Всегда был нужен

— У меня для тебя хорошая новость и паршивая, с какой начать? — Хёнджин лениво опустился на водительское сиденье арендованного автомобиля и упёрся головой в обод руля. — Паршивая новость была тогда, когда отменили съёмки из-за вируса. Потом она стала хорошей, потому что незапланированные выходные. Потом я осознал, что она всё же паршивая, ведь заболели они, а неустойку платим мы. Потом я увидел тебя, пускающего слюну на подушку, и остановился на том, что новость хорошая. А потом, — Феликс поправил маску на лице, — я осознал, что контактировал с фотографом. С меня высосали всю кровь. И новость станет более паршивой, если окажется, что заболел и я. — Высказался? — ухмыльнувшись, Хван повернулся к супругу. Глаза того наполнены были раздражением от сложившейся ситуации, но сама омега грустить по этому поводу не собиралась. Для Хёнджина это обернулось историческим событием: Феликс дома. А если они вдвоём заболеют, то это «дома» протянется, вероятно, до конца каникул. Разве не чудо? — Цыплёнок.       Шумно и гневно Ли выдохнул и отбросил свой телефон назад. Рукой притронулся к зеркалу и втянул в себя воздух ещё более шумно, на что Хван засмеялся и стащил с бледного лица мужа медицинскую маску, дабы всю картину рассмотреть более пристально. Феликс дулся. Его осветлённые волосы торчали в разные стороны и забавно пушились после утреннего душа, ведь: «а зачем мне что-то с этим делать, я теперь безработный». Испорченные бесконечными окрашиваниями пряди отдавали неприятной желтизной, но никого особо это не волновало, особенно Хёнджина, потому что он обожал Ли именно таким: несуразным, домашним, совсем не тем, кого видел в журналах. Мягко ткнул пальцем в надувшуюся щеку, а после сразу раскрытой ладонью приласкал, ощущая кожей лёгкую щетину. От ласки нежной Феликс размяк, фыркнул, и прикрыл глаза, расслабляясь. Надоело беспокоиться за всё разом. На это были менеджеры и директор. К показу новой коллекции он будет сиять при любых обстоятельствах, всему назло. — Не бесись, — Хван снова рассмеялся, чуть более звучно, с недовольного лица, — у тебя веснушки бледнеют из-за этого. — Эх, да к чёрту! — поёрзав в неудобном кресле, Ли захлопнул козырёк с незакрытым зеркалом. — Просто не люблю, когда планы срываются. Так что, на ужин будет пицца, курица и картофель фри, — уголки губ надломились в ехидной ухмылке. — Итак, какие новости? — О, ты вспомнил, ничего себе? Вау! — театрально омега в ладоши начала хлопать и утирать невидимые слёзы. — Хван Хёнджин! — Ох, ты, — дёрнулся парень, — моё имя. Полное. Это же я! Я Хван Хёнджин! — Тебя головой приложили в больнице? — сощурившись недоверчиво, Ли уставился на вцепившегося в руль супруга. Задор, перемешанный с расстройством из-за спутанного начала дня, поутих. — Что-то плохое? — Да не сказал бы. Чувствую, что истерика рядом. Наверное, именно поэтому веду себя так… — Рассказывай, — небольшая рука, где привычно не красовались на пальцах тысячи золотых колец, опустилась на плотное бедро, поглаживая поверх светлых брюк. — Прости, что я тут это… Я не ставлю свои мелкие проблемы выше, просто… — Надоело всё самому разруливать, я знаю, — повернул голову Хёнджин и улыбнулся. — Я же слышал, как ты ругался. Это даже меня раздражает, хотя я после того случая зарёкся лезть в твою работу и находиться поблизости. Нужно поискать… — Новое агентство. Да. Я написал своему менеджеру уже, — Феликс подвинулся ближе, пальцами свободной руки ухватился за острый подбородок мужа и взглянул ему в глаза. Те были заметно потемневшими. За годы Ли успел выучить особенности поведения организма своей омеги, и это вело лишь к одному: расстройство. — Забудь ты про тот раз. Это было очень смешно.       Неловко и смущённо, опустив взгляд, Хёнджин хмыкнул, удручённо головой покачав при этом. Конечно, смешно было всем, кроме самого Хвана. Пусть это и было в самом начале модельного пути Феликса, в те времена ещё с трудом удавалось свой мерзкий характер приструнить. Приревновал к стилисту, хотя по сей день Хван считал, что его приступ ревности был более чем обоснованный. Нечего всяким альфам-переросткам трогать того, кто уже занят. Минут тридцать омега пялилась на то, как загребущие мужские руки касались стройного тела то тут, то там, без конца поправляя и без того нормально сидящую рубашку. Но когда рука нагло опустилась на бедро и с силой сжала, что Феликс аж ойкнул от неожиданности, Хван взорвался. Представлял он себе всё не так, как вышло. Думал, весь из себя такой подойдёт, права на альфу предъявит, а сам зацепился о сумку с обувью, полетел с воплями вниз и, по иронии судьбы, ухватился за штаны стилиста, утягивая их вместе с бельём с собой к полу. Тогда Ли не думал, что выживет, потому что его живот почти разорвался от смеха, а глаза раскраснелись из-за слёз. И даже менеджер не стал их обоих отчитывать за неподобающее поведение, потому что мужчина действительно позволял себе слишком много прикосновений, и замечания по этому поводу ему давались. Теперь же это стало нежным воспоминанием в голове Феликса, позорным для Хвана и поводом постебаться для Джисона. Хёнджин прекрасно помнил, что заблокировал тогда обоих и не впускал Ли в съёмную квартирку, сгорая от стыда несколько суток в гордом одиночестве. Сейчас же, даже зная, сколько всего лежало на плечах супруга, он и рта не раскрывал. Бесился тихо в стороне или ныл Хану во время обеденных перерывов. Мало того, что работа отнимала у него альфу на долгие дни, а то и недели, или же забирала на другой континент, уничтожая расстоянием, так ещё и куча организационных проблем на шее петлёй болталась. Впервые увидев, как Феликс сам, за свой счёт, покупал билеты для показа в Париже, у Хёнджина вспыхнуло под рёбрами от гнева. Но если муж с ним не делился ничем, значит, не его ума дело — но для себя он это видел крайне абсурдным и несправедливым. Новая ситуация тоже вывела из себя: опять агентство всё решало через каких-то непроверенных людей, нанимало сторонних фотографов, лишь бы сэкономить, а тут теперь расплачивайся. Но Хёнджин поставил галочку в голове о том, чтобы Хану растрепаться, а тот уже и к Феликсу пристанет более активно. Джисону было разрешено вообще всё. — Было смешно, да, — Хван вцепился в руль ещё сильнее. — Хорошая новость. Я здоров, хоть в космос лети. — Всё так быстро? Ты действительно прошёл всех врачей? — Феликс удивлённо глазами захлопал, сильнее сжимая чужое бедро. — Три часа разве быстро? И деньги творят чудеса, — вдохнула омега. — Меня всего общупали, облапали, всякие штуки внутрь меня позапихивали. Я был в аду. — Это паршивая новость? И, прости, что пихали?.. — Течка через пару дней.       Феликс затих. Он, конечно, ещё с вечера почувствовал перемены в запахе, но всё же не думал, что такое коснётся его омеги. Тема взаимодействия течных омег всегда казалась чем-то отдалённым, а теперь обрела реальность в жизни. Из-за Минхо, его феромонов, организм Хёнджина подстроился, будто тоже альфу собирался завлечь: природная конкуренция. Но было ли это проблемой? Сейчас Ли определённо не понимал, чему был расстроен Хван. Вроде всё складывалось так, как ему и мечталось. Или же всё же не рассчитывал на то, что оно так резко в явь обернётся. Боялся? Переживал? Передумал? Да только спросить ничего не успел, когда неаккуратно Хёнджин завёл автомобиль, и тот с места сорвался, ныряя моментально в сеульскую пробку буднего дня. Оба молчали. Принюхиваться к лаванде альфа искренне боялся, да и Хван её заметно подавлял — лёгкий шлейф сплёлся в тугой жгут на шее, и если бы Ли сделал вдох, то точно умер бы. Почему-то впервые стало не по себе от обычного факта приближающейся течки. Да, возникала куча моментов, какие необходимо было решить, однако Феликс, разглядывая профиль супруга, попросту не понимал: а что с планированием беременности? Несколько раз, словно рыба, на берег выкинутая злыми волнами, он открывал и закрывал рот в попытках задать вопрос — тщетно. Зато взгляд улавливал побелевшие костяшки пальцев красивых рук. Омега злилась, а альфа тактично переложил это всё на гормоны. Такого Хёнджина хотелось обнимать, касаться, а ещё приласкать желалось, только Феликс всё до дома оставить решил и просто подарил мягкие феромоны, осторожно проявляя свою доминантную сторону. Лишь для того, чтобы показать, что он рядом и останется так близко, насколько будет дозволено. Ведь течка истинной омеги для Феликса тоже была тем ещё испытанием.       Но он покорно шагал в медицинской маске и мешковатой одежде сзади за плывущим лёгким шагом Хёнджином по торговому центру. Разглядывал его красивый силуэт, спрятанный за бежевым брючным костюмом: плотная жилетка-корсет идеально подчёркивала талию, обнимая своей тканью шёлковую белую рубашку; пока безразмерный утеплённый пиджак покоился в руках. В распустившуюся секунду Ли застыл. Прямо посреди многолюдного холла, потому что Хёнджин обернулся к нему всем корпусом. Струящаяся ткань рубашки не прикрывала острых ключиц и красивых грудных мышц; тонкие брюки подчёркивали всю силу длинных ног; а лакированные туфли лишь добавляли образу невозможной утончённости, от которой Феликс готов был сойти с ума. Из-за собственных заморочек и проблем он даже внимания не обратил на то, каким был его супруг сегодня. Зато сам выглядел так, будто только что сбежал с какого-то рэп-баттла. Сердце забилось учащённо и загнанно: прямо как в дораме. Красивый главный герой и серая мышь, недавно выбравшаяся из канализации, где боролась с другими серыми мышами. Ли даже поймал себя на мысли, что отныне не уверен, что именно он работал моделью. Разве человек мог быть настолько красив? И улыбка под маской сама растеклась по губам: а ведь это его супруг. Такой разный, всегда потрясающий, будь то в красивых костюмах или уютной пижаме. Разглядывать его — наивысшее удовольствие, подмечать возрастные изменения, пересчитывать родинки на обнажённой коже, любоваться мышцами; или же просто, как сейчас, не отрывать восхищённого взгляда от выбранного образа. — Ты чего застыл? — Хёнджин торопливо вернулся к альфе. — Тебе нехорошо? — тонкие пальцы под шапку залезли, лба касаясь, дабы проверить температуру. — Что такое? — Я люблю тебя, — выдохнул в ткань маски Ли и руками впился в акцентированную жилеткой талию. — Ты самый прекрасный, самый замечательный, весь такой… Мой…       Румянец моментально вспыхнул на бледных щеках Хвана и, закашлявшись, он голову в сторону отвернул, будто первый раз от мужа слышал что-то подобное, хотя просто с самого утра был сам не свой. Переживания за работу Феликса, за собственное состояние, за глупого Джисона, который забыл, для чего нужен был телефон. Теперь же и вовсе догадки подтвердились, течке быть, отчего на подготовку оставалось не так много времени. Этот период своей жизни Хван терпеть не мог, потому что настроение менялось быстрее, чем он подумать успевал о том, чего хотелось бы. И если большую часть времени он ощущал себя замечательной омегой, особенно когда рядом находился Феликс, то потом что-то перемыкало, и в нём вырастала необузданная ярость. Подавить её было тяжело, а применять феромоны для этого Ли не любил. В последний раз, вместо того, чтобы, как и положено, заняться сексом и освободить своё тело от жажды, Хёнджин подрался с Феликсом, потому что тот ногой разрушил «гнездо» из собранных по дому подушек. До сих пор было стыдно, хотя сама омега припоминала это с трудом. А вот след от укуса на нежной коже бедра сходил долго и каждый раз осведомлял Хвана о его поступке. Только в эту течку хотелось по-другому. Мечталось Феликса к себе привязать, закидаться всеми возможными таблетками, чтобы не тронуться умом, и просто провести тяжёлое время в мягкой постели. И раз, единственный раз, согласиться на близость — попробовать зачать ребёнка, ведь, по словам врача, организм был полностью готов к этому. Оттого и волнение кружило голову ещё сильнее, да и нервы раскаляло, что они аж дребезжать начинали.       Но среди толпы людей было неловко высказывать всё супругу, потому и схватил за запястье его, потянул в аптеку, а потом в отдел для омег, где подобрал себе самую мягкую пижаму. А уже в машине, пока Ли устраивался в кресле, прильнул к его губам, чем попросту вынудил растеряться и потеряться, ведь лаванда взорвалась нежной волной желания быть ближе дозволенного. Феликс чувствовал каждую крошечную перемену в организме мужа, да только всё равно отстранил его от себя, лишь бы домой поскорее добраться. Пусть все основные заботы о своём самочувствии Хван брал на себя, однако и Ли делал многое, дабы течка прошла спокойно: закупался едой; готовил много сытного; подготавливал полотенца, сменную одежду и компрессионные чулки, ведь стройные ноги отекали очень сильно. Были и массажи, и выполнение самых глупых прихотей, по причине того, что в этом уязвимом состоянии Хёнджин становился чрезвычайно милым и податливым, раскрываясь полностью. Потому что доверял слишком сильно. Только обычно всё планировалось заранее: выходные, отмена всех планов и дел. А в этот раз пока понятным не было, что произойдёт: но оставить омегу в одиночестве Феликс больше не сможет. Одной командировки хватило, дабы понять — нельзя. Те дни слёз и криков от боли по телефону до сих пор мурашками отзывались, и даже Джисон никак не мог помочь, потому что его и на порог квартиры не пустили. Теперь течки всегда проводились только бок о бок, чтобы можно было позаботиться так, как умел Ли и того хотел сам Хван. — О, Минхо звонит, — только зайдя в квартиру, Хёнджин взглянул на телефон. — Не к добру. — Так ответь, — с огромными пакетами Феликс вперевалку поплёлся в гостиную. Как они умудрились купить два новых одеяла? А, главное, зачем? Но спросить об этом уже не успелось, когда слух поймал встревоженный голос супруга. — Что-то произошло? — выглянул альфа из комнаты, стягивая с себя маску и толстовку. — Джисон не вернулся домой, — испуганно ответил Хёнджин.       Из динамиков раздавались приглушённые всхлипы, пока взгляд Хёнджина был прицельно направлен в сторону окна спальни: на город давно опустились сумерки. И поздний звонок встревожил достаточно для того, чтобы сорваться к другу. Четыре часа бедная омега изводилась и не знала, куда себя деть. Боязливо выходила на улицу и по картам в смартфоне добиралась до ближайших магазинов и аптек, куда Хан и отправился. Его же нигде не было, а на телефон и вовсе не отвечал. Не сбежал же? Хёнджин старательно пытался успокоить Минхо, хотя сам ничего не понимал: не в стиле Джисона пропадать. Его на улицу лишний раз вытащить невозможно было даже под серьёзным предлогом, а тут отлучился за препаратами и исчез. Феликс, заслышав скомканный пересказ спутанной истории, пока они вдвоём к машине спускались, запаниковал, пожалуй, больше Минхо и Хвана вместе взятых. Но никто из них не мог хотя бы на секунду прочувствовать то, какой ужас испытывала омега в чужой квартире, а ведь день не обещал новой порции слёз.       Пробуждение вышло пусть и резким, но даровало нечто трепетное, что под сердцем зародилось, когда сонный взгляд наткнулся на свернувшегося клубком альфу. Тот лежал поверх одеяла и заметно мёрз, да только всем собой прижимался к Ли, укутанного в тёплые ткани. Припомнить момент того, как сам в мягкий сон провалился, не выходило, зато определённо можно было сказать, что Джисон позаботился о комфорте Минхо. Между ног привычно оказались зажатыми скрученные полотенца, под плечами лежали огромные подушки, а на лбу покоился охлаждающий пластырь: пытался, не разбудив, сбить жар. И, возможно, именно из-за этого Ли чувствовал себя собой. Осторожно приподнялся на локтях, да так, лишь бы сон чужой не потревожить. Взором оглядел спальню, в которую столь охотно яркое солнце пробивалось сквозь неприкрытые шторы, и заметил на столике открытый ноутбук и рядом стопку бумаг: альфа работал. Или пытался. Потому аккуратно Минхо и выпутался из оков тепла, однако застыл, не в силах отвести своих горящих глаз от очаровательного лица. Хан не выглядел на свой возраст. Совсем. Смуглая кожа лица оставалось нежной, пусть возле глаз и рта испещрена была мелкими морщинками, появившимися из-за бесконечных улыбок. От осознания этого рука сама потянулась вперёд, позволяя подушечкам пальцев притронуться к уголкам приоткрытых губ: Минхо обожал улыбку Джисона. Порой, на сложных соревнованиях, когда уже хотелось сдаться в схватке с противником, Ли думал о том, какую же яркую, необычную улыбку-сердечком подарит Хан ему за победу. Это всегда мотивировало, и опрокинуть очередного альфу в секунду становилось лёгким. Потому что потом, сразу после оглашения победы судьёй, Минхо искал взглядом его, самого крошечного альфу на фоне всех остальных наблюдателей — и тот улыбался так искренне и широко, отчего круглые, чуть раскосые глаза превращались в очаровательные полумесяцы, не скрытые за очередными очками.       Но стоило Джисону тяжело вздохнуть и зарыться лицом глубже в ткани скомканного одеяла, Минхо отпрянул. На мимолётное мгновение сомкнул веки, принюхиваясь к аромату холодных ромашек, спокойному и ласковому. В голове так красочно рисовалась поздняя лунная ночь, в которую удалось окунуться всем собой, словно Ли стоял возле огромного поля завлекающих в бархате темноты цветов, чьи белые лепестки омывала пузатая луна своим свечением. Поле, как и ромашки, остывали от жара знойного солнца, из-за чего под кожей искрящееся счастьем тепло заструилось. Минхо смотрел в это поле, видел вдалеке фигуру и знал, кто же это был. Не заметил, как сам выбросил яркость мелиссы на свободу, и лишь стон тонкого голоса пробудил, выдернул из неги умиротворения. Не хотелось будить альфу. Да и почувствовал Ли, как неприятно оставшаяся смазка вытекала из него: обул выданные в первый же день милые тапочки и пошлёпал малюсенькими шагами в сторону ванной, попутно изучая место своего обитания трезвым взглядом. Где-то под рёбрами резвилась яростная вина за количество пропущенных от родителей, и Ли не мог придумать ни единой отговорки, почему не брал трубку: отец придушит его, если папа волновался всё это время чрезмерно сильно. И если ещё несколько секунд Минхо пытался выстроить красивую ложь, то как только закрылась дверь в ванную комнату, даже мысли о родителях отошли на второй план. Хан Джисон. Стоя в его одежде, в его тапочках, окутанный ароматом сонных ромашек, Минхо всё понял. Ужаснулся и резво стащил с себя мягкую кофту: живот по-прежнему заметно оставался выступающим. — Я переспал с преподавателем, — выдохнул Ли и уставился на своё отражение в зеркало. Местами он подмечал следы от сильных пальцев на своей нежной коже, отчего его тело аж дрожью разбирать начинало. Но стоило взгляду отметить яркий, сочащийся тканевой жидкостью след от укуса на плече, то душа и вовсе в пятки ушла. — Боже, блять! Я переспал с Хан Джисоном по-настоящему.       Он не понимал, разбирало ли его чувство восторга от осознания этого, или же он был крайне смущён. Словно разом все фантазии оказались выпотрошенными, а чувства обнажёнными. Рука опустилась на часто вздымающуюся грудь: сердце, свихнувшись, стучало внутри, будто собиралось проломить кости, дабы позорно вырваться наружу и окрасить содеянное яркими цветами. Несмотря на то, что всё казалось и ощущалось затуманенным и нечётким, Минхо кристально ясно понимал своё положение — он настоял на отношениях, какие, вероятно, могли быть не совсем нужны альфе. Да, он был искренним с своих чувствах. Джисон арендовал юное сердце и чистую душу в первые недели знакомства. И если изначально всё завязалось на восхищении от заметной внешней хрупкости до проявленной силы на тренировках, то вскоре переросло в абсолютную манию. Что определённо мешало жить. Сидеть на лекциях по английскому языку становилось невыносимо с каждой новой парой. Ли даже не слушал, о чём вещал мужчина, позволяя с собой подлым гормонам играться, как им того хотелось. Стоящий у доски преподаватель просто сводил с ума своим голосом, плавными движениями и произношением. А если ещё и пиджак снимал, подворачивал рукава очередной рубашки, оголяя непростительно тонкие для альфы запястья, то у Минхо отключался мозг. Благодарить папу в такие моменты Ли не забывал: его обучили самостоятельно скрывать запах и феромоны даже в непредвиденных обстоятельствах, что уже машинально получалось. Потому что под конец занятия Минхо осматривал таращащегося на него приятеля-альфу, который просто считал, что у омеги проблемы с пониманием нового языка. Да, так, собственно, и было — ведь Ли ни одного слова не слышал, слетающего с красивых губ. Хотя изнутри парень сгорал от необузданной жажды прикоснуться к преподавателю, лишь бы тот посмотрел на него и только на него, общался с ним и ни с кем больше. Да, он ловил на себе его взгляды во время соревнований и порой на тренировках, но так мужчина глядел на каждого: бесило.       А потом оказалось, что потребовались дополнительные занятия, личные, в кабинете самого Хана. По его же инициативе. Скомканное предложение поступило до каникул, дабы в новом учебном году не допустить плохих оценок, и юноша испуганно принял его. Потому что ему показалось, что мужчина злился из-за того, что, вероятно, считал отношение Минхо к его предмету безответственным, ведь всю энергию он отдавал именно спортивной стороне своей учебной жизни. Только в спорте Ли и мог уйти от неправильных чувств. Хан Джисон был слишком далёкой для него звездой, недосягаемой. Но всё же за каникулы Минхо создал нового себя и находился в лёгком восторге при взгляде на собственное отражение. Отсутствие ограничений по внешнему виду, кроме формы одежды, дозволило ему покраситься в яркий цвет, хотя перед отъездом из дома он осознал, что боялся получить не то внимание, на какое рассчитывал. Не прогадал: альфы не отлипали от него, так ещё и с других направлений подтянулись, а желалось поймать взор круглых глаз единственного в своём роде мужчины. Утончённый, расслабленный, после каникул Хан явил себя похудевшим, ещё более маленьким, чем был. Минхо ловил приступы удушья каждый раз, когда видел его в неизменных ботинках на значительном каблуке — лишь в них их рост становился одинаковым, однако Джисон по-прежнему был ниже многих альф потока. А потом уже и занятия индивидуальные начались, и Минхо пропал. Даже там он не мог сосредоточиться на материале и со стыда сгорал, чувствуя тепло сильного тела под боком. Обходительность же Хана довела до ручки: чай, сладости, чуть затянувшиеся перерывы на бессмысленные разговоры, из-за чего уезжал поздно, а Ли лишь в окно взглядом такси провожал. Заваливался в свою кровать сразу после и скулил, теперь уже готовый дать название тому, что испытывал — влюблённость.       И она нагло, бесцеремонно распускалась с каждым новым днём. Чёртов день Святого Валентина стал точкой невозврата и личного позора — какое признание он дать-то собирался? Кольцо на безымянном пальце. Смущение на щеках альфы воспринятым оказалось так, будто это стыд за невозможность тактично отказаться от шоколада. На занятиях более не стало перерывов или осторожных разговоров. Экзамен. И Минхо попрощался мысленно с Джисоном, скрываясь из его поля зрения. Подслушивал слухи омег: никто толком не знал о партнёре очаровательного альфы. Кто-то шептался, что он вдовец; кто-то заверял, что он и его омега на грани развода; третьи звучно доказывали, что видели его и беременную омегу в торговом центре. В любом случае, Ли всё оставил. Сгорел. Бесился, что не отпускало, но и мысль о том, чтобы переключиться на кого-то, угнетала. Принимал, как данность, что скучал по мимолётной заботе. И где он сейчас? С безмолвным вопросом парень поднял взгляд к зеркалу вновь и часто заморгал. Метка от зубов начала жечь грубо, играючи, да только всё же являлась не той, какую желалось иметь на своём теле. От нежного альфы. — Неужели прошло столько времени? — постепенно доходило осознание. А понимание того, как долго они играли в догонялки, выводило из себя. Хотя и представить всё как-то по-иному не виделось возможным. Даже если бы признание всё же было тогда озвучено, ничего бы не изменилось. Однако было бы проще ждать выпуска, чем теперь, когда явиться после всего чудилось сродни смертельному приговору. Все всё знали, Ли заверил себя в этом. — Ужасно.       Сердце же снова учащённо забилось при мысли о спящем мужчине. Они были вместе в течку. Всё это время Джисон был рядом и помогал преодолеть последствия чужих и своих ошибок. Поцелуи, ласка, разогретая еда, таблетки по расписанию и осязаемая любовь — с ума желалось сойти от неверия. Да рассудок иного мнения был и резко подкинул воспоминания о сексе в душе, отчего взвыл Минхо моментально и низко, пока смазка охотно потекла по ногам. — Я ещё и возбудился от того, что помню плохо, замечательно! — быстро и рвано парень избавил себя от пижамных штанов и залез в душевую кабинку. — Хан Джисон…       То ли остатки течки, которую уже больше Минхо не чувствовал, то ли собственный разум подводил, но тело задрожало от разом нахлынувших эмоций и чувств. Будучи в себе, было страшно взглянуть в чужие глаза, потому что омега ничего не понимала, что произошло между ними. Они в отношениях? Или Джисон просто позволил так думать? Но называл же малышом. И котёнком. Минхо заскулил в поражении и опустил влажную руку на возбуждённый член, проводя по стволу с нажимом, пока горячая вода жадно кожу распаривала и покусывала. Вторая же рука скользнула вдоль тела: соски оставались чувствительными; следы чужих пальцев пылали, и касания не успокаивали метки принадлежности; ягодицы поджимались, когда подушечки пальцев притрагивались к ложбинке между ними. Про чистку Минхо помнил, однако ему нравилось греть ощущение, что внутри него оставалось семя Джисона. Пальцы сами скользнули в тугой анус, но не двигались. Жжение неприятно одолевало, да Минхо был серьёзно настроен избавить себя от смазки, торопливо надрачивая при этом. Давно вывел формулу: уничтожил возбуждение — омега заткнулась. И сколько времени он провёл в жаре потока воды, остужаясь, не знал. Просто растворялся в резко опустевшем эмоциональном состоянии. Решил, что все его мысли и думы ни к чему не приведут, лишь диалог всё расставит по своим местам. А потом перед глазами строгое лицо отца возникло. — Да к чёрту, всё равно умру, когда домой вернусь, — лбом Ли уткнулся в стекло кабинки душевой, позволяя воде обнимать и целовать уже порядком раскрасневшуюся кожу. И только заслышав возню за дверью, резко выключил воду. — Пиздец.       Из ванной он буквально вывалился, весь разваренный, словно рак, а обнажённые ноги уродливо мурашками покрывались — не стал надевать перепачканные собственной смазкой штаны. Думал быстро прошмыгнуть к сумке и выудить оттуда свою одежду, только мягкий голос из кухни остановил. Взор был поднят и ожидаемо встретился с потерянным взглядом мужчины. Джисон выглядел не лучше, чем Минхо. А, может, и хуже, потому что тень сомнений на его лице так и выплясывала дикие танцы самобичевания альфы. Но улыбка всё же коснулась его губ, когда, оценив всю омегу целиком, глаза отметили тапочки. — Милый, — тихо прокомментировал Джисон и вновь посмотрел на лицо, заметно смутившись чужой наготы. — Кушать будешь? — Д-да… — Как чувствуешь себя? Ты спал беспокойно. — Я в порядке, — выдохнул тяжело Ли и прошёл в кухню, натягивая кофту ниже. — Хён… — Завтра утром нужно поехать в больницу на УЗИ. Сегодня мест, к сожалению не осталось, — буднично продолжил Джисон. — Хён, я… — Можем вызвать такси, или я друга попрошу отвезти тебя. Как ты хочешь?       Что-то взыграло в венах, и Минхо подошёл к мужчине, рывком к себе его разворачивая. Сначала это была ярость, но мгновенно она сменилась на страх: неужели передумал? А Джисон застыл, рассматривая озадаченное выражение лица омеги, чуть нависшей над ним самим. В его голове не было ничего, кроме необузданного ужаса. Испугался, что всё же нарушил собственные принципы и осквернил нежное, податливое тело. Испугался, что Минхо прямо сейчас покинет его, потому и соврал, что записи не было в больнице на этот день. Не хотел признать, что, вероятно, Ли оттолкнёт, потому что его омеге более альфа не нужен. Проснувшись в пустой постели, Хан почти заплакал: ни запаха, ни феромонов, словно его оставили. Не мог понять себя, а, может, и не хотел. Тугой узел событий уже затянулся на шее. Слабый, бесхребетный, безответственный, он не был готов столкнуться с реальностью вновь. После долгой разлуки, когда даже словом обмолвиться не выходило, ему дозволили в бездну чувств сорваться, а теперь жар рассеивался, наступала тьма, ледяная и уродливая. Он всё ещё бесполезный альфа, который в свои тридцать не умел строить никакие отношения, даже с родным отцом. А тут ласковая омега… — Что происходит? — низким шёпотом. — Джисон. — Мне больно, — запах ромашек возвысился над Ли, умерщвляя его страх. Взор упал за собственную руку, грубо тонкое запястье сжимающую. В огромной пушистой кофте, с растрёпанными волосами и немного помятым видом Джисон виделся маленьким, в то время как Минхо силы себе возвращал. Хватка ослабла, но Хан отпущен не был. — Я… Я… Ты же уйдёшь. Мне… Не хочу думать об этом. — Хён, — Ли приблизился, — я не уйду. С чего ты взял? — Не знаю. — Давай поговорим. Хочешь? Я просто… — Я хочу быть с тобой! — заплаканный взор альфы изумил Минхо. — Я потерялся в себе. Пока ты беспокойно спал… Твой телефон разрывался. Папа, отец… Минхо, нас не примут! На тебе будет клеймо по моей вине. Твоя семья возненавидит меня. Все вокруг будут думать, что я совратил тебя ещё до твоего совершеннолетия. И мы не докажем обратное. Малыш… — У тебя будет гон. — Ч-что? — Боже, у тебя будет гон из-за меня! Ты не чувствуешь? Запах… Он другой. И ты… Как мой отец… — Не понимаю.       Вместо ответа Минхо подхватил Хана под бёдра с какой-то ошеломляющей лёгкостью, отчего тот только выдохнуть и успел. Его на стол усадили, и Ли между разведённых ног устроился, приподнимая голову альфы за подбородок немного дрожащей рукой. Поцелуй вышел настолько трепетным и осторожным, что Джисон зажмурился, скуля. Да, это было похоже на приближение гона. Но являлось абсолютно невозможным: старым считал себя. — Мой отец становится растерянным и неуверенным перед гоном, — отстранившись, поделился Минхо. — Хотя обычно альфы в агрессию впадают. И ты такой же. Я так испугался, что ты… Ты… Что мне всё показалось. — Нет! Нет, — руки опустились на широкие плечи омеги. — Я подумал, что… Не знаю. Хочу быть с тобой. Мне стало страшно, что и ты оставишь меня, — Минхо покачал головой. — И если это действительно гон, то тебе лучше поторопиться домой. — Почему? Я могу быть рядом, как и ты со мной был. — Нет! Нам нужно будет поговорить. Спокойно, когда мы оба будем в себе. Я не готов сейчас открыть тебе эту свою сторону, котёнок, — Ли выдохнул. Джисон вернул себе самообладание и былое спокойствие, да руками шею сильнее обвил. — И родители… Минхо-я, береги их. Поверь, они самое ценное, что есть у нас. Они волнуются. — Я люблю тебя. Мы должны разобраться во всём, ты прав. Позже. Сейчас… Да, мне нужно домой. Должен позвонить… — Да, — Хан приблизился для поцелуя. Лёгкого касания. — Всё потом. Всё. Прости меня. Я не понимаю себя. — Люблю тебя, — повторил Минхо. — Не оставлю. Мы разберёмся со всем. Веришь? Вместе. — Вместе, — осторожная улыбка. Самочувствие действительно начало ухудшаться. И Джисон уткнулся лбом в чужое плечо, ногами бёдра омеги обвивая. — Я люблю тебя. Не отпущу. И ты не отпускай меня. Всё ещё боюсь. — Всё будет хорошо, — пришло время омеге утешать своего альфу. — Нас примут. А если нет, то и не столь важно это. — Спасибо, что позволяешь быть мне таким придурком. Я труслив, знаю, — Хан вскинул голову. Сейчас он абсолютно не был готов к обсуждению чего-либо, слишком всё сумбурно. — Но мои чувства к тебе… Они самое лучшее и настоящее, что есть сейчас во мне. Я не переживаю за себя. Я переживаю только за тебя. Слишком долго я существовал сам по себе. А твоя жизнь только начинается. — Мы вдвоём построим наши отношения, — мягкое касание к щеке. — В этот раз я не позволю тебе меня отпустить.       Чуть приведя себя в порядок, альфа всё же накрыл на стол и даже решился на сторонний диалог, плавно перетекающий с темы на тему. Минхо успел отзвониться папе, получил огромнейший выговор и ещё глубже закопался в количество растущих проблем. Но глядя на уютного Джисона, кутающегося в пушистую кофту, откладывал самоиспепеление до нового дня. Чувствовалось важным поговорить, но ласковая просьба переменившегося в поведении Хана не могла быть проигнорирована. Им обоим требовалось разрешить сначала личные проблемы. За обедом мужчина поделился и тем, что его отец вызывает в пансион: кроме неприятностей, это ничего не несло. Голос родителя был холоден, а объясняться по телефону альфа не пожелал. И эта сторона тоже открывала для Минхо понимание всех разом обрушившихся изменений, ведь крик родного отца, прежде чем папа звонок сбросил, слышался до боли грозным. Тихо рассмеявшись с этого, оба понурили головы. Всё ощущалось чрезмерно нереальным, странным и пугающим. Но Джисон сжал чужую руку в своей, переплёл пальцы и несколько раз повторил, что желает стать нормальным альфой для Минхо, пусть всё виделось абсолютно иным. Ли предательски громко заурчал от признания смущённого шёпота и даже не собирался винить Хана в том, как тот демонстрировал это. Обоняние уже улавливало перемены и в феромонах: они всё более явно становились покладистыми и прогибаемыми. Отчего понять отказ чувствовалось сложным. Что же происходило такого в гон?       Однако Джисон лишь улыбнулся и поторопился пойти в аптеку, дабы приобрести то, что заглушить способно было его цветущий аромат. Но ни через час, ни через три, когда Минхо, растерянный и испуганный, обошёл все ближайшие кварталы, альфа не вернулся. Телефон не отвечал тоже, хоть гудки и шли. Поэтому, когда спустя почти ещё два часа на пороге квартиры объявились уже знакомые лица, а заплаканный Минхо старательно пытался объяснить всё случившееся, сердце его всё же кинулось пропускать удары. Потому что по прошествии ещё двух часов, когда время перевалило за полночь, Джисона всё ещё не было дома.