Призрак

Вольфганг уже битый час возился с телескопическим прицелом, несмотря на поздний час и удушающую жару. Рубашка насквозь пропиталась потом и облепила сильное тело, ворот полевой формы неприятно и раздражающе натирал кожу на шее, рождая желание избавиться от влажной плотной одежды. Мужчина то и дело прикладывался губами к холодному горлышку фляги, жадно глотая прохладную воду и мысленно проклиная несусветную июньскую жару. Сосредоточиться было сложно. Вольф сверялся с инструкцией, придирчиво и досконально изучал внутренности боевой машины и чертыхался через слово, раздражаясь от обилия недостатков в оптической составляющей танка. На своем рабочем месте круг обзора у мужчины был крайне ограничен — на поле боя, в настоящей битве столь откровенный прокол стал бы не иначе как настоящей проблемой. С колоссальным опытом за спиной Хайн не мог не понимать этого. Благо, к любым замечаниям руководство прислушивалось, доносило до высшего командования, так что в том, что недочеты будут устранены, сомневаться не приходилось. В конце концов, всем было очевидно, что «Пантеры» подлежат ещё тщательной доработке прежде, чем выкатиться на горячую линию фронта. — Солдат! — сильные хлопки по металлической броне отдались гулом внутри. Вольф отвлекся от тонко выведенных на бумаге строчек, отложил карандаш и вылез из бокового люка, мгновенно встречаясь со взглядом зеленых глаз. — Доложить о боеготовности танка! — Да пошел ты, Гельберт, — фыркнул мужчина, полностью вылезая из машины и захлопывая крышку люка. Уже оказавшись на земле и поморщившись от неприятных ощущений, что дарила облепившая тело рубашка, наводчик дёрнул по-волчьи верхней губой и принялся расстегивать куртку. — Чего это ты удумал? — с тихим раскатистым смешком поинтересовался Гельберт, вскидывая светлые брови. Вольф усмехнулся в ответ, резкими движениями скидывая с себя верхнюю часть обмундирования. — Мы же не в комнате, в конце концов. — Гельберт… — Хайн с наигранным осуждением в глазах посмотрел на мужчину и небрежно бросил стянутую куртку на носовую часть машины, — уже сказал: иди к черту, — в ответ наводчика одарили лишь усмешкой, Гельберт отпрянул, прошелся вдоль танка, придирчиво тот оглядывая и бережно, почти любовно оглаживая борт. — Ты-то что тут забыл? — Не спится. На завтра запланированы итоговые испытания, ты же знаешь. — Знаю, но что же… — Хайн склонил голову к плечу, — неужели нервничаешь? — А ты — нет? Тебе без меня известно, что машины не готовы, люди не готовы. Нам дали слишком мало времени, чтобы мы объездили эти модели. — Оберст-лейтенант Гренц не допустит, чтобы экипажи пострадали. Гельберт глубоко вздохнул. Обернувшись, он сложил на груди руки и привалился поясницей к борту. Вольф знал этого человека не один год, но впервые видел одного из лучших асов танковых войск Вермахта в столь удручающем настроении. Мужчину явно что-то беспокоило, и Хайн поспешил приблизиться к товарищу, заглядывая тому в глаза. — Ну и где тот Гельберт, которого я знаю? — широкая ладонь легла на плечо мужчины, пальцы смяли мягкую рубашку. — Скажешь, что сам ни разу не нервничал перед подобными мероприятиями? — Почему же? Было дело, — Хайн ободряюще улыбнулся. — Но ты командир, а командиры должны сохранять хладнокровие, несмотря ни на что. Пусть тебе и известно то, что неизвестно твоему экипажу, но ты должен внушить им уверенность. Гельберт усмехнулся, кусая губы. — Твой командир способен на это? Вольфганг чуть прищурился. С момента их последнего разговора он испытывал крайне противоречивые чувства к Ягеру, однако не признавать того, что тот был на редкость умелым и хорошим лидером, способным полностью контролировать ситуацию, было глупо. — Способен. — Так чем же ты тогда недоволен? — полюбопытствовал Гельберт. — Ты знаешь, чем. — Ягер куда опытнее меня, Вольф, — точно малолетнему ребенку пояснил мужчина, качнув головой. — Опытнее и старше. К тому же он состоит в одиннадцатой танковой дивизии. Тебе известно, на что они способны. Это одна из сильнейших дивизий Вермахта. Вольф закатил глаза. — Одна из, но не сильнейшая. Они так и не вошли первыми в Белград, как намеревались. — Ошибаешься, — Гельберт со всей серьезностью посмотрел на товарища. — Именно их дивизия была там первой, Вольфганг. Это уже о многом говорит. Генерал-майор Фривель держит своих псов на коротком поводке, но когда спускает их… — мужчина позволил себе улыбнуться, — они не щадят никого. — Ты восхищаешься ими, — сухая констатация факта. Хайн вздернул брови, смотря с искренним интересом за изменениями на чужом лице. — Как ни крути, но Ягер один из них. Следует брать с него пример. — Честное слово, ты точно сватаешь нас, — чуть отпрянув от сослуживца, улыбнулся Вольф. — А ведь он нас видел, в курсе? — зеленые глаза напротив распахнулись шире, черные зрачки расплескались по радужке, — Но говорить об этом он никому не намерен, так что можешь не волноваться. — Но… — Гельберт нервно облизнул губы. — Я знаю Ягера лишь как командира, солдата, но совершенно не знаю как человека. — Не думай о нем, — Вольф подался вперед, обхватывая ладонями лицо товарища, вынуждая смотреть в свои глаза. — Я убью эту змею, если заподозрю, что он решится не сдержать свое слово. — Чересчур смелое заявление, Вольф, — с прищуром произнёс Гельберт, позволяя слабой улыбке расплыться на губах. Черты лица его чуть смягчились, морщинки между тонкими светлыми бровями разгладились. Хайн не мог этого не заметить, руки его поползли ниже. — Пусть так, — Вольф уложил по-собственнически ладони на талию мужчины, хитро щурясь и приподнимая уголок рта в ухмылке. — А теперь пошли отсюда. Если не выспишься, точно завалишь завтра всю программу. Гельберт сделал вид, что поверил в заботу о своем же режиме сна, потому абсолютно обосновано отбивался от крепких рук Вольфа, стоило им оказаться в теплой постели за запертой на ключ дверью.

***

Ягер не спал. Неспешно раскуривая трубку и закинув скрещенные ноги на соседний стул, мужчина аккуратно выводил на раскинутой на столе карте жирные линии, точно дублирующие утренний маршрут взвода. Три танка должны были идти друг за другом, следом — разделиться, следуя каждый по своему маршруту, преодолевая собственную полосу препятствий. За каждой машиной планировалось установить тщательное наблюдение, в то время как сам экипаж обязан был отмечать любые недочеты и погрешности на пути своего шествия. Испытания обещали быть сложными. Клаус нервничал, липкий клубок засел в его груди, так и не дав уснуть накануне столь важного мероприятия, ключевую роль в котором должны были сыграть опыт и, как бы Ягер не хотел этого признавать, сплоченность экипажа. Если в первом мужчина был уверен: что водитель, что наводчик показали себя настоящими асами своего дела, то второе вызывало у гауптмана тень волнения. Он искренне надеялся, что Вольф утихомирит свой пыл, отвлечется на важность и серьезность задачи, а уже после… будь что будет. Отложив на стол карандаш, Клаус откинулся на спинку стула и выдохнул облачко дыма. По прибытии на тренировочный полигон курить он стал чаще, огрызаться — больше, что никак не соответствовало обычному поведению сдержанного мужчины, у которого на первом месте всегда стояла честь. Некое чувство несправедливости никак не утихало. Признать то, что он скучал по своему прошлому витку жизни, Клаус не смог сразу. Яростные сражения, жар разогретого металла, грохот снарядов и стрелявшего танка, ночные кошмары, грязь под ногами и пробоины в мощной броне уже давно стали его жизнью, потому и привыкнуть к спокойствию нынешней обстановки отказалось непросто. Ягер скучал по своему экипажу, танку с четко выведенным на броне силуэтом призрака со вскинутым высоко мечом и гордой единицей на башне, черной форме и адреналину, что расплескивался горячей патокой по жилам. Его товарищи наверняка сейчас где-то далеко, на линии фронта перемалывают укрепрайоны противника, и свыкнуться с этим Клаус никак не мог. Светлые стены, невысокие потолки, чужая строгая мебель нагоняли какую-то непонятную тоску, мужчина рвался в бой навстречу реву машин и жару битв. До рассвета ещё далеко. Времени много. Клаус потянулся к табакерке, вознамерившись заменить начавший отдавать горечью табак в чаше. У него было четкое понимание, как действовать завтра, какие команды отдавать своим людям, однако еще предстояло изучить карту — по какому маршруту их направят, гауптман не знал, это нервировало. Он ждал этих испытаний не один день в надежде, что после них распрощается с новоявленными моделями боевых машин и вернется наконец в ряды своих, вновь став одним из «белых призраков», поэтому, сделав глубокую затяжку, Клаус вернулся к карте.