла заставить себя почувствовать прежнее возмущение. Несмотря на всё, что сделал Мадара, на всех, кого он убил, у неё не хватило духу быть бессердечной. И это заставляло её чувствовать себя жалкой, невыносимо человечной. — Это не вернёт их, но, возможно, это могло бы принести им мир, — тихо сказала Сакура, Учиха никак не отреагировал, но больше не относился к ней покровительственно и не говорил свысока. Это было по-своему началом. Она скрестила руки на груди, глядя на речную долину впереди. Хотя Мадара ничего не сказал, молчание было похоже на согласие. И на данный момент этого было достаточно.***
Прошли часы, прежде чем Сакура смогла вернуться в свой бункер в здании. После того, как ей удалось стабилизировать Мадару, она разрушила иллюзию, и мужчина потерял сознание от напряжения. Хотя несколько опорных столбов упали, Ибики сообщил ей, что это можно исправить так, чтобы не привлекать внимания. Поскольку многие другие здания иногда проваливались в воронки, это было аномально, но недостаточно, чтобы проследить их происхождение. Сбросив свои вещи на пол, Сакура бесцеремонно плюхнулась на нижнюю койку одной из двух двухъярусных кроватей, старый матрас протестующе заскрипел. Жужжание флуоресцентных ламп было громче собственных мыслей, когда она безучастно смотрела на коллаж из фотографий, прикреплённый к единственному шкафу в комнате. Потёртая поверхность служила тусклой рамкой для фотографий, беззвучной и отстранённой, неспособной связать образы с воспоминаниями, из которых они возникли, когда события дня полностью поглотили её мысли. Мадара был всё ещё жив и каким-то образом собирался выступить свидетелем на суде, когда он состоится. Помимо даже этого, с точки зрения Саске, были ещё горы доказательств и тому подобного, с которыми ей нужно было разобраться в дополнение к работе в психиатрической клинике. Сакура вдохнула запах затхлых простыней, странно успокоенная. Как будто её завернули в страницы старой книги; они были чистыми, так что о гигиене можно было не беспокоиться. Кроме Ибики и Санты, у которых были свои заботы, она не могла рассказать об этом никому во всей деревне. Ни Цунаде, ни Шизуне, ни Ино, ни даже Наруто. У Саске было слишком много своих проблем, чтобы беспокоиться ещё и о её. Точнее, у неё не было никого человеческого. — Кучиёсэ но Дзюцу! После того, как облачко дыма рассеялось, Кацую размером с кошку посмотрела на неё своими нежными непрозрачными глазами, и Сакура улыбнулась так широко, что ей показалось, что лицо может расколоться надвое. Крепко обнимать слизняка было всё равно что обнимать старого друга. — Сакура-сама, с вами всё в порядке? — спросила слизняк тем более мягким, шепчущим тоном, от которого у неё на сердце стало легче. — Я не знаю, — честно призналась Сакура автоматически. — Но мне было бы намного лучше, если бы ты была рядом. Пожалуйста, просто останься со мной. Останься здесь, Кацую-сама. Хотя слизняк, по понятным причинам, была озадачена, она не протестовала, когда Сакура свернулась калачиком вокруг неё и прижала к своей груди, вздыхая с облегчением. К счастью, Кацую выглядела немного не так, как любые другие слизняки, и на ощупь больше походила на прохладную, гладкую резину, чем на что-то отвратительное. Брюхоногая моллюск молча поняла, уткнувшись Сакуре в подбородок. — Я бы не возражала сделать это, Сакура-сама.