Какой то слишком уверенный мальчишка!
Он доставал маленькую девчонку с веселыми косичками. Такую маленькую, что ее все считали совсем глупой и неинтересной. А чего возиться с малышней, которая еще, к тому же, дерется и сразу плачет, если получает сама? А то, что она тоже их ровесница – не спрашивали даже. Глупая и маленькая!
Кроме него. Этот ее раздражал. Слишком часто спрашивал, а когда узнал – не отставал вообще! И чего только пристал-то?
Но он единственный из мальчишек, кто относился к ней, как к себе равной, а не к бестолковой малютке. Может, стоит попробовать не только колотить его, но и пообщаться? Ее воспитатель, большая и добрая собака, учил дружить с другими детьми...
Он не такой, как другие. Он тянет ее за уши, если она провинилась, но другим в обиду не дает. Воспитывает и защищает. Как старший брат! Не нужен ей второй старший брат, ей веселого Догдэя вполне хватает!
Но все же... Он хороший. Вот только знакомый у него странный... Пугающий. Молчаливый. Стоит вечно в сторонке, да так, что она порой даже не замечала его. Если б не ее яркий воспитатель, который с тихим паршивцем все возился, она бы и не видела его.
Ни разу за весь период, прежде чем они втроём стали одними из них.
Последними большими версиями цветных зверюшек из мультфильма, что так когда-то раньше сильно ей нравился...
Кажется, Хоппи задремала. Они лишь ненадолго присели с Крафти у стены в одной из комнат игрового комплекса, как их тут же выбило в тяжелый сон. Наверное, сказался всеобщий стресс, и травмированное сознание потерялось как от физической, так и от моральной усталости. Замотались. Ощущения подсказали, что прошло достаточно много часов, невыспавшееся тело – что лишь пару часов, а головная боль – что зайчиха уже, вероятно, мертва. Но рядом сопевшая Крафти, что грела своим посеревшим мехом маленькую Хоппи, одним лишь своим присутствием услужливо напоминала, что умирать зайчихе нельзя ни в коем случае. Хотя бы ради нее. Аккуратно растолкав подругу за плечо, юркая Хоппи нервно разбудила свою подругу. Та неохотно продрала глаза, но ни слова не вымолвив сразу же вяло поднялась со своего пригретого места. Им стоило продолжить путь. Истерики, которые были вызваны переживаниями, давно стихли. Крафти мрачной тучей шла вперед, апатично сжимая в одной руке окровавленную деревяшку, а в другой – ладонь своей спутницы. Она шла, словно ладья, и если перед ней встанет лишний в ее пространственном мышлении объект – она этот объект сместит. Не важно как. Вместе с покоем пришли закрытые в ее хрупкой и чуткой натуре настоящие своего жесткость и холод. Такими, какими она раньше не обладала, пока не столкнулась с суровой реальностью, от которой ее защищали. Хоппи же шла следом и не сопротивлялась. Сегодня она уже усвоила урок, что недостаточно бесстрашна, чтобы постоять за себя или подругу. Все же, собственным фобиям перечить было по прежнему сложно – но она не оставит Крафти справляться со всем в одиночестве. Сделает все, на что способна, пусть и немного в другом направлении. Единорожка молчала уже довольно долго, и это не на шутку беспокоило Хоппи. При пробуждении вообще ничего не сказала, а сразу повела полусонную подругу дальше. Отчего-то она стала проводить аналогию с печально известным Кэтнапом, которого в их компании было принято брать как единицу в меры самого что ни есть эталонного безумия; и он предпочитал тишину, замкнув все свои проблемы, которые стоило усиленно лечить, в себе. И что из этого вышло? Зайчиха, конечно же, даже на грани смерти не сравнит свою любимую Крафти с этим психованным существом, но все же переживала, что молчание ее подруги несет в себе серьезную травму. Нельзя так. Ей плохо, возможно, она разбита и подавлена, и ей нужна ее помощь, как никогда раньше. — Крафти, как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила Хоппи. Она вытянула ладонь из хватки единорожки, и, пока та не успела заканючить, подхватила ее уже под локоть, прижавшись плечом к ее предплечью. — Хочешь поговорить со мной? — Хочу. — коротко отозвалась Крафти, бегло озираясь по сторонам. Вопрос про самочувствие единорожка решила пропустить, не найдя слова, которое бы максимально точно и кратко описало ее состояние. — Очень хочу. — А что же молчишь, моя дорогая? Я все переживала, что ты от шока в себя ушла... О чем думаешь? От вопроса Крафти несколько ссутулилась, словно не хотела делиться своими переживаниями. Она окинула внимательным взглядом помещение, представлявшее из себя наглухо перебитые офисные коридоры Приюта, словно собиралась устроить ревизию во владениях Кота-Баюна. Убедившись, что никаких белых светящихся точек в расщелинах и темных углах нет, художница остановилась, повернувшись к зайчихе лицом. — Ну... О Чиккене. — честно призналась Крафти, таким тоном, как если бы делилась сокровенным секретом. — Он... — О Чиккене? — не менее честно удивилась Хоппи. Она и сама была рада о нем думать, но после пережитого совсем забыла о лучшем друге, сфокусировав остатки внимания лишь на подруге и самой себе. — Ты скучаешь по нему? — Это тоже. Но... Хоппи, тебе он нравится? — напрямую поинтересовалась собеседница, не сводя надломленный взгляд с нее. Вопрос в купе с таким взором сбил с толку зайчиху. — В том плане, в котором должен. В каком именно плане он должен был нравиться ей? Конечно, Хоппи определенно относилась к близкому по духу цыпленку по особенному, но в этом не было какой-то сакральной мистики или двойного смысла – Чиккен приходился ей лучшим другом. Их отношения можно было бы описать, как взаимоотношения старшего брата и младшей сестры – учтиво заботливые, тесные, но без какой-либо романтики. Интересно, почему Крафти завела об этом тему? — Как брат, да. — сообщила Хоппи. — Он правда классный, и у нас много общего. Но мы ведь выросли вместе, как родные, если ты об этом. Я знаю, в каких он девочек влюблялся, когда мы были еще детьми, и я явно не вошла в спектр его вкусов. Да и я не страдаю от этого! В самом деле, мне нравится наша дружба такой, какой она есть. Эх, надеюсь, он и Пигги еще живы.. — Я тоже надеюсь. — несколько оптимистично согласилась Крафти, выходя из траура, который накатил на нее часом ранее. Ее настроение с ответом Хоппи заметно улучшилось, и это не могло не радовать ее спутницу. Еще некоторое время единорожка перед ней мялась и съеживалась, переминаясь с ноги на ногу, словно что-то отчаянно хотела сказать, но не знала, как сформулировать мысль в речь. Выглядело это забавно, несмотря на всю ситуацию вокруг. Хоппи понимающе развела руки в стороны, приглашая подругу обняться, и та незамедлительно воспользовалась возможностью, заключив зайчиху в ласковые объятия. Художница тотчас уткнулась в маленькое и крепкое плечо, в шерсть которого въелся аромат мяты. Такой приятный, успокаивающий, но не менее тонизирующий нервные раны, чем она сама – жасмин... Крафти вдруг поняла, что хочет обнимать Хоппи вечность напролет. Ее бывшая лучшая подруга, Бобби, при жизни всегда любила хватать всех своих друзей и нежить их в своих ласковых объятиях, в особенности свою ближайшую приятельницу, предпочитавшую обходить ее навязчивые взаимодействия стороной. Вина нахлынула на нее волной, заставив крепко сжать Хоппи в своих руках. Какой же она была дурой! Считала, что Бобби не изменится и успеет еще по сотню раз на дню ее обнять, совсем не подумав, что однажды бордовая мишка может не просто измениться, а погибнуть. Покинуть ее, и больше никогда, никогда Крафти не обнимут... Кроме Хоппи. И объятия с ней ощущались иначе. — Я тебя люблю. — наконец прошептала Крафти, выронив с рук свое грозное оружие на пол. — Очень сильно люблю. Больше всего на свете. Тебя. Тебя всю. — Я тебя тоже люблю. — ответила Хоппи, не став спрашивать уточнений. Они здесь были не нужны. Все итак ясно. Трогательный момент действительно мог длиться вечность, но вдруг со стороны вентиляции чуткий слух девушек уловил подозрительное копошение. В памяти Крафти отпечаталась жуткая рука, а Хоппи – сотни голодных глаз. Ни то, ни другое, в данных обстоятельствах не могли являться пределом желания. Однако шорох был такой, словно принадлежал все же чему-то более крупному, чем малютки-улыбашки – они топтались, шебуршали и создавали скорее какофонию звуков, чем один протяжённый. А Кэтнап бы туда попросту не уместился – да и причин не было, он же здесь хозяин мёртвого царства. Скорее всего, Прототип, ведь возможность его передвижения таким странным способом Крафти уже подтвердила. Мгновенно сообразив, единорожка отпустила свою любимую и подняла с пола свою деревяшку. Решение вернуться к лифту на этаже игрового комплекса было принято негласно, и Крафти с Хоппи продолжили свой путь к единственному месту, внушающему призрачные надежды выбраться живыми в полном составе. Впрочем, каждая из них была далеко не уверена, что захочет выбраться, если останется одна. На мгновение Хоппи задумалась, как они воссоединятся с остальными. Как долго придется утешать плачущую Пигги, которой придётся рассказать, что части их отряда больше нет в живых. Ее лучший друг Бубба, почивший первым, Бобби, и... Догдэй. Отчего то в факте его смерти зайчиха совершенно не сомневалась. Лидера уже давно не видно и не слышно, как и преследующего его сверххищника – наверняка, он уже поймал их общего друга и задрал насмерть. А может, и того проще – съел, залег переваривать и от того не якшается по этажам. Но что, если ни то, ни другое? Если поймал, но не убил? Каким страшным и мучительным пыткам он мог подвергнуть своего бывшего лучшего друга, под указами своего явно нездорового командующего? От этой мысли слезы сами собой навернулись на глазах Хоппи, отмокая ресницы, и она крепко схватила Крафти за руку. Может, поэтому этого чудовища и не видно, потому как занят кот сейчас совершенно не поимкой, а садистическим актом? Догдэй не заслужил такой участи! — Хоппи?.. — тихо позвала ее Крафти, мгновенно среагировав на тихие всхлипы зайчихи. Она замедлила шаг, но не остановилась. — Что случилось? — Я... Я... — задрожала несчастная, поднимая взгляд. Хоппи настолько ярко представила содрагающие рассудок сцены издевательств над Догдэем, что, завидев его самого в конце коридора, сначала посчитала это попросту невозможным. Однако когда оживший из ее тревог призрак повернул голову, встретил взглядом своих подруг, а после резко сорвался с места и буквально в пару прыжков влетел в них с объятиями, Хоппи окончательно разрыдалась, схватившись за плечи ожившего образа. — Ты жи-и-и-ив! — буквально выла она, сжимая рыжий мех в пальцах. — Ты... Ты... Ты нашел нас... — только и смогла выдавить Крафти, впиваясь в него, словно в ином случае пес исчез бы. — Нашел... — Я нашел. — тихо повторил он, прижимая обеих подруг к себе, словно пытался слиться с ними. Его до боли родной и теплый голос мгновенно успокаивал. — Нашел... Выглядел солнечный действительно паршиво, отчего Хоппи все никак не могла успокоиться, припоминая страшные образы, которые выдало ее пострадавшее воображение. Весь помятый и окровавленный, словно его или в стены швыряли, или камнями забивали, а на плече новые рваные раны. Но ведь он жив. Определенно точно жив и обе спутницы могли это доказать – вот он, обнимает их, и они чувствуют его как реальный объект, а не коллективную галлюцинацию. Хотелось верить в это. Их лидер тоже мельком изучил изменения в внешнем виде своих подруг, но заметил, что моральные составляющие пострадали больше. Хоппи, которая слез даже в самый страшный час не показывала, рыдала навзрыд, а наиболее эмоциональная Крафти молчаливо держала в руках некую деревянную вещь, суть предназначения которой можно было предугадать по крови на ней. Да и в целом со стороны та выглядела так, словно в любой момент сорвётся, и тогда бог знает, что будет вообще. Догдэй вполголоса шептал извинения, уверял, что все хорошо и все закончилось, пока Хоппи не прекратила плакать, а Крафти не перестала быть окаменевшим истуканом, размякнув в его руках. Хоть какого-то улучшения он, кажется, добился, и осторожно сказал: — Я могу вас обрадовать и одновременно, скорее всего, шокировать. Но это потом. Вы в порядке? — Что угодно, Догдэй, главное, что ты жив... — совсем тихо прошептала Крафти, закрыв глаза. — Да... — Теперь в порядке. — согласилась с возлюбленной Хоппи. — Теперь да... Догдэй первым выполз из объятий, хоть и его подруги до последнего не хотели отпускать солнечного. А то вдруг прямо сейчас вся фабрика окончательно рухнет прямиком в ад, и девочки больше не увидят его. Крафти настолько сейчас была занята им самим, что лишь в последний момент увидела, как в том самом углу, где они встретились взглядом, наижутчайшим образом появилось фиолетовое ухо. И далеко не карманного размера, как у его маленькой версии! От неожиданности и несуразности увиденного посиневшая от страха единорожка закричала, чего раньше бы не сделала никогда. Просто уже нервы на пределе. Ее собеседники перепугались, и обернулись – и если Хоппи пришла в такой же ужас, то выражение морды их солнечной собаки едва ли изменилось. В нем появилось какое-то недопонимание, но не страх, черт возьми! Он спокоен был, как удав! Несколько удивившись, крик художницы очень быстро сменился с эмоционального визга на очень изумленое «а?». Ухо скрылось с первым же криком, и пока не спешило появиться целым телом. Картина стала казаться Крафти совсем странной – до того, как все превратилось в игры на выживание, у Кэтнапа действительно была такая привычка подслушивать. Всей компанией ребята старались не показывать, что замечали неудачного шпиона, но теперь не замечать чудовищного садиста было бы роковой ошибкой. Усугубляло абсурдность то, что по какой-то причине Догдэй не принялся уносить подруг подальше, а лишь со вздохом обернулся к ним: — Вот и причина... — Причина чего? Мы точно живые? — тихо прошептала Хоппи, словно боялась, что Кэтнап их услышит. — С тобой все понятно, тебя съели. А как мы погибли, Крафти?.. — Я настолько жив, что лучше б был мертв, — мрачно отшутился он. Пес все хмурился, словно не знал, как рассказать нечто, что должно шокировать по его словам. Хотя куда уж больше! — И вы тоже живы. Давайте я скажу напрямую радующее: Тео вам уже больше не навредит. Надеюсь. Повисла долгая тишина, которую разбавляло лишь какое-то копошение за стеной, где сидел, к неожиданности, спокойный демон преисподней. Однако вечность там сидеть он не собирался – заставив сердце Крафти и Хоппи окончательно остановиться, тот вышел из-за угла, флегматично так подошел и сел позади Догдэя, не обратив на его подруг совершенно никакого внимания. Это было б обидно, если б не так страшно! — Если это... Новость, которая должна была обрадовать, мне страшно узнать, какая должна шокировать... — дрожащим голосом сказала Крафти, прижавшись к своей спутнице. Единорожка мельком заметила, что на вид Кэтнап выглядел даже хуже, чем Догдэй. Весь какой-то убитый и раненный, словно с поля боя. Навряд ли это солнечный так избил эту сущность, хоть он и мог– Крафти стала раздумывать варианты, и одним из них было то, что на кота упало нечто, чем обездвижило; слишком много больших синяков и ссадин, а так же странные колотые раны на его плече. Это было бы не шибко удивительным событием – со своей тенденцией ломать все, тот вполне мог наткнуться на что-то, что ломаться не захотело, а попросту придавило. Может, поэтому Догдэй умудрился каким-то образом с ним поговорить, и даже в чем-то договориться? — Шокирую вас тем, что я вас отведу наверх, и после того, как буду уверен, что все в порядке, ненадолго вернусь в Приют. Ненадолго, хорошо? — Что? Зачем? — изумленно спросила Хоппи. Вместо ответа он немногозначительно кивнул в сторону сидящего позади него ужаса на крыльях ночи. Правда, вместо крыльев у того был длинный, слишком длинный хвост, который не то нервно, не то раздраженно поддергивался своим кончиком. Картина маслом. — Исключено! — возразили обе. — Вы ведь не знаете, зачем! — вспохватился Догдэй, разведя руками. — Я знаю, что факт его резкого спокойствия немного смущает, но у него просто привычка держать все в себе. Сегодня я наконец-то из него что-то вытянул, и... — У него есть привычка помешиваться на одной конкретной личности, Догдэй! Вот, что «немного» смущает! — возмутилась Хоппи, сковав одно из произнесенных слов в кавычки пальцами. Но мгновенно замолкла, когда объект их спора резко поднялся с места, напомнив о своём существовании самым жутким способом из возможных. Невесть почему разозлившись, Кэтнап издал совершенно неприятный для слуха щелчок, и причиной тому было его прямое значение – именно после этого щелчка с протяженным шипением лунный выпускал сонный газ, отравляя кошмарными галлюцинациями и тяжелым сном. Крафти и Хоппи вновь остолбенели, не сообразив, что им следовало делать, а вот Догдэй, к всеобщему удивлению, отнюдь не растерялся; стремительно развернувшись лицом к буйному, солнечный подпрыгнул и схватил самое опасное существо на свете прямо за морду, ладонью закрыв ему рот, не позволяя запрокинуть ее и ненароком открыть пасть, выпуская чертов газ. Он действовал настолько уверенно, словно укрощал обученного не кусаться крокодила, а не само воплощение насилия на тощих высоких лапах! Такого расклада событий не ожидали не только подруги Догдэя, но и сам Кот-Баюн – и, видимо, это совсем ему не понравилось, поскольку он активно принялся сопротивляться. — Хоппи, Крафти, назад! Не приближайтесь! — твердо скомандовал пес, крепко прижав к себе голову Кэтнапа. — Отойдите, кому сказал! Лунный устрашающе рычал, и много сил прикладывать ему не надо было, чтобы успешно опрокинуть на пол Догдэя, и даже зацепиться за его предплечье когтями, сорвав с него наплечный ремень. Едва ли не разодрав его, ко всему ужасу выпавших из ситуации девочек, хищник впился когтями прямо в и без того печально выглядящее бедро своего друга, который презентовал кота вроде как безобидным. Однако Догдэй совершенно не обращал ни на что внимание, он с редкостным хладнокровием лягнул обе задние лапы Кэтнапа, заставив того рухнуть, а после сел на спину кота, со всей силы ладонью вдавливая Кэтнапа подбородком в пол. Еще некоторое время солнечный держал психованного в таком положении, задержав собственное дыхание, пока шипение не прекратилось. Тот полупрозрачный красный газ, что лысыми клубами выполз из носа смертельного хищника, Догдэй попросту развеял рукой, и лишь потом отпустил Кэтнапа, которому весьма по хозяйски не позволил усыпить все живое в помещении. И ведь тот даже не убил пса за это! Он сверкал недружелюбным взглядом, но адресован он был отнюдь не дрессировщику, а Крафти и Хоппи, который вывели его из состояния шаткого спокойствия. — Прекратите ссориться... Я рад, что ты проявляешь нечто похожее на характер, Кэтнап, но не срывайся на них, — устало, но спокойно попросил Догдэй, пружинкой слезая с Кэтнапа. Новые царапины он воспринимал уже чуть ли не как должное, на что даже не нужно смотреть и считать. — А вы, пожалуйста, не упоминайте Прототипа при нем. Сцена хоть и короткой, но все таки бойни явно напугала обеих спутниц – даже Крафти, которая накануне размазывала по полу маленькие черепушки. Но, определённо, ради этого момента стоило жить – Кэтнап просто молчаливо сел на месте, не став завершать начатое... Их начал интересовать весьма важный вопрос – что вообще между этими двумя произошло, чтобы Догдэй добился такого беспрекословного послушания со стороны существа, которое в своей жизни работало лишь на одну лишь небезызвестную персону, появляющейся из ниоткуда и в виде устрашающе тонкой руки? И почему эту самую тонкую руку теперь нежелательно упоминать Кэтнапу? Он не мертв, поскольку Крафти и Хоппи предположительно слышали виновника торжества, прямо перед тем, как встретиться с этой странной двоицей. В самом деле, это не так важно, ведь дорогого стоило видеть вживую, как лунный принюхался к запаху крови с явным ароматом ванили, а после чуть ли не уткнулся носом в созданные им раны на теле Догдэя, чтобы после виновато отвернуться, а не откусить от него кусок. Нет, наверное, Хоппи уже умерла, и видит этот сумасшедший, но такой счастливый бред в последних семи секундах жизни своего свихнувшегося от страха мозга! — Эй... Догдэй... — мертвым голосом прохрипела Крафти, указав дрожащим пальцем на царапины друга. — Он тебя... Поцарапал... Там... — Он не хотел... — с досадой выдал тот, склонив голову набок. — Послушайте. Я знаю, да и он тоже знает, что вы его ненавидите. Это обоснованно, мне бы тоже стоило, но... Я не могу. Каждый из вас для меня – мой лучик солнца, который мне дорог. Очень дорог. Я не заставляю вас прощать его, просто позвольте мне ему помочь. Большего не прошу. — Ну... — только и смогла протянуть Хоппи, немного отлипая от Крафти, к которой до этого прижималась. Взгляд обеих подруг солнечного лидера перекочевал на Кэтнапа. Тот молча сидел позади своего вновь, вероятно, лучшего друга, и неотрывно смотрел в одну точку. Он не проявлял прямого интереса к беседе, но при этом явно слушал – об этом говорило положение его ушей. Да, таким он действительно всегда был. Пока Догдэй старательно таскал его по всему игровому комплексу за остальными друзьями, Теодор всегда вился где-то позади, не вступая в разговор, но внимательно слушал остальных. От интереса ли, или потому, что попросту боялся начать диалог, и предпочитал быть фоновым слушателем? Отчего-то у маленькой зайчихи екнуло сердце. А ведь ее лучший друг, который, как она надеялась, еще пока жив и находится наверху, когда-то ладил с Кэтнапом, и о нем в отрицательном ключе отзываться начал только после того, как большая кошка сошла с ума, по указу своей возлюбленной руки. А Хоппи... Она редко замечала призрачного в своем репертуаре Теодора. Он был слишком тихим и слишком блеклым на фоне остальных, отчего не попадался ей, активной и бойкой, на глаза, даже после того, как их превратили в проект. А что о нем могла вспомнить ее любимая Крафти? — Догдэй, ты ведь не дурак? — вспылила художница, сверля взглядом маньяка перед собой. — Ты же не пытаешься из светлых надежд оправдать его, что он не виноват, потому что его использовали или что-то в этом роде? — Нет... — удивился вопросу Догдэй. Он знал, что его друзья считали его излишне оптимистичным, но все таки разум в нем тоже присутствует. Он бы никогда в жизни не стал пытаться наладить контакт с Кэтнапом, если бы этим вечером он сам не проявил желание. — Нет, конечно нет. Он определенно сам во всем виноват, и это вовсе не я за ним бегал, чтобы вразумить... Кэтнап сам это понял, пускай и слишком неожиданно. Поэтому я подумал, что он заслуживает, ну, «второго» шанса, понимаете? Он ведь редко что-то решает сам, а не по приказу... Объект разговора резко ссутулился, отвернувшись от подруг Догдэя. Значит, действительно подслушивает. Вот ведь любопытная морда... Единорожке стало немного жаль его, и она сбавила градус холода в своем мышлении. — Сам? Это что значит? Впрочем, Догдэй, делай, что хочешь... — устало вздохнула Крафти, приобняв свою зеленую спутницу. — Только потом не разочаруйся, если к твоему возращению он передумает и убьет тебя... — Я не убью его, Кристи! — буквально взорвался хриплым рявканьем Кэтнап, до этого не участвовавший напрямую в разговоре. — Уже бы убил, если бы хотел. Крафти с Хоппи слишком давно не слышали голос Кота-Баюна – да что там, они попросту рядом с ним то толком не стояли так относительно спокойно, как сейчас, – что сначала вусмерть испугались его искаженной версии, не сразу догадавшись, что это действительно сказал он, а не кто-то посторонний в помещении. Особенно передернуло саму единорожку, совсем недавно вспомнившую свое имя, которое вылетело из уст хищника без единой запинки. Кэтнап его помнит? Даже спустя столько лет?... — Хо... хорошо, Кэтнап, не злись. — жалобно попросила зайчиха, неуверенно посмотрев на него. — Просто нам тяжело в это поверить, извини, если тебя это задевает. Нам тоже... Нужно время. Хоппи определенно было проще проникнуться эмпатией к нему, чем Крафти. Ведь бойкая малышка не теряла своих друзей по вине Кэтнапа, а сломленная сегодняшним днем единорожка не могла поверить, что сможет когда-нибудь ему простить смерть Бобби и Буббы. Даже несмотря на то, что он, по словам Догдэя, уже раскаялся, будет раскаиваться всю жизнь, что он убил их не по собственному желанию, а исключительно по приказу, и что даже Догдэй действительно верил ему. Это он верил. Отнюдь не она. — Нам ведь нет смысла переубеждать тебя? — спросила Крафти, пристально смотря на Догдэя. — Ты совсем с ума сошел, и уже нет смысла напоминать, что он смертельно опасен? — Наверное, я давно уже сошел с ума, но просто вы не видели того, что видел я. — все ещё перечил в ответ он. — Поэтому так насторожены. Но вы ведь доверяете мне? — Конечно... Он слабо улыбнулся. Затем обернулся к коту, действительно до сих пор не убившего их, и без какого либо страха подошел к нему. У Хоппи и Крафти от этого даже дыхание перехватило – они бы не смогли так уверенно приблизиться к Кэтнапу даже сейчас, когда видели, что смертоносный хищник превратился в просто неконтактного домашнего кота; в целом, Догдэй был прав – ни одна из них не видела того, в чем, судя по всему, успел поучаствовать пес, чтобы добиться такого безупречного результата. А результат был воистину изумительным – стоило только солнечному подойти к Кэтнапу и взять его за щеки, чтобы что-то ему сказать, как тот не вцепился в него клыками, а просто уткнулся носом в его щеку. Молча. — Только не вздумай думать, что я тебя бросил, ладно? — улыбнулся Догдэй, отстраняясь от контакта с ним. — Ты ведь меня знаешь. Если бы я просто хотел сбежать, не стал бы уговаривать Крафти и Хоппи... — Не буду. — спокойно ответил лунный, упрямо прильнув щекой к рукам пса. — Знаю. Иди. Догдэй ему еще раз улыбнулся и вернулся к подругам. Крафти заметила, что солнечный взаимодействий сторонится, а Кэтнап, напротив, к ним стремится. И если с первым было понятно – он просто осторожничает, чтобы не сделать лишнего, то видеть тягу к ласке от второго, истинного монстра, было в новинку. На мгновение Хоппи посчитала, что это действительно к лучшему – даже если в конечном итоге Кэтнап помешается на их общем солнышке, это не будет иметь таких последствий, какие были с Прототипом. — А почему он не хочет пойти с нами? — напрямую спросила Крафти. Она все еще не простила его, но могла бы попробовать попытаться. — И правда, почему? — поинтересовалась Хоппи. — Хоть мы и немного неуверенны насчет него, но... Если он так к тебе относится... — Он боится навредить вам. — честно признался Догдэй. — Я убедил его хотя бы попробовать выглянуть наверх, но он согласился только на вариант, где сначала я увожу вас отсюда. То есть, он действительно отпускал их? Крафти и Хоппи были буквально уверены – Догдэй определённо вернется за Котом-Баюном, в этом не было сомнений, но ведь этого не мог знать точно сам кот. Что, если бы они просто сбежали, воспользовавшись ситуацией? Он им доверял, и, наверное, стоило поверить и в него; это стало очередным аргументом в пользу Кэтнапа, который убедил сначала Хоппи, а затем, хоть и немного, но Крафти, что счастливый конец для них возможен. По крайней мере, пока к этому стремится он сам.