***
~ Любовь - близость, обязательства, страсть - Совершенная любовь. ~
Вечер для Тины оборачивается мучением. Нет, ну а кто просил бросать вызов Чонгуку? Ведь уже весь мир знает, да и она тоже, что он-то вызовы принимает все, и, даже, отвечает так, что "руки уже чешутся заехать по этой наглой роже!". Прямо, как у Тины сейчас! Когда та самая разведёнка прямо сейчас, уже почти, висит на его плече, а он так мило-мило ей улыбается, глядя при этом на Тину. - Чонгук-иии, - противно пискляво, что он еле держится, чтобы не сморщится, не скинуть её руку, и не отдернуть её от себя, - ну, где ты столько пропадаааал? - Дует она губы, и обиженно глядит на него снизу вверх. - Мне пришлось от тоски по тебе, даже, заамуж выйти за другооого! Но поняла, что тебя никто не замеееенит! И сразу развелась! "Боже! Тина, не представляешь даже, как долго и томительно ты будешь расплачиваться за эти мои мучения!", - думает Чонгук, глядя на свою бестию, и: - Ну, смотри, как хорошо получилось, Наëн. Ты развлеклась, узнала что-то новое. Ну, не дуй свои прекрасные губки, - отвечает "бесячей" на своём плече, даже, не удосужив взгляда. Ну, вот совсем люди не меняются! Как вешалась, и проходу не давала в школьное время, так и сейчас - такая же! Только вот с годами становится всё противнее. Ему - Чонгуку, от таких людей. Видит, как быстро и, почти, незаметно Тина дёргает бровью, её глаза темнеют, чуть сужаясь, а уголок губ приподнимается в лёгкой ухмылке. "Ну, кто бы сомневался, бестия ты моя игролюбивая! Значит, игру продолжаем? Ладно! " - Гуук-киии, - продолжает неугомонная и, уже, прилично пьяная Наëн, - пригласи меня на танец! Смотри, как все велесятся! Я тоже хочуу! - Она водит острым красным ноготком по оголенному предплечью Чонгука, а его самого уже почти тошнит от этих ощущений, этого перегара, и того, что он сейчас наблюдает. Он, конечно, понимает, что Тину нужно справоцировать, вывести на эмоции, чтобы дело с примирением сдвинулось с мёртвой точки. Но уже сам задумывается, как далеко придётся зайти с этим со всем. А ход, тем временам, переходит "сопернику". Тина "нечаянно" задевает пальцами бедро рядом сидящего Минджуна под столом. Под столом, потому что, эту шалость он не способен разоблачить, а вот, если её инициативу заметит Чонгук, то сразу поймёт, что это провокация. Минджун же поворачивает голову к ней, и участливо интересуется, не скучно ли ей стало, заглядывая в глаза, и касаясь плеча Тины. - Нет, дорогой, всё хорошо, не переживай! - Тина же, ликуя от произведенного эффекта, нежно улыбается в ответ, и чуть наклоняет голову к его плечу. "Ну какая же Тина все-таки умница! " Бедный Минджун готов сейчас лужицей разлиться под её каблуком от такого обращения и взгляда. Он несмело поглаживает большим пальцем горячую кожу на её плече, и: - Я так рад, что ты сейчас здесь, со мной, - надеется очень, что это всё - начало их истории. Самое время сказать! Касается ладонью свободной руки её пальцев на столе. - Тина, я тебе так давн... - А давно вы знакомы, Минджун?!- Громко. Чонгук прерывает его, понимая, что перед ним сейчас собираются признаваться в чувствах к его, ЕГО БЛЯТЬ ТИНЕ! Щурит глаза, глядя на "признавателя", и подаётся вперёд, тем самым, заставляя пьяное тело Наëн сползти с его плеча. Да хватит, потому что! Они будто все сговорились сегодня сделать из него убийцу! А Тина, вся сжавшись в напряжении, сейчас незаметно выдыхает, и почти благодарна сейчас Чонгуку, что ей не пришлось услышать продолжения. "Нет! Ну, а кто начал-то?! Надо продержаться!" Минджун пару раз моргает, услышав вопрос. Кажется, он успел забыть, что они не одни. - Очень давно! - Отвечает с улыбкой, поворачиваясь к Чонгуку, но не оставляя в покое пальцы Тины. На что Чонгук смотрит, уже, сжимая, до скрежета зубов, челюсть. - Уже восьмой месяц. - Оооу, - тянет Чонгук в ответ наигранно, на что Тина почти фыркает. - Даааа! Это, и правда, ооочень давно! - Конечно! Особенно для тебя, наверное. - Минджун смеётся беззлобно. - По тебе видно, что ты не будешь тратить столько времени, чтобы добиться девушку! - Правда? - Тут, уже, Чонгук ставит локти на стол, и тянет брови вверх. - А что ещё по мне видно? - Тянет чуть голову к плечу. - Ну, - тушуется сразу Минджун, - ты не подумай только ничего. Просто... - Минджун чуть сводит брови, и смотрит в сторону, подбирая слова. Ведь обидеть школьного друга у него, правда, нет в планах. - У вас звёзд ведь так. То есть, вы привыкли, что "всё и сразу". А тратить время на "добиваться" вы не хотите. Наверное. - Заканчивает Минджун. А Тина прикрывает глаза, и думает, что "Как найти грань между глупостью и идиотизмом?". Но показательно укладывает ладонь на его плечо, и: - Всё верно, Джун-ни! Они не способны на такие долгие ухаживания! Им - всё, сразу, и с бессрочной возможностью возврата за ненадобностью, - морщит носик, косо поглядывая на "звезду" со всем пренебрежением, на которое способна. Тут уже в удивлении открывает рот " Джун-ни ", поворачивая голову на неё. Сжимает кулаки на столе до побелевших костяшек, и боли в ссадинах на них, Чонгук, кидая на неё испепеляющий взгляд. И "язык бы лучше себе прокусила, дура!", - кричит благоразумие самой Тины в голове, удрученно хватаясь за голову. - А ты, я смотрю, совсем не знаешь Чонгука? - Спрашивает в том же удивлении Минджун. Что-то не так сегодня с Тиной. Вроде не была такой грубой. - Я думал, что все девушки планеты обожают его! - Я обожаю! - Вдруг приходит в себя пьяное тело рядом, снова хватает цепкими пальцами руку Чонгука, который молится сейчас всем, кому можно и нельзя, дать ему ещё совсем немного самообладания, и растекается в улыбке, прямо, как её помада, которая, так предательски, давно вышла за контуры губ. Тина морщится от неё, и: - Мне всё-равно на этих медийных, - будто сплевывает. - Никогда ими не интересовалась! Они всегда обманчивы! - Смотрит в сторону презрительно. "Тина, ты снова переигрываешь!" Чонгук вытягивает губы показательно, и округляет глаза, глядя на свою бестию. "Ну, знаешь ли, детка! Пора заканчивать этот цирк!" - Возможно, в чём-то есть правда, - переводит взгляд на парня он, - не могу сказать за всех, Минджун. Но за себя скажу! - Смотрит пристально, чтобы дошло каждое слово. И не только до него. - Да! Ты прав! Я не стану тратить столько времени, добиваясь расположения той, - поворачивается плечами к Тине, и смотрит на нее, что глядит в ответ прямо в его омуты, - которая МНЕ НУЖНА! Не потому, что считаю её недостойной этого времени, - возвращает своё внимание к Минджуну. - А потому, что не захочу быть столько времени в стороне и во френдзоне! Потому что, если я хочу добиться её, значит, хочу её себе не на время, а НАВСЕГДА! - Снова смотрит на Тину, у которой уже паника плещется в янтарных, дыхание сбивается, а пальцы под чужой ладонью подрагивают в такт выделяющимся в тоне словам, и возвращается глазами к парню. - И тратить драгоценное время на несмелые действия вместо того, чтобы быть ЕЁ, и сделать её МОЕЙ, считаю наивысшей степенью глупости! И, если я ЛЮБЛЮ ЕЁ, и ЗНАЮ, что она ЛЮБИТ МЕНЯ, я сожгу весь этот сранный мир, но ЗАБЕРУ ЕЁ себе! Любыми путями! Спектакль окончен? Окончен! Тина роняет, даже незаметно для себя, слезу. И она капает на тыльную сторону ладони Минджуна, которая до сих пор покоилась на её пальцах. Судорожно и предательски громко втягивает воздух, и моргнув пару раз, будто, возвращаясь на стул рядом с парнем, который смотрит на неё во все глаза, срывается с места, выдергивает пальцы из-под его ладони, и, прихватив свою сумку, спешно выходит из зала. Скорее всего, безвозвратно. Чонгук провожает её извиняющимся взглядом, уже, не церемонясь, скидывает руки обалдевшей, рядом сидящей с ним, Наëн: - Да отцепись ты от меня уже, - и пальцами обеих рук зачесывает волосы назад, откинувшись на спинку стула. А Минджун переводит шокированный взгляд от двери, за которой только что скрылась Тина, на Чонгука. И, кажется, только сейчас замечает на внутренней стороне его предплечья, чётко выведенную золотом букву "Т". Сводит брови, устало выдыхает, и массирует переносицу двумя пальцами. " Вот ведь слепой идиот! ", - думает про себя, и смотрит на Чонгука. - Это ты вчера был в машине перед её домом, - скорее утверждает, чем спрашивает. Чонгук поднимает на него измученный взгляд, и молча кивает. - Ну, пиздец, товарищи! - Встаёт со стула, и заплетающимися ногами уходит Наëн, разочарованная зря проведённым вечером. - Это приглашение было первым и единственным, которое она приняла. - Говорит тихо Минджун, и усмехаясь над собой, опускает голову. - Самое первое моё предложение, она отвергла, даже, не дав мне его озвучить. Я понимал, что она не может отпустить прошлые отношения. Но всё удивлялся, что за мудак такой посмел, и смог её настолько обидеть. - Я, - отвечает так же тихо Чонгук, глядя на школьного друга. - Этим мудаком был я, Минджун. - Какого хрена было разыгрывать всю эту ересь, Чонгук? - Смотрит в уставшее лицо напротив. - Я любящий мудак. Она любящая строптивая. Не подпустила. Решила показать, что всё уже в прошлом. А я понял, что не сдастся, пока не загоню её в угол. В очередной раз. - Ты поэтому приехал сегодня? - Нет, Минджун. Я не знал, что она будет здесь. Я, даже, не знал, что это ты привозил её домой вчера. Понял, что решила разыграть. Решил дать ей время потому, что знал, что ей самой было больно ничуть не меньше, чем мне, и поехал к родителям. Мама мне передала приглашение. Я просто решил, что раз я здесь, то в этом году будет хорошо увидеть вас. Вот и всё. А тут... - А тут судьба, значит! - Смотрит в глаза другу, и уже понимающе кивает с лёгкой улыбкой. - Ну? Чего сидишь? Иди! Иначе, пойду я! - Иди в задницу, Минджун, хорошо? - Усмехается Чонгук на шумном выдохе. - Спасибо, что понял. Не хотел с тобой драться, друг. - Конечно, не захочешь! Никто не хочет быть побитым! - Смеётся парень. - Иди, Чонгук. Не теряй "драгоценное время"!***
Тина с грохотом закрывает за собой дверь, скидывает с ног туфли, и бросает сумку в сторону. Босыми ногами по холодному паркету начинает мерить быстрыми шагами гостиную в, пока что, тщетных попытках выровнять дыхание, и успокоить голопом несущееся своё сердце, набатом отбивающее вибрацию по всему телу. Она, прикрыв веки, хватает голову руками, и поднимает её к потолку, заламывая шею. Громкое дыхание, которое, ещё немного, и сорвётся на всхлипы. Проходит мимо дивана, уже в сотый, наверное, раз. Бросает взгляд на столик с многочисленными склянками со свечами. Смотрит на дверцу шкафа в кухне, за которой стоит новая бутылка янтарного - любимого ИМ, переводит взгляд на ступени на второй этаж, где под кроватью в спальне, находится коробка с "НИМ". С горькой усмешкой, разворачивается, и начинает снова свой забег по гостиной, но далеко не убегает - останавливает угол дивана, в который она врезается пальцами стоп, и скручивается то ли от физической боли, то ли, уже, от боли внутри, оседая на пол. " Добегалась!", - проносится в голове, и это - край. Всхлипывает, не в силах уже держать всё внутри, и поджимать губы стойко, не давая прорваться дамбе, которую она сооружала за всё эти месяцы, от эмоций. Ну, зачем он приехал? Для чего? Почему это делает? Почему сейчас, когда она только начала чувствовать, что какая-никакая, но стабильность появляется? Почему? Ну, почему? Может ли она убедить себя в том, что не хотела его видеть? Нет. Может ли утверждать, что не скучала? Конечно, нет! Может ли сказать, что стала хоть на немного меньше любить его? Однозначно, нет! Спросите её, неужели не хватит того, что любит она, и любит он? Ответ - нет, не хватит! Тина поняла, что им не хватило оставшегося одного компонента для того, чтобы они оставались вместе, для того, чтобы их любовь была совершенной. Ведь, если бы тот присутствовал в их жизни, они бы точно могли обсудить, и решить их проблемы. А раз Чонгук не смог открыться, значит в том была вина и Тины. Значит, каким-то образом, она не смогла внушить ему, что в любом случае, что бы это ни было, ей можно рассказать всё, можно поделиться, и она поможет. Так думала Тина. Но, она не учла одного - безудержный страх потерять любимого человека, лишиться счастья видеть его в своей жизни, рядом, любить его и быть любимым, подкрепленный чувством вины перед тем же любимым человеком, который заполняет до краёв все клетки организма, сознания, разрывая тем самым на кровавые ошмётки, и разрушая веру в то, что его могут, такого виновного, любить, и быть с ним рядом, напрочь лишают человека возможности рассуждать логично, и делать, абсолютно понятные и простые для других, действия. В своём маниакальном желании понять, что же не так происходит, подсознательно, не желая, может быть, того, она преследовала свою цель - узнать, почему её больше так не любят, как раньше? Ведь она, как и всегда, любит с каждым днём всё больше. Упустила момент, когда желание помочь любимому, облегчить его терзания, стало желанием обратить на себя внимание. И в самый ответственный момент, в момент, когда её действия показали бы Чонгуку, что, что бы ни случилось, в любой беде, и каждом его слабом состоянии, она будет рядом, и не оставит его, показала только то, что не желает больше терпеть. Показала это своим уходом. Им не удалось сохранить близость. Страсть была, обязательства исполнялись. А вот близости, не в физическом плане, не хватило. Или эти души не были услышаны. И причина была у каждого - своя. В том и была ошибка. Ошибка обоих. Не одного. И понимание всего этого слабым, несмелым лучом начало пробираться в её голову именно сейчас. Когда сидела, скрюченная, на ламинате, всё в том же платье с вечеринки, и смотрела на ссадину на большом пальчике. Тина повернула голову ко входной двери. Она знает, что недалеко от дома, всё на том же месте - чуть не доезжая, в своей машине сидит Чонгук. Он ждёт. Ждёт, не давит, и даёт Тине время. - Наворотили мы с тобой дел, любимый, - выдыхает тяжело, и встаёт. Прихрамывая, идёт до двери, открывает её, и, не выглядывает даже. Знает, что он и так видит всё. Оставляет дверь настежь открытой, впуская в дом прохладный воздух ранней весны, включает в гостиной свет, и идёт на кухню. Нажимает на кнопку включения на чайнике, опирается на столешницу, разведя руки широко по сторонам, и обхватив её край ладонями. Опускает голову, и выдыхает тяжело, когда слышит за спиной тихий звук двери, которую закрывают. Тина не знает, закрывается ли так же дверь в их истории, обрекая обоих на невосполнимую пустоту, или же, наоборот, открывается ли она в их совместное, теперь уже более стойкое и устойчивое счастье сейчас. Но она точно знает, что уже бежать некуда. Пора уже обсудить всё, и постараться понять друг друга. Она вскидывает голову наверх, и после вдоха полной грудью, поворачивается лицом к Чонгуку, который так и стоит у двери, засунув руки в карманы. "Красивый. Родной. Любимый". Чонгук же просто прячет подушечки пальцев сейчас, которые так и покалывают от желания прикоснуться к её коже. Смотрит нечитаемо через гостиную, через стойку, отделяющую эту гостиную от кухни, в её глаза. "Невероятная. Моя. Любимая". - Чон... - Тина... - Чай, или, может быть, кофе? " Тебя. Только тебя." - Нет, спасибо. Тина коротко кивает ему в ответ, поворачивается спиной, выключает чайник, достаёт "его" янтарное из шкафчика, и, прихватив два бокала рокс, идёт своей хромой походкой к столику в гостиной. Чонгук за всём этим молча наблюдает, и чуть хмурит брови, заметив ссадину и проявляющийся синяк на пальце Тины. - Проходи, Чон, я готова. Сдаюсь. Она располагается прямо на коврике рядом со столом, куда и ставит бутылку с бокалами, и смотрит на Чонгука, который коротко кивает, снимает обувь, и садится так же на пол напротив Тины. Не отводит глаз, не делает лишних движений, а те, что делает - плавные, медленные, будто, боится, что она передумает, прогонит его, или сама уйдёт. Молчание и тишина, в которой слышно лишь их биение сердец, длится... Они сами не знают, сколько длиться. Кажется, диалог уже давно начат. Безмолвный диалог их душ. Кажется, им больше ничего и не нужно было. Только вот так сидеть, и смотреть друг на друга. Открыто, не пряча глаз, не боясь, и не торопя. Вдоволь наглядеться друг на друга. Утолить эту невыносимую жажду, видеть любимое лицо. Но ведь, Чонгук должен был поговорить, попросить прощения, наладить все. Поэтому: - Тина, прос... -, начинает тихо, так же заглядывая в глаза, но его прерывают. - Подожди, Чон, - мягко, тихо. - Нальешь нам? - Чонгуку кажется, что Тина, даже, слегка улыбнулась. А вот нежность в её глазах ему точно не мерещится. Он молча исполняет просьбу, и наблюдает, как Тина одним глотком опустошает бокал. Наполняет его снова, и делает небольшой глоток со своего. - Не проси у меня прощения, Чон. Просто расскажи мне... Тина смотрит в любимые омуты, снова, как и когда-то, видит в них своих отражение. Сердце трепещет. Он начинает свой рассказ, а она опускает взгляд на его губы, которые он нервно облизнул секунду назад. - В тот вечер, когда тебя ранили... - Он прикрывает глаза, глубже вдыхает воздух, и снова направляет взгляд на любимую. - Мой мир перевернулся именно в тот момент, когда ты вся в крови лежала у меня на коленях, и со словами, что любишь меня, закрыла глаза. Моё разрушение самого себя началось в ту секунду. И вердикт "Виновен" вынес сам себе именно в тот момент. Сначала, меня держала на весу мысль, что должен сделать всё, чтобы очнулась, снова посмотрела на меня, протянула свою руку, и дотронулась сама. Держался за мысль, что должен сделать всё, чтобы ты меня услышала, почувствовала, что рядом, что жду. Мысль, что должен сказать и я о своей любви. О том, что нет смысла ни в одном моём дне без тебя... Потом ты очнулась. Коснулась меня. Я услышал твой голос, увидел твои глаза. И это счастье держало меня на плаву последующие пару лет. Я уже подумал, что я справляюсь, паника проходит, и становится легче. Тина слушает Чонгука, затаив дыхание. Боится, что тот снова замолчит. Сколько времени прошло с тех пор, как она не слышала его голоса, и столько предложений подряд? Сейчас он доверяется. Открывает завесу самых тёмных уголков своей души. Этот тихий, с хрипотцой, обволакивающий голос с придыханием прямо сейчас оживляет внутри неё все, что было столько времени под тенью, греет. Чонгук делает ещё один глоток обжигающей нутро жидкости. - Голос в моей голове я услышал впервые в последнее наше совместное 22 сентября, что мы отмечали на веранде нашего дома. - Чонгук улыбается, прикрыв глаза, просматривая картинки из воспоминаний того вечера. - Это был один из самых лучших вечеров, и лучших ночей в моей жизни, Тина. Если не считать того шепота со словами "не спас" в голове. Это было ответом на твои слова. - Он снова глядит в бездонность любимых янтарных. - Но клянусь тебе, Тина, та ночь была прекрасной, несмотря ни на что. Каждый ужин, с которым ты встречала меня был бесценнен для меня. После, - продолжает, чуть хмуря брови, - всё чаще и чаще я просыпался в холодном поту среди ночи. Переживал всё снова и снова. Пересматривал те картинки, где ты истекаешь кровью, где прощаешься со мной, всё чаще и чаще. Я начал сходить с ума. Смотрел на тебя, мирно спящую, рядом, и каждый раз прислушивался к твоему дыханию. Боялся, что упущу как-то момент, который не должен. Как уже упустил, однажды. Каждый раз, как касался тебя, каждый раз, как пальцы проходились по твоим шрамам на теле, каждый раз, как губами пытался разгладить их, излечить... Каждый раз этот голос внутри начинал нашептывать, что я не имею права на то, что делаю сейчас. Каждый раз слышал, что эти шрамы оставил я на твоей прекрасной коже. Каждый раз разум подкидывал мне те картинки из прошлого. Меня это с ума сводило. Стирались границы реальности и кошмара в голове. И в какой-то момент я начал верить в это всё. Оставлял тебя, и уходил. Потому что считал, что, и правда, не имею права. Что приношу тебе только боль, страдания. Видел, что делал это именно в те моменты. Видел это в твоих глазах. Слышал в тихом плаче за дверью. Подрывался вернуться, зайти, обнять. Понимал, что причиняю боль. Но сил не было, трусом оказался, Тина. Не смог тебе просто этого всего рассказать. Каждый раз вспоминал свою же просьбу в самом начале, чтобы были открыты и честны друг с другом. Каждый раз ехал домой, и думал, что на этот раз я смогу. Но не мог. Возненавидел сам себя. В голове засела мысль - единственное благое, что я могу для тебя сделать, так это избавить тебя от себя. И окончательно это решение принялось в тот вечер, когда... - Чонгук впервые, за весь рассказ, отпускает голову, и судорожно выдыхает, прикрыв глаза. А Тина так хочет подойти, и прижать его к себе, успокоить, сказать, что всё в прошлом. Но понимает, что ему необходимо самому это всё высказать ни чуть не меньше, чем ей хотелось услышать от него это объяснение. - Когда я силой взял тебя. " Это было последнее зло, что я причинил тебе. Больше я не позволю разрушать себе твою жизнь! ", - это были мои мысли после того, как ты ушла тогда в спальню. Решение было принято. Я думал, что мной. Но оказалось, что я не был уже самому себе хозяином. Дальше дело оказалось за малым. Довести тебя до момента, чтобы сама ушла. Сделать так, чтобы возненавидела меня так же, как и я себя ненавидел. - Я никогда тебя не ненавидела, Чон. - Тихое, шёпотом. - Я знаю, родная, - чуть тянет уголок губ наверх. - Ты мне об этом сказала во сне. Сказала, что любишь. Шептала, что ждёшь. "Чон, прошу, услышь меня! Почувствуй меня! Найди меня!", - только эти слова твоим тихим шёпотом мне помогли, Тина. Они заставили меня осознать, что пора возвращаться, ведь мне есть куда, и есть к кому. Тина слушает сейчас эти слова, а в глазах удивление, граничащее с неверием. Хмурит брови, а слова застревают в горле. Она помнит эти слова! Как такое может быть? Эти три предложения, которые она шептала перед сном каждую ночь. Каждую ночь в течение года. Этими же словами. В той же последовстельности. Только шептала она их очень давно. Так давно, что, будто, в прошлой жизни. В самом начале. Когда ещё отчаянно пыталась достучаться до Ангела, что спас её. Это возможно? Не верит, и, одновременно знает, что это правда. Просто знает. - После той ночи, когда ты пришла ко мне во сне, и прошептала те слова, я с утра записался к психологу, чей контакт мне давал Юнги. И вот, через полгода терапии, я приехал сюда. Чонгук заканчивает рассказ, и вспоминает слова того старика-психолога. - Тина, - смотрит пристально, - я спрошу кое-что? - Конечно, спрашивай, - она улыбается Чонгуку, своему Чону. - Скажи, что именно ты вспоминаешь, из нашей жизни? Три воспоминания. Самые яркие, и первое, о чем ты вспоминаешь, думая обо мне. Тина улыбается уже открыто, будто уносится в те самые времена. Господи! Какими, порой, глупыми и неблагодарными бывают люди! Именно об этом она думает сейчас. - Много чего всплывает, Чон. Но самые яркие, касающиеся тебя и нашей жизни... - Из всего, что было. Прошу тебя, не бойся меня задеть или обидеть. - Наш первый раз - та ночь, когда я вернулась к тебе в отель... Когда очнулась после комы, и увидела тебя... Когда открыла глаза, и увидела наше с тобой фото на стене в гостиной, когда привёз меня домой. Эти три воспоминания лидируют, и всегда во мне горят ярко, когда думаю о нас. Чонгук смотрит на Тину, на свою Тину, а внутри всё переворачивается. Эти слова из её уст, этот блеск в её глазах, собственное отражение в них, лёгкая, ласкающая его истосковавшееся сердце, улыбка... - это всё, что ему нужно в этой жизни. Это единственное, без чего он не сможет обойтись. И сейчас мелькает мысль, о том, что нужно обязательно поехать вместе к старику Ли, и отблагодарить его, познакомить Тину с ним. Ведь без его помощи, он бы ещё долго не смог прийти в себя. Он встаёт, обходит стол, обходит Тину, и направляется к шкафчикам на кухне под пристальным, непонимающим взглядом Тины. Стоит пару секунд, и осматривает всё дверцы - нижние и верхние. А затем, начинает их открывать по очереди, и заглядывать в каждую. - Чон? - Тина смотрит на это со стороны, и не может понять, чего он там ищет. - Я знаю, что в этом доме есть аптечка, и уверен, что она на кухне! - Весело отвечает Чонгук. - Я знаю только тебя, Айгю, и, теперь уже, и маму, кто держит аптечку именно на кухне.- Смеётся тихо. - Ну, вот! Я же говорю! Чон, все-таки, находит небольшую пластиковую коробку, и возвращается, выставляя её вперёд. - Между прочим, раньше мама хранила её в ванной. Ну, или, в отдельном ящике в гостиной. До того, как познакомилась с тобой. Повеселевший Чонгук садится рядом с Тиной, и тянет руку к её правой ноге. - Позволишь? - Полушёпотом, заглядывая в глаза. Тина молча выставляет вперёд ногу, на лодыжку которой опускается тёплая ладонь Чонгука. Она прикрывает глаза, теряясь, утопая, погружаясь с головой в эти ощущения. По позвоночнику пробегает дрожь, когда он ставит ногу на своё бедро. Она распахивает глаза, и утыкается взглядом в его горящие темно-карие, которые сейчас темнее ночи. Чонгук опускает голову, и обрабатывает ссадину на её пальчике бережно, протирает запекшуюся кровь, дует осторожно. - Ты всё ещё экспериментируешь с запахами? - Хриплым голосом, кидая короткий взгляд на свечи на столе. Чонгуку необходимо как-то отвлечься. Иначе он не сдержится. Иначе не сможет удержаться от того, чтобы не провести ладонью по манящей, бархатной коже вверх к коленке, а потом вниз по бёдрам, которые сейчас открыты, и манят настолько, что темнеет перед глазами. Настолько, что воздух кажется горячим. Настолько, что он чувствует чуть ли не дрожь во всём теле, а в паху стягивает уже болью. Не может себе позволить. Вдруг Тина не готова? Ведь последний раз он брал её силой. Не может разрушить эту хрупкую налаженную связь. - Ничего нового. Только то, что уже испробовано. А Тина теряет себя. Она так соскучилась. И, даже, тот последний раз не сможет перекрыть это желание. Может быть, она ненормальная? Может, это патология? Тина согласится и с этим. Да, было больно. Да, было обидно. Да, это держало её пару недель. Но, в итоге, она списала это всё на его ревность, на взрыв эмоций, на его неустойчивое состояние. А сейчас, после его рассказа, она отчётливо поняла, что ошибалась, когда думала, что он тогда не хотел её из-за вида шрамов на её теле. Поняла, что хотел. Поняла, что её Чон так же её любил, и желал. А больное сознание подкинуло ему идею того, что она может захотеть другого. Тот поступок был демонстрацией не ярости, как он сказал тогда. Не боли, как она думала. А того, что он безумно её хотел. Только, на тот момент, смог показать это только таким способом. Скажете, что она больна? Тина не станет отрицать, или спорить. Только вот у неё в жизни была и бОльшая боль. - У тебя вся гостиная в свечах. - Чонгук издаёт короткий смешок, больше похожий на нервный. - И вИски мой любимый. - И коробка со всякой мелочью, что связана с тобой, - продолжает она хрипло, пока пальцы Чонгука разглаживают края пластыря. Видит, как закрывает глаза через спадающие вниз волосы. Чувствует, как пальцы его дрожат. Слышит судорожный вдох. Знает, как он мечется в сомнениях. Тянет руку, пальцами зарывается в эти волосы, и зачесывает назад, заставляя его поднять голову, и посмотреть в её глаза. - Мне нравятся твои отросшие волосы, - шёпот на выдохе. - Мне нравится новый цвет твоих... Тина... - Чон-на... Чонгук опускает затуманенный взгляд на её губы, облизывает коротко свои, чувствует, как её пальцы опускаются по виску, очерчивают линию скулы, понимает, что, если сейчас не коснётся её губ своими, не почувствует, может задохнуться, сердце остановится, а он разорвётся на части. Обещает себе, что остановится. Сможет. Только поцелует. Только один поцелуй, чтобы не умереть. Не будет рисковать. Только поцелует... Тянется медленно, боясь спугнуть, кажется, даже, не дышит. Смотрит в потемневший янтарь, останавливается у самых губ, чувствует её горячее дыхание. Дрожь пробивает, когда еле касается, сжимает веки до боли, проводит губами своими по её приоткрытым, слышит, её рваный выдох, еле сдерживает себя, свои руки, своё тело. Сквозь физическую боль преодолевает животное желание взять её прямо здесь, на полу. А Тина не двигается, не решается. Как давно она не чувствовала этих губ. Этого горячего дыхания, которое плавит её кожу. И Тина тоже боится. Только боится, что он отстранится снова. Боится коснуться его ещё больше, чтобы не давить. Видит его боль. Чувствует её внутри себя. Слезы застилают глаза. Она так скучала. Сквозь напускную стойкость и утверждения, что всё в прошлом, и она сможет вполне себе неплохо прожить и без Чонгука, она внутри тихо умирала без него. Чонгук ловит одними губами её нижнюю, затем верхнюю. Осторожно придвигается к ней, касается ладонью её шеи. Кончиком языка медленно проводит по контуру любимых, самых вкусных губ во всех вселенных. Шумно вдыхает воздух, когда Тина отвечает, несмело зажимает его нижнюю губу между своими и слабо засасывает. - Госпо-ди, Тиин-наа... - Шепчет, не отрываясь, и на пробу толкается языком внутрь. Тихо рычит, когда её язычок встречает его. Рывком встаёт на колени, и возвышаясь над Тиной, устраивается между её ног, прижимаясь всём телом, когда она начинает посасывать его язык. Крышу сносит. Кислорода не хватает. Но Тины не хватает больше. Опускается снова на пол, притягивает её за талию к себе. Чувствует под пальцами, как она дрожит. Боже! Как же он хочет её. Как никогда раньше. Член изнывает от напряжения и боли. Его ладони проходят по её бёдрам от коленок. Чувствует, как она пальчиками стягивает его волосы на затылке в кулак, слышит тихий стон. Боже! Он не сдержится! Не сможет! "Не так должно быть! Не так! Остановись! Ты сделаешь ей больно! Снова не сдержишься!" Чонгук резко отстраняется, будто его откидывает. Встаёт на ноги, не может смотреть на Тину. Если посмотрит, не сможет уйти. Если не уйдёт, причинит ей боль. А Тина в ужасе смотрит на него. "Нет! Только не это! Снова? Но как же так? Только не уходи! Не уходи сейчас, Чон!" - Прости! Прости меня, Тина! - Чонгук пятится назад на негнущихся ногах, растирает ладонями лицо, пытаясь прийти в себя. Лицо искажается болью. - Я не сдержался. Снова. Прости, меня родная! И подрывается с места, оставляя Тину со слезами на глазах, и открытым ртом с невысказанным "не уходи", обувается на ходу, и выбегает из дома, захлопнув за собой дверь. На секунду Тину пронзает мысль, что этому не будет конца. Что у них ничего не получится. На секунду. Затем, она моргает пару раз, смахивает пальцами слезу и дурные мысли, заодно. Смотрит на входную дверь. " Вставай! Ты не оставишь его снова! Не позволишь глупому чувству вины снова его захлестнуть, и забрать у тебя! Не оставишь, Тина! Не повторишь ошибку! " Она подскакивает с пола, и быстрыми шагами, почти бежит к двери. К двери, за которой, замерев на крыльце стоит Чонгук. " Нет! Нет! Что ты делаешь? " Он сдвигает брови к переносице, пальцами обхватывая её. " Просто уйдёшь? Сейчас? Ты что творишь, придурок? Когда ты стал таким? Это же Тина! Это же твоя Тина! Не уйдёшь снова. Не повторишь эту ошибку! " - Господи, - выдыхает зло Чонгук, и разворачивается обратно к двери. Тянет руку вперёд, но не успевает коснуться ручки, как она распахивается, а Тина чуть не врезается в него с разбега. Резко останавливается, замерев перед ним, и замечая его руку, так и оставшуюся на весу. Чонгук опускает взгляд, и смотрит на босые ноги Тины, что стоят прямо на крыльце перед ним. Снова поднимает взгляд. Тина улыбается, а реснички мокрые от слез. В груди так защемило, будто перевурнолось, размялось, поерзало, и, наконец, уложилось удобно и тепло. - Я тут подумала ... - Шёпот, срывающийся на хриплый голос Тины, заставляет Чонгука сделать этот, без сомнений, один из главных шагов в своей жизни, и впиться в её губы. Поцелуй, обещающий свет, счастье, и, просто, жизнь. Её тихий полустон, и тёплые пальцы, обхватывающие шею, будто вытягивают из страшного сна, оживляют. Чонгук подхватывает её на руки за бёдра, а Тина обвивает его своими ногами. Делает шаг в дом, прикрывает её ногой, и прислоняется спиной к её поверхности. - ... подумала... может, ты подкинешь идею новых ароматов? - Тина, всё же, заканчивает предложение, и проводит кончиком языка по Чонгуковым припухшим губам, плавясь под его горячим, тяжёлым дыханием. - Новых - нет, - срывающимся хрипотцой, в ответ, - но сегодня будем дышать лучшим ароматом. Ароматом любви! - Чонгук трётся кончиком носа об её, не отрывая глаз с её потемневших. - А завтра мы будем дышать этим ароматом? - Чертята в её глазах так манят Чонгука. От мысли, что она снова в его руках, и так же игриво сейчас его соблазняет, потираясь об его пах, сносит все грани, все преграды, все страхи и барьеры. Тина снова в его руках. - Всегда. Мы будем дышать им. Всегда. Тина плавно освобождает его бёдра от захвата, и опускается на пол, удерживая себя руками на его плечах. Даже не пытается поправить задравшееся платье, мягко берёт его пальцы, заглядывая, и ступая своими босыми на край обрыва в пропасть его темных омутов. На край, который она так сильно полюбила, и по которому скучала до болезненного скрежета в груди. Тянет его за собой, когда делает шаг к ступеням. Шагает назад наугад, когда, не отпуская его пальцев, не имея сил отвести взгляда с его глаз, заходит в спальню. - Включи свет, Тина. - Шёпотом просит Чонгук. - Я так соскучился. Хочу видеть тебя. Тина на секунду мешкается, когда в мыслях пробегает слово "шрамы", но - Включи, Сладость, - смелость берёт вверх, когда густой шёпот обдает теплом её шею. Чонгук ласкает, медленно оставляя мокрые дорожки от ключицы вверх до уха. Тяжело дыхание Тины, срывающееся на полустон, ласкает его слух слаще любой музыки. Он тянет тонкий пуллер на молнии её платья на спине, проводя кончиком пальца по коже. Тянет лямы с плеч, следом покрывая поцелуми-бабочками. Чувствует кожей, грудью, как Тина дрожит, когда платье сползает вниз к её ногам. Чонгук смотрит, как трепещат её ресницы, под прикрытыми веками, как закусывает нижнюю губу, почти до крови, как сбивается дыхание по её вздымающейся груди, как набухают соски, кожа покрывается мурашками. Боже, он с ума сойдёт. Не выдержит. Делает глубокий вдох, мысленно молясь всем, кто способен его услышать сейчас, чтобы не сорваться. Совсем не задумывается о том, что Тина, наверное, и не прочь его срыва. Ее кожа сейчас обжигается под взглядом Чонгука. Тихо ахает, когда он её подхватывает снова за бёдра, и скрещивает лодыжки у него за спиной. Трётся кончиком носа об горячую шею, вдыхает любимый запах его кожи, без которого уже не могла. Не хочет отпускать его шею и сильнее прижимает к себе, упираясь пятками об его поясницу, когда он укладывает её бережно на кровать. Чонгук целует в губы, прикусывает мягко, берёт её запястья, освобождая свою шею, и припадает губами к внутренней стороне левого. Эти ощущения разрывают Тину. В груди разрастается нежность, как распускается пышно азалия весной. Она опускает ладони на его лицо по обеим сторонам, заглядывает в глаза, и понимает, что её любовь с годами становится только сильнее. - Только не уходи, - шепчет еле слышно. И Чонгук в этих трёх словах слышит все. Все её переживания, всю боль и тоску от одиночества. Всю нежность, всю любовь, прощение и согласие. Тина принимает. Сдаётся и принимает. - Ни за что не уйду, любимая. Никуда. Всегда буду рядом, жизнь моя. С уголка глаз срываются слезы. На этот раз это слезы счастья. Она приподнимает голову, и целует, целует. Пальцами начинает расстегивать пуговицы на Чонгуковой рубашке. Губы сминаются, языки сплетаются. Делят глоток воздуха на двоих. Тина с несдержанным стоном выдыхает, когда её ладони, наконец, чувствуют его горячую кожу на груди. Пробегает пальчиками по твёрдым горошинам, ловя в поцелуе его выдох, опускается вниз к напряженному прессу, и слышит грудной рык, когда проходится по линии пояса, задевая бляшку ремня. Чонгук проводит широким мазком языка по шее, и прикусывает кожу на сгибе шеи и плеча, когда Тина растегивает ремень и брюки. Дёргается в судороге, и вскидывает голову, - Бо-ож-же! Тина-аа, - выстанывает, когда она обхватывает пальчиками его член, и большим размазывает по головке предэякулят. Он резко опускает голову, нависая над её лицом. Тина замирает, и, кажется, перестаёт дышать, когда видит этот огонь, что плещется в пропасти его почерневших глаз. Эта темнота и огонь, будто, из самой преисподней. И эта преисподня - личный рай Тины. Чонгук опускает мутный взгляд на её губы, уголок которых так по-дьявольски ползёт вверх. - Чертовка! - Тянет он так же в улыбке, и подрывается с кровати. - Видит Бог, я держался, сколько мог. И думал сделать этот раз после стольких месяцев ванильным. - Срывает с себя брюки с боксерами одним движением. - Но ты... - Стягивает с неё кружевное, снова нависает над Тиной, которая всё это время следила за каждым движением, и облизывала губы, предвкушая то, что её ожидает. - Но я, - высовывает язычок, и смачно облизывает им его приоткрытые губы, пропуская кончик между ними, - твоя бестия, голод которой, сначала, необходимо утолить. - Погружает пальчик в его рот, пробегаясь им по внутренней стороне щёк и языку. - А ваниль оставь мне на утренний десерт, мой вкусный! - И обхватывает тот же пальчик своими губами, не отрывая глаз от всполыхнувшего пламени - напротив, и обсасывая его по костяшку. Чонгук - всё! Чонгук был до этого момента! Дальше Чонгука нет! Тина дорвалась. Она, по-началу, пыталась определить где именно он целует, кусает, лижет, и сминает пальцами. Это невозможно. Потому что его руки, губы, зубы, язык - они были везде. Тина перестаёт различать границы. Её стоны, его тяжёлое дыхание, плавящее кожу, и грудное рычание эхом отдаётся, кажется, из всех уголков дома. Чувства переполняют все края, обрушиваясь, и унося в водоворот без надежды на глоток воздуха. Она блаженно улыбается сквозь всхлипы и слезы, когда чувствует его губы на клиторе. Вытягивается дугой, когда его язык скользит в сочащееся нутро. Стенки влагалища сокращаются под мучительными ласками, а стоны наслаждения её вкусом, отзываются в ней неописуемым восторгом. Тина обожает слышать эти приглушённые, грудные стоны с хрипотцой на выдохе. Она вздрагивает всём телом, и начинает метаться на, уже, влажной постели, когда Чонгук касается большим пальцем клитора, продолжая трахать её пульсирующее влагалище юрким язычком. Его слюни, смешавшись с её соком, стекают с подбородка. Чонгука с ума сводит вкус Тины. Для него это самый сладкий нектар. Смотрит, как её пальчики одной руки сжимают простынь, а другой - сминают левую грудь, зажимая сосок между. Ладонь чуть сдвигается вниз, и она указательным проводит по рёбрам, повторяя узоры набивки. Её глаза закрыты, кожа покрыта испариной, губы то облизываются, то закусываются, а стоны становятся глубже и тяжелее. Чувствует, что Тина на пределе. Резко отстраняется, обрывая всё ласки разом. Тина распахивает глаза. Она готова захныкать прямо сейчас. Чонгук ухмыляется, а у самого член готов уже взорваться. В паху тянет. Но нет. Он подползает к ней, нависает, и его выражение лица не сулит Тине ничего из того, что облегчило бы её напряжение. - Ты, правда, думала, что флирт, хоть и наигранный, с Минджуном тебе сойдёт с рук просто так, мм, детка? - Чон, ну, не сейча-аасже-еааах... Она не успевает договорить, как Чонгук заполняет её мучительно медленно, чувствуя, как и без того узкие стенки, кажется, стали ещё уже за это время. Горячее, скользкое нутро обволакивает его член настолько плотно, что ему самому мучительно даётся не закончить всё быстро. Он обхватывает свой член у основания, пережимает и замирает, чтобы не кончить прямо сейчас. - Боже, детка! Какая же ты уже узкая! - Шипит сквозь зубы куда-то в шею Тины. - Ну же, Чон! - Тина просит, ерзает под ним, пытается сама насадится, двинуть бёдрами, но бесполезно - Чонгук припечатал её своими, без возможности дернуться. Чонгук убирает руку со своего члена, прижимает ею её таз к матрацу, и начинает двигаться, присасываясь к её шее. Тина же с силой тянет пальцами его за волосы на затылке. Её тело начинает пробивать дрожь. Тихие стоны больше походят уже на скулёж. Плавные медленные движения даются Чонгуку ничуть не легче. Он немного ускоряется. Одним резким толчком вгоняет член до шлепка мокрых тел, и сорванного крика Тины. Она тянется рукой к клитору, а Чонгук перехватывает её запястье, заносит за её голову, и удерживает другой рукой. Пальцы свои погружает в её рот, давит чуть на язык. Эта картина сводит с ума. Срывает крышу. Их стоны уже не различимы. Стенки снова начинают пульсировать вокруг члена, и он снова обрывает всё, покидая её тело. - Чон, твою мать! - Тину трясёт, голова кружится. Где то в мыслях ставит галочку "отомстить жестоким образом", а в следующую секунду, её переворачивают, и ставят в коленно-локтевую. Она только успевает вдохнуть, как Чонгук рывком врывается в неё, и оставляет жгучий шлепок на попке. - И за мерзкое " Гук-ки" от не менее мерзкой Наëн! Тянет её за плечи к себе, обхватывает пальцами её шею, чуть поворачивает лицо к себе. Боже! Как же он скучал по этому виду. Как же его пальцы хотели снова почувствовать эту натянутую шею. - Скажи это, - будто дьявол шепчет на ухо сквозь сжатые зубы. - Скажи это, Тина! Тину пробивает дрожь. Глаза, будто, в тумане. Не чувствует ни ног, ни рук. Совсем не чувствует тела. Но чётко знает, что именно хочет услышать Чонгук. Лёгкая улыбка касается губ, она открывает глаза, смотрит в его. А в них сейчас такая надежда, что это совсем не вяжется с его стальным шёпотом в уголок её губ. - С тобой... Только с тобой... Навсегда с тобой, любимый! Навсегда твоя, Чо-он-на-аа... И Тина обязательно получит ваниль на утренний десерт. Вот только Чонгук немного передохнет. И Тина совсем чуток переведёт дыхание. Она лежит на его груди, обхватив его, как обезьянка, руками и ногами, слушает его мирное дыхание, пока он спит, так же, крепко прижимая к себе, даже во сне, и вспоминает слова, сказанные им перед тем, как провалиться в сон. - Пожалуйста, знай, что ты - моё всё, Сладость. Без тебя нет смысла ни в одном моём дне, ни в одном вдохе.