Ashes and Stardust

Сколько Эйгон себя помнит, она всегда была рядом. Раньше Хелейны, раньше Эймонда, раньше Дейрона, раньше всех остальных. Когда он думает о своем детстве, он думает о Рэй больше, чем о своих родителях. Поэтому вполне уместно, что его самое раннее воспоминание — это момент, который он разделил с ней. За две недели до своих четвертых именин Раэлль врывается в покои королевы, куда няни привели его и его младших братьев и сестру навестить их мать. (Он никогда не понимал, почему она всегда вызывала их к себе, а не сама посещала детскую.) — Эйгон! — кричит Рэй.— Твое яйцо вылупляется! Они вдвоем мчатся обратно в детскую, прежде чем его мать успевает сказать хоть слово о повышение голоса или о беге в Крепости. Бок о бок они считают каждую свежую трещинку, появившуюся на поверхности его золотого яйца, в неистовом ожидании момента, когда оттуда покажется его дракон. Тем не менее, когда писк дракона впервые наполняет комнату, это происходит из-за их спины, где темно-синий детеныш незаметно проклюнулся из яйца Раэлль. Она разворачивается с криком восторга, ее взгляд останавливается на маленьком драконе, и крик Солнечного Огня мгновением позже присоединяется к хору, когда он пробивает себе путь в этот мир. Как и каждый момент чистой радости в его жизни, он недолговечен. Он не может вспомнить, какой дракон получил имя первым, Солнечный Огонь или Лунное пламя, но как только были произнесены оба имени, это быстро переросло в спор о том, кто из них копирует другого. Вспоминая об этом, Эйгон жалеет что вообще открыл рот. Неужели действительно казалось ужасным, что у их драконов похожие имена? Оба их яйца произошли от последней кладки Пламенной Мечты, так что вполне возможно, что они придумали имена независимо друг от друга. Но в три года он не готов был это принять. Он говорит Рэй, что ей нужно придумать новое имя, она говорит, что он младше, поэтому он должен это сделать, и вскоре это перерастает в истерику. Отец был бы рад увидеть их вместе с сочетающимися драконами, но мать первая добралась до детской. И поскольку именно его мать прекращает ссору, именно Раэлль вынуждена придумать новое имя. После нескольких дней копания в валирийских текстах она в конце концов остановилась на Эбрионе, что означает ночное небо. Это действительно обидно, потому что их драконы во всем остальном идеальная пара. Эйгон не возражает, когда люди говорят что Солнечный Огонь самый красивый дракон в мире, но он считает, что дракон его сестры находится на втором месте. Подобно ночи, напротив дня Солнечного Огня, черная как ночь чешуя Эбриона испещрена серебром, а его бледные глаза подобны полной луне. Через много лет после этого, Эйгон спросит Раэлль о ее первом воспоминании. Это импульсивный вопрос, и он сожалеет о своих словах, как только они вылетают из его рта. Это наверняка будет что-то с Рейнирой, и это разрушит иллюзию того, что он является центром мира Рэй, как она была центром его. Но из всех воспоминаний, которыми она могла бы поделиться, он уверен, ни одно не порадует его так сильно, как то, о котором она ему рассказывает. — Ничего интересного, — отвечает его сестра, — но я помню, как учила тебя произносить мое имя. С Рэй было достаточно легко, но ты отказывался перейти к Раэлль. Рэй или Рейл — это были единственные варианты, которые ты говорил. Я почти задаюсь вопросом, неужели ты намеренно ошибался, просто чтобы насладиться выражением моего лица. Эйгон не может этого вспомнить, но когда Рэй вспоминает это с нежной улыбкой, которую она, кажется, приберегает только для него, он думает: «Да, я бы так и сделал».