***
На мгновение, я пожалела, что в могиле оказалась не я, а мой брат. Каждый миллиметр этого зала меня раздражал, начиная от яркого освещения свеч, заканчивая бубнежом матерей – о том, чья дочь краше. Уже во время своего первого сезона я твёрдо решила, что это всё не для меня и погрузилась в науку. Я терпеть не могла все эти ежегодные сборища, каждый аспект раздражал до скрежета зубов. Я всегда старалась держать хладнокровное лицо и разум, но тайком, в глубине души, насмехалась: над всеми этими матушками, что бегают вокруг своих дочерей и их кавалеров; и над самими девушками, что готовы жертвовать не только здоровьем и временем, но и собственной гордостью, лишь бы привлечь внимание достойной партии. В один момент Аддамс резко останавливается. Чёрные очи оглядываются вокруг, не замирая ни на каком конкретном предмете или человеке. Единственная мысль, что летала у неё в голове: А чём я отличаюсь от этих девушек? Тем, что у меня есть корыстные цели? Будто бы здесь кто-то и вправду ищет любовь. Будто бы кто-то действительно мог на меня посмотреть и при этом не желать титул. Ведь кроме него у меня ничего и нет. Но при этом пользоваться им по назначению, я тоже не могу. Мне здесь не место, попусту трачу время и гордость. Совершенно глупая идея. Дева прикусывает кончик языка, не спеша разворачивается. Критически хочется дышать воздухом.***
Бал продолжался, и пока все общались друг с другом, танцевали и обсуждали последние сплетни, Марина отдыхала, а конкретно – вкушала сладость лакомств со стола, думая про себя, что в принципе можно было согласиться и на пять букетов. Девушка наслаждалась моментом, когда к ней подошли дамы в светлых платьях и с веерами, которыми они быстро обмахивались, хотя в помещении было не особо жарко. — Как необычно видеть новые лица. — заговорила одна из них, оглядывая девушку с ног до головы. — Вы, должно быть, новенькая здесь. — Верно, я впервые здесь. Леди, по-видимому, не увидели в её ответе ничего необычного и решили продолжить беседу. — Но откуда вы? Ваш наряд и весь вид, необычно яркий. Здесь не носят тёмные цвета. Возможно, вы откуда-то из провинции? — Не дальше от Лондона, чем вы. Одна из дам с цепким взглядом и ухмылкой на губах подошла ближе к Марине, обратив внимание на детали её поведения. — Прошу прощения, мисс… — Норфолк. — Мисс Норфолк, возможно, вы не совсем в курсе, как здесь принято держать веер, — Марина приподняла брови с легкой заинтересованностью. — У нас, в Лондоне, есть свои нормы элегантности. Вот так, — леди красиво развернула веер в своих изящных руках, продемонстрировав, как держать его с изыском, — Создается впечатление легкости и грации. Вам, наверное, следовало бы учесть это, чтобы не опозориться перед господами и дамами. Дамы прикрывали свои лица, будто бы пытаясь, ради приличия, скрыть ядовитые улыбки. Норфолк опустила взгляд и прокрутила в ладонях веер. Когда она вновь вернула серые глаза на женщин, их внимание словно рассеялось и они смотрели за спину девушки. — Раз уж мы тут обмениваемся любезностями, что вы думаете по поводу континентального блока и его влияния на торговые отношения? — Леди в смятении посмотрели на девушку, и это послужило зелёным светом ведьме. — А что касается новых налогов и их воздействия на фермерское население? Не считаете ли вы, что увеличение налогов может вызвать социальные напряжения и протесты, особенно учитывая недавние экономические трудности? Что на счёт роли Лондонской биржи в стимулировании экономического роста, вы видите перспективы для фондового рынка в ближайшем будущем? Леди продолжали растерянно молчать, переводя взгляд то на Норфолк, то на то, что происходило позади неё. Губы ведьмы расплываются в улыбке, жар приятно опаляет кровь. — У меня несколько иной круг интересов. Марина ставит точку в разговоре, разворачивается и чуть не врезается в человека. Единственное, что она замечает перед тем, как молча удалиться, это… Зелёные глаза.***
Аддамс осторожно открыла дверь на веранду, нарушая громкую атмосферу бала тишиной свежего воздуха. Шум веселья, звуки музыки и далекие голоса гостей смешивались с ночными звуками природы. Уэнсдей вдыхала прохладный воздух, чувствуя, как он наполняет её лёгкие, и пыталась изолироваться от этого вихря эмоции, что напал на неё. Она была искренне уверена, что похоронила их в себе. С тех пор, как матушка отправилась в мир иной, дева не позволяла себе плакать — чтобы не происходило, она всегда старалась держать всё под контролем разума, даже, когда случилось несчастье с братом. — Что с тобой не так? — шепчет она в воздух, ощущая жжение в горле. — Даже на похоронах брата и слезу не проронила, а тут чего? Осознание того, что никто в этом мире, даже её собственный отец, не верит в неё и не воспринимает всерьёз, становилось тяжким бременем. Она ощущала, как каждое решение, каждая попытка привлечь внимание были тщетными в глазах общества. Братская тень, бросаемая на её путь, создавала чувство одиночества и беспомощности. В темной ночной атмосфере Уэнсдей вдруг почувствовала взмах ветра, что словно призывал ее внимание. Она оглянулась, встречая взгляд черных глазóк. Ворон. Его тёмно-синие перья переливались в лунном свете — кажется, что птица совершено не боялась девушку, только внимательно её рассматривала, мотая головой. Аддамс не могла оторвать взгляд от этого загадочного создания. Она всё ещё ощущала горечь в груди от накативших мыслей. И вдруг, голову пришла невообразимо глупая идея. — У тебя минута, чтобы исчезнуть. — дева продолжала смотреть на птицу, будто бы ожидая от него немедленных действий. Аддамс сняла перчатку и взмахнула пальцами. — Стань человеком. Магическая аура захватила птицу, ворон упал на пол веранды, катаясь по ней, пока его тело начинало изменяться. Дева наблюдала за этим с неподдельным интересом, ровно до того момента, пока ворон, мечась в агонии, забрался под стол и скрылся под скатертью. Когда мучительное карканье, вперемешку с людскими стонами, закончилось, Уэнсдей снова начала дышать. Она опускается на колени и подбирается к столу, вслушивается и медленно предпринимает скатерть. Два зелёных огонька смотрят ей прямо в душу. Перед лицом Аддамс предстает испачканное, прикрытое грязными волосами лицо мужчины. Но даже сквозь грязь и темноту, девушка умудряется рассмотреть острые черты лица и пухлые губы. Девушка замирает, словно прикованная и только и может — смотреть в лицо, глаза. Просыпается она только в тот момент, когда голая, испачканная рука, тянется к ней и костяшками пальцев прикасается к её щеке. Никогда не ощущавщая ничего подобного, Аддамс вздрагивает и действует на автомате. Взмах руки и человек вновь стал вороном.