Где на сто мертвецов – один дышит живой
И нашу правду видим мы в петле верёвки бельевой
Я ценю твоё мужество заваривать чай
(ДДТ - "Чай")
Полдень знойными лучами прокрадывался в молчаливое спокойствие крохотной комнаты. Одинокое окно было открыто и пускало внутрь немало сильного ветра, но общую температуру это понижало немногим больше, чем на пару градусов. Девушка спасалась от убийственного жара полуденного солнца лишь благодаря небольшому затасканному вентилятору, что в своё время, как ей думается, действительно спас не одну жизнь. Немного затхлый воздух давил на лёгкие, из-за чего тонкая фигура в одном топе старалась держаться уже нараспашку раскрытого окна. Работа в офисе на сегодня была приостановлена после обеденного перерыва, ибо и сама Куратор уже измывалась от неминуемой жары, от которой, казалось, нигде не было спасения. Элизабет радовалась этому, как долгожданному подарку, ведь теперь вся её "работа" претила ей почти до тошноты. Последние несколько недель она работала на Комиссию. И мысленно уже ненавидела себя за это. Её угнетало чувство всепоглощающей беспомощности и слабости. Ей не хватало духу, сил и даже эмоций на протест, попытку сбежать или хотя бы ограничить свои обязанности заполнением бумаг, а не обучением убийствам. Всё своё время она проводила с Пятым. Он был немногословен, говорил так, будто заучил сценарий в какой-то глупой постановке с самой Элизабет в главной роли. Вот только актрису явно никто не предупреждал о предстоящем спектакле. Да и гонорара не предвиделось. Максимум, на что вообще стоило рассчитывать, так это жалкий вентилятор в ещё более немощной комнатушке где-то на углу этажа. Молчание Пятого пугало её. До жути, временами. Девушка хотела, нет, жаждала общения, коммуникаций и простейших человеческий взаимодействий, но это место было заточено под ровно противоположное. Здесь приоритетом были не чувства и общность коллектива, а его неуёмная работоспособность и, крайне желательно, холодность разума каждого члена этой огромной машины для убийств. Вот что так ужасало её - здесь повсюду веяло смертью. Смертью нескончаемых, но таких до абсурда бессмысленных жертв, глухих шагов шпилек и лакированных туфель, ненормально длинных коридоров, сплошь выкрашенных в через чур белый цвет. "Пожалуй, тут даже хуже, чем в моих былых представлениях о психбольницах" - всякий раз думалось ей. Но больше всего её пугали абсолютно безжизненные рабочие. Отточенные движения, заученные фразы, блёклые глаза, до блеска выглаженные строгие костюмы, одинаковая форма, у большинства даже прически. В этих людях ни капли индивидуальности, все лица сливаются воедино, и никто уже не сможет различить, была ли это простая секретарша или яростный убийца. Теперь все они являются одним целым с этим местом, стенами, пустующими цветочными горшками, выглаженными рубашками, исправным оружием и смертью. Вот, что такое Комиссия - Смерть. *** – Да-да, я здесь, что такое? - девушка не без труда разлепляет глаза, отрывая себя от донельзя нагретой кровати. – Элизабет, это я. - настолько знакомый голос, что хочется прямо сейчас рвануться и открыть дверь, но слабость от жары даёт о себе знать недолгосрочным помутнением в глазах. Благо, гость не из робких. – Как ты? - обеспокоенно спрашивает ничуть не удивившуюся его материализации уже внутри комнаты девушку. Его глаза бегают от рьяно колышущихся штор и едва удерживающихся на своём месте записей на скромном угловом столе, до уныло поскрипывающего вентилятора, что явно не внушает доверия, особенно по сравнению с возложенной на него надеждой. – Что ж, если не считать, что я плавлюсь здесь, словно пломбир под июльским солнцем, то в целом даже неплохо. - язвит, но лишь словами. На лице же красуется приветливая улыбка, а тело остаётся таким же расслабленным от изнеможения, никоим образом не изменяя своего положения с его появлением. - Ах, да, ещё я теперь работаю на Комиссию Смерти, явно проживая не свою жизнь. А мою собственную же бесцеремонно украли, заменив этим несопоставимым с ней адом. Но, в действительности, всё в порядке. - снова пытается нападать первой. Как же глупо. Но, справедливости ради, стоит признать, что выходит из рук вон плохо. Она лишь вымученно прикрывает глаза и закусывает губу, дабы не сказать чего-нибудь ещё настолько личного тому, кто за последние недели едва ли здоровался с ней в коридорах. – Прости. - срывается с его губ, чуть приоткрытых от удивления этой через чур личной исповеди. Парень неловко прикрывает глаза, когда ловит на себе изучающий и ошеломлённый взгляд зелёных глаз. Девушка недоумённо поворачивает голову набок, из-за чего копна рыжих волос, неумело собранная недостаточно большим крабиком, немного пошатывается, выпуская из себя пару прядей у лица. Они не без труда скользят по коже, покрытой испариной, и останавливаются, когда тонкая рука убирает назойливых змеек за ухо. Элизабет мычит что-то явно вопросительное, всё ещё требуя от Пятого пояснений своего внезапного извинения. – Я имею ввиду... - он тяжело вздыхает, пытаясь привести в порядок беспокойные мысли в перегретом разуме. - Это за то, что в последнее время стал таким же, как все в этом Богом забытом месте. Элизабет улыбается и тихонько смеётся, не в силах сдержаться от этого уже настолько приевшегося шутливого названия Комисси, что он сам когда-то ей и дал. Киллер смотрит на неё исподлобья и сам расплывается в облегчённой улыбке, замечая наступившую расслабленность в собеседнице. Теперь в её глазах почти нет былой усталости, они поблёскивают на солнце, излучая лишь радость и веселье. Такие непривычные эмоции для этого места. – Я уж испугалась, что и ты теперь начнёшь носить эти ужасные накрахмаленные рубашки. - её передёрнуло от одной только мысли об одинаковых людях в одинаковых одеждах. - Но ты исправляешься, это похвально. – Благодарю, лестно слышать. - улыбается, склоняясь в лёгком реверансе перед ней. - Неужели мои чёрные рубашки на их фоне правда выглядят лучше? – Что угодно лучше, если оно хоть немного выделяется из этой тошнотворной вереницы одинаковости. - она кривится, даже не стараясь скрыть своей неприязни ко всему происходящему здесь. - Индивидуальность всегда прекрасна. Он просто смотрит ей в глаза, умело улавливая сменяющиеся в них отражения. Неприязнь и отвращение в один момент, но в другой, когда она вновь смотрит на него, безмятежность и бесконечная теплота. "Хм, пожалуй, ей действительно подходит. Она и есть теплота." Они глупо смотрят друг другу в глаза, сплетаясь взглядами и, казалось бы, обмениваясь мыслями. – Завтра твоё первое задание. - начинает Пятый слишком резко даже для себя. В горле пересыхает от бесчеловечности того, что он ей предлагает. - Наше задание.