Мечта самурая (Dangerous Kind)

Рациональный и серьёзный с детства Гето обычно не склонен питать больших надежд относительно будущего, но, как ни странно, понемногу всё начинает налаживаться. Криминальная обстановка в городе нормализуется, все перестрелки затихают, а Яга внезапно, к всеобщей радости, выходит из комы и с каждым днём лишь крепнет, хоть ещё и очень слаб. Сатору же как будто оживает одновременно с ним, постепенно возвращаясь к своему привычному стилю жизни, виду и поведению, но, тем не менее, он всё чаще замыкается в себе и где-то пропадает. Он как будто уже не спешит вернуться домой, к Гето, который так и не переехал к себе, предпочитая приглядывать за своим парнем на столько, на сколько для него это представляется возможным. Сугуру даже берёт внеочередной отпуск ради этого, чувствуя себя какой-то домохозяйкой, но стараться для Годжо ему всё равно приятно. Теперь у Сатору есть человек, который всегда о нём позаботится и будет готов обработать раны на костяшках пальцев, но рад ли он этому? Они по-прежнему общаются, хоть и не так увлечённо, как раньше, смотрят фильмы, едят вместе в те редкие дни, когда Годжо остаётся дома и бодрствует, но уже не занимаются любовью; они будто бы поменялись местами, ведь теперь Сугуру сам постоянно тянется к задумчивому и молчаливому Сатору, чтобы урвать от него хоть редкую, скупую ласку. Тот обнимает, целует его в ответ, глядя с теплотой, но всё-таки нечто в его изменившемся взгляде заставляет Сугуру каждый раз напрягаться, вспоминая тот самый день. День, когда он стал свидетелем невероятно жестокой расправы над человеком. День, когда Сатору невзначай показал ему свою иную, тёмную и пугающую сторону, забыть о существовании которой не представлялось возможным. Надо было сделать выбор: либо принять её, смирившись с положением дел, либо предпринимать какие-то другие действия, думать о которых Гето не хотел и даже боялся. Он был из тех людей, которые влюбляются по-настоящему сильно и навсегда, которые готовы простить и пойти на многое ради любимого человека, но образ изуродованного, практически не дышащего мужчины не выходит у него из головы. Гето не спрашивает, остался ли он жив. Ему остаётся только гадать, скольких несчастных постигла такая же участь. Он вздрагивает, когда на улице слышится очередной раскатистый залп грома, и закрывает окна. Начинается сезон затяжных дождей, который сейчас нагоняет на Сугуру только больше тоски. Время близится к ночи, поэтому брюнет уже не надеется дождаться своего парня, но неожиданный визит Сатору заставляет его крайне удивиться и обрадоваться. На Годжо сейчас чёрный, насквозь промокший от дождя костюм и тёмно-серая рубашка, которые Гето тут же помогает ему снять, зайдя вместе с парнем в их слабо освещённую ночником спальню. Сатору даже не поднял головы для приветственного поцелуя, и отросшая за последнее время чёлка скрывает глаза, не давая Гето хотя бы примерно понять, что именно в данный момент на уме у парня. — Что-то случилось, Сатору? — Гето мягко обхватывает пальцами его подбородок. — Расскажи мне всё. — Нечего рассказывать. Просто я очень устал. — Голос Годжо тихий и надломленный. — С тобой что-то происходит, — настаивает Сугуру. — Что-то происходит с нами. Разве не видишь? Не хочешь обсудить всё это? — Нет. Не сейчас. — Не хочешь обсуждать, тогда поцелуй меня, — Гето проговаривает слова прямо в губы парня, тяжело выдыхая. — Я так соскучился. — Я ведь сказал — не сейчас! — Годжо стремительно отстраняется от Сугуру, убирая от себя его руки, будто он — какой-то прокажённый, из-за чего у брюнета к горлу поднимается плотный ком от обиды. А ещё непривычной злости. Он с силой прижимает Годжо к стене, впиваясь в прохладные губы голодным, глубоким и влажным поцелуем, приподнимая наконец ладонью мокрую от дождя чёлку. Он видит взгляд возмущённых и горящих, таких любимых и прекрасных синих глаз; чувствует, что Сатору тоже его хочет, даже вожделеет, хоть и сдерживается, поэтому начинает действовать активнее, тесно вжимаясь бёдрами в чужой пах. — Уже возбудился от одного лишь поцелуя? Быстро ты, словно школьник. А говоришь, не сейчас, — Гето смотрит на него с вызовом, обхватывая затвердевшую плоть через ткань чёрных боксеров. И уже через несколько секунд тихо вскрикивает, оказываясь прижатым спиной к кровати. Годжо явно сейчас очень зол и недоволен его словами и поведением, ведь едва ли когда-то позволил бы Гето всерьёз перехватить инициативу. Он практически рвёт на теле брюнета тонкий домашний халат, сдирает с него следом и бельё, молча оглядывая жадным, властным взглядом, от одного лишь которого у самого Гето встаёт за считанные мгновения. Сатору раздвигает его ноги, нетерпеливо, резко, наваливаясь сверху всем своим поджарым, твёрдым телом, и Сугуру хочется хныкать от нетерпения, когда он проникает в него сразу двумя пальцами, которые Годжо просто облизал, даже не потрудившись взять с прикроватной тумбочки смазку. У них давно не было секса, поэтому Гето, чёрт возьми, больно, но его парень явно долго ждать не намерен, ведь ему уже, судя по тяжелому дыханию и движениям, уж очень не терпится. Годжо переворачивает попробовавшего было сопротивляться Гето на живот, вынуждая встать в столь открытую и похабную коленно-локтевую позу, а затем без предупреждения в него входит одним жёстким толчком, заставляя брюнета прокусить губу до крови, сдавленно простонав. Это так не похоже на его прежнего Сатору, который всегда ласкал его, целовал и успокаивал в процессе, но Гето ловит себя на шальной мысли, что ему даже нравится, ведь это он его спровоцировал. Он заставил Годжо чувствовать себя таким возбуждённым и жаждущим его сейчас, он наконец вывел его хоть на какие-то эмоции. Это просто до одури и искр перед глазами больно, особенно несколько первых, медленных толчков Сатору, который, кажется, всё-таки щадит его, но когда член внезапно попадет под каким-то невероятным углом по простате, Гето несдержанно скулит, подаваясь бёдрами назад. Но Годжо только сильнее обхватывает их пальцами, не давая ему насаживаться, и начинает трахать его с такой силой, что у Сугуру подкашиваются и разъезжаются ноги. Он вымученно стонет, вжимаясь мокрым от слёз лицом в подушку, скользит ладонью к своему члену, но Годжо резко перехватывает его руку, прижимая его запястье к кровати. — Сатору, — Гето стонет умоляюще, но Годжо лишь наматывает его длинные распустившиеся волосы на кулак, прижимаясь губами к его шее, терзая зубами нежную кожу, на которой уже почти зажили все старые метки. Годжо не позволяет ему двигаться, не позволяет трогать свой перевозбуждённый орган, продолжая ритмично, глубоко в него вбиваться, и только тяжело, хрипловато дышит. Сугуру под ним изгибается, насколько это возможно, но в таком положении только и может принимать в себя член, отчаянно надеясь, что колени выдержат этот безумный напор. Он чувствует, что вот-вот кончит даже без прикосновения к своей плоти, просто от резких движений огромного члена в своей заднице, и загнанно скулит, неожиданно ощущая на своём достоинстве горячую ладонь Годжо. Сатору стоит только крепко обхватить его пальцами, одновременно вбиваясь в Гето до самого упора, как брюнет сжимается вокруг него и бурно, измождённо кончает. Его ослабевшие ноги всё-таки не выдерживают, широко расходясь в стороны, но Сатору крепко держит парня за бёдра, продолжая насаживать его на себя, пока не изливается наконец глубоко внутри с шумным выдохом. После оргазма Гето бывает слишком чувствительным и вымотанным, но всегда счастливым. Сейчас же он чувствует себя грязным, использованным, особенно когда, немного отдышавшись, он видит бесстрастное лицо Годжо. Словно Гето — не его любимый парень, а какая-то левая шлюха. — Прости, Сугуру, я слишком долго оттягивал этот разговор, но нам нужно расстаться. Не хочу разводить сопли и нудно разъясняться, будто мы — персонажи какой-то мелодрамы, поэтому скажу прямо. Мы из разных миров и не можем быть вместе. Никак. Голос Годжо стальной и неестественный. Он вновь прячет глаза за длинной чёлкой, отворачиваясь, на что Гето ядовито усмехается, медленно и с трудом проговаривая слова. Язык у него ватный. — Решил трахнуть напоследок, как следует, и только потом обо всём сообщить? Да ты просто джентельмен настоящий. — Ты сам меня спровоцировал. — Я тебя понял. Что же, каким бы ни было твоё решение — я его принимаю. — Я вызову тебе такси. — Не нужно. Я не шлюха, доберусь и сам. Гето, в спешке приняв душ и собрав все свои немногочисленные вещи, выходит из дома в тихую свежую ночь. Дождь уже закончился, но по улицам всё ещё гуляет прохладный ветерок и приятно пахнет сырым асфальтом. Губы Гето дрожат, как и пальцы, выуживающие из кармана брюк телефон. Всё, что он хочет сейчас услышать, это родной голос Сёко и её извечное «Я же тебе говорила!».