«Во сне хитрый демон Может пройти сквозь стены, Дыханье у спящих Он умеет похищать. Бояться не надо – Душа моя будет рядом, Твои сновидения До рассвета охранять... » Ария, «Потерянный рай»
Горы трупов. Горы трупов под необычайно сильно палящим солнцем и залитая кровью каменная тропинка. Вэй Ин от страха едва передвигает ноги. Сапоги пропитываются чужой кровью и хлюпают при каждом шаге. Полы ханьфу промокают и стремительно тяжелеют. По обе стороны от дорожки, кажется, специально расчищенной для него, лежат трупы. Очень много трупов. Они – единственное, что видит Вэй Ин, и единственное, на чем он может сосредоточиться. И ему очень страшно. Вэй Ин спотыкается о собственные ноги и всхлипывает, ловя взгляд безжизненных глаз молодой девушки. Голубая ткань разрывается у неё на груди, и взору Вэй Ина предстаёт растерзанная и окровавленная плоть, ужасные шрамы и слабая тушка без головы в её руках. Ребёнок. К горлу подступает ком, и Вэй Ин спешно закрывает глаза. Потом делает несколько шагов, судорожно вздыхает, пытаясь унять истерику, и открывает глаза с опаской. Голова ребёнка с разрезанным ртом, снятым скальпом и растерзанными глазницами оказывается всего в паре сантиметров от его ботинка. На секунду его накрывает немой шок, а потом Вэй Ин отступает и взвизгивает, закрывает уши и присаживается на корточки. Он не хочет, не хочет этого видеть. – Нет, – срывается с его губ, и ком, стоящий в его горле уже нестерпимо близко, вдруг ощущается очень сильно. Вэй Ин в ужасе заглушает рвотный позыв, склоняя голову над... Над, очевидно, каким-то органом, вырванном из тела, и когда он осознаёт это, его выворачивает без промедлений на каменную плитку, высыхающую под палящим солнцем. Миллионы трупов источают ужасающий смрад, разлагаясь, в душном, влажном и жарком воздухе. Вэй Усяня выворачивает ещё раз. «Надо идти», – проносится в его голове, и тут же он спрашивает себя, почему же он так решил, и что ждёт его впереди. Колени и ладони оказываются в тёплой крови. Вэй Ин с трудом, словно пьяница после попойки, встаёт, и, пошатнувшись, пытается сфокусировать взгляд. Всё плывёт перед глазами. Наконец он заставляет себя идти. Он бредёт долго, содрогаясь от ужаса и подступающих истеричных слез. Вот пальцы ног, обрубленные и выложенные по краю тропинки. Вот неизвестная Вэй Ину часть организма, сложенная поверх кучи чего-то, смутно напоминающего желчные пузыри. От вида белой жижи, из которой торчало... Что-то, что никак нельзя описать, у Вэй Ина снова сводит челюсть в приступе тошноты, и он поспешно отворачивается от этого. Но не смотреть на тропинку нельзя. Вэй Ина поджидает опасность – в этом он уверен. Поэтому он храбро идёт всё дальше, встречаясь с новыми ужасами лицом к лицу. Трупы не кончаются. И вдруг Вэй Ин промокшим сапогом натыкается на сундучок. Он латунный, а на крышке каменная мозаика... Улыбчивые лица. Два улыбчивых лица, которые пугают Вэй Усяня до смерти. Сундучок закрыт на замок. Маленький, вовсе не страшный, но Вэй Ину не очень хочется его открывать. Дрожащими руками он берёт его в руки, и вдруг... Вэй Ин вздрогнул и закричал. Только через несколько секунд, когда кончает кричать и садится в кровати, приложив ледяные, липкие от пота ладони к разгоряченному лбу, он видит, что, слава небесам, всё как обычно. Он в своей комнате. Ночь. Задëрнутые неплотно занавески пропускают лунный свет, четыре свечи, которые он, видимо, забыл потушить, мерцают в полумраке. Керамическая ваза полнится пышущей свежестью черёмухой, стоящей в свете луны. Грязные кисти, которые он совершенно безответственно бросил на столе, тушь на них, засохшая и глянцево сверкающая. – Всё хорошо, – выдыхает он, оглядевшись. Дыхание не на шутку сбилось. – Всё хорошо, Вэй Ин. Как ему не хватает, что бы эти слова сказал ему кто-то другой! Его повторяющийся кошмар, приходящий к нему каждую ночь, серьёзно беспокоил его. Обыкновенно крепкий и здоровый сон превратился в жалкие попытки выспаться уже две недели назад. Вэй Ин похудел, у него залегли мешки под глазами. Его милая сестрица Яньли, и братец Чэн сильно беспокоятся за него, и зря, но время идет, Вэй Ин отшучивается и смеётся, заверяя, что всё в полном порядке, а кошмары продолжаются. И он ничего не может с этим поделать. Всё время, каждую ночь одно и то же; сюжет, медленно сводящий его с ума – он идёт по дороге, бесконечной дороге, а вокруг горы мертвецов. Девушки и молодые парни. Старики и мужчины. Дети. В этих снах у Вэй Ина проявляется особая жалость к детям. Он рыдает над трупами младенцев, кричит и бессильно бьёт ногами, пачкается в крови. Кто может помочь ему? Вэй Ин не знает. Это сон, всего лишь сон, Вэй Ин. Устало вздохнув, Вэй Усянь с неохотой спускает на пол ноги. За пределами его теплого одеяла всё ледяное просто до ужаса, но он опускает ноги на промерзший пол и встаёт, придерживаясь за мебель. Косолапые ступни смотрят немного друг на друга, и как бы он не старался развести смотрящие друг на друга большие пальцы, они упорно остаются кривыми. Изуродованными. Вэй Ин не очень любит эту тему. Ещё раз вздохнув, он преодолевает путь до стола, опускается коленями на циновку, и протягивает руку в поисках кувшина с водой. Немного пошарив, по столу, находит его, опустошает, преодолевает путь обратно до кровати. Вэй Ин скорее забирается под одеяло и вдыхает сладкий и терпкий запах черемухи. Вкусно. Он закрывает на секунду глаза, и хотя засыпать снова было как-то боязно, они тут же послушно слипаются, не желая открылся снова, и только он проваливается в нежную сонную дрему, паника накрывает его с головой. – Нет! – вскрикивает Вэй Ин, оказываясь на коленях перед чьим-то трупом. – Нет, нет, нет, нет! – Ты плохо спишь в последнее время, – внезапно вырывает его из сна чей-то низкий и мягкий голос. Вэй Усянь резко садится в кровати, судорожно то ли всхлипнув, то ли вскрикнув. Что такое? Не начались ли у него, случаем, видения, вызванные его истощённым, измученным сознанием, и не мерещатся ли ему уже потусторонние голоса? Он озирается вокруг. Стол, циновки, курильница, бумаги и кисти, разбросанные в беспорядке. Показалось. Точно показалось. Вэй Усянь, облегченно вздыхая, снова ложится, укутывается в тяжёлое одеяло, попутно воспроизводя в в своём сознании то странное, пугающее чувство при пробуждении, словно он вынырнул из давящей со всех сторон воды и понял, что захлебнулся, попав на воздух... Чей это голос? «Вдруг А-Чэн?» – проносится в его голове, но он тут же с тихим фырком отбрасывает эту идею. Был бы тут Цзян Чэн, он бы говорил совсем другие вещи. Наверное, что-нибудь похожее на: «Достал кричать. Бедная сестра беспокоится о тебе больше, чем о павлине». Ах, нет. Вот так: – Я не могу спать из-за тебя. Захлопни рот. Вэй Ин слабо улыбается краешком губы, когда представляет себе недовольного почти-что-брата. Они ведь так близки друг другу, всегда вместе, всегда неразлучны, почти. Почти. И всё-таки Вэй Ин чувствует себя чуть-чуть чужим. ...А сестрёнка называет его А-Сянь, Сянь-Сянь, братик. Вэй Ин засыпает, думая и думая о том, что вовсе он не сирота – и у него есть сводные братишка и сестрёнка. Он зарывается поглубже в одеяло, и, понадеявшись, что теперь-то кошмары прекратятся, закрывает глаза, и едва успевает проваливается в объятья сна, как вдруг: – Не трогай его. Вэй Ин резко открывает глаза. На секунду, кажется ему, всё превращается в какое-то пятно ослепительного белого света. – Кто здесь? – истерично выдаёт Вэй Усянь, и голос срывается; он подскакивает в кровати и тянется рукой к потайной полости в его матрасе. Но рука так и застревает на полпути, не добравшись до деревянной ручки ножичка, который припрятан на крайний (прямо как этот!!) случай. Посреди его комнаты оказывается мужчина. Или... парень, Вэй Ин не может определить его возраста. Белые расшитые серебром ханьфу, почти божественные, струясь, ниспадают в пол. Подвеска, которая, наверное, стоит целое состояние, блестит среди слоёв ткани, пояс, плотно перехватывающий талию, усыпанный драгоценностями, подчёркивает тонкую талию. Широкие рукава и воротники, всё покрыто замысловатыми узорами белой и серебряной ткани. Голубые вставки на кистях рук и... И нефритовая, почти светящаяся белая кожа, идеальный изгиб шеи и тёмная точная грань подбородка. Идеальные длинные, словно у первой красавицы, волосы, без единой выпадающей прядки, струятся вниз и пропадают где-то за сильным фасадом спины. Совиные глаза, в которых Вэй Ин буквально пропадает, не мигая смотрят на него холодно и... Или как-то тепло, он не знает. Эмоции едва сличаются с его чудесного, едва ли не божественно красивого лица. На причёске – серебряное изящное украшение, как корона, венчающая всё это... Великолепие. Всё в незнакомце прекрасно, изящно, всё неземное, идеальное, словно бы не совсем материальное. Они смотрят друг на друга несколько долгих мгновений. Долгих, очень долгих. – Кто ты? – наконец выдавливает Вэй Ин. Он окончательно сошёл с ума, нему являются призраки, пугающе красивые призраки. Призрак несколько секунд молчит, и Вэй Ину действительно становится не по себе. Потом губы незнакомца нерешительно приоткрываются, словно он хочет ответить, однако затем снова, так же нерешительно дрогнув, снова складываются в плотную полоску. Вэй Усянь остаётся в откровенном замешательстве. В его комнате ночью стоит совершенно неземной красавец, не реагируя на него вообще ни как. Ситуация – абсурд, но что делать? Подойти страшно. Игнорировать нельзя. Поговорить? – Эй, – тихо бросает он, вяло помахав перед собой рукой. – Кто ты? И почему-то поджимает к себе ноги, обхватывая их руками. – Это... не важно, – срывается с губ незнакомца. Вэй Ин вдруг замечает, как краешки нефритовых раньше ушей становятся розовыми. Незнакомец вдруг разворачивается к нему боком и добавляет низким голосом: – Тебе снятся кошмары. Это оказывается утверждением. Вэй Ин почти незаметно кивает. Значит, перед ним стоит обладатель ранее безликой фразы, вырвавшей его из беспокойного сна. Взгляд опускается на чужой чуть ли не до неприличия выделяющийся кадык, и замирает на миг со странным ощущением стеснения, которое было, как правило, не присуще бесстыднику Вэй Усяню. Прекрасный небесный принц (по другому его и нельзя назвать) проходит к заваленному мусором столу и аккуратно, максимально благовоспитанно и пристойно, усаживается на циновку. Вэй Усянь заворожено глядит на него, отчего-то решив, что он не представляет из себя опасности. Незнакомец в белых, быть может, траурных одеждах взмахивает рукой и на столе с мелодичным звуком и вспышкой голубого свечения возникает гуцинь. – Что ты делаешь? – шёпотом произносит Вэй Ин и тут же поспешно закрывает рот – незнакомец пронзает его суровым взглядом тёмных совиных глаз. Его руки, - изящные, нефритово-белëсые, фарфоровые, - порхнув над струнами, ложатся на них. Где-то глубоко в подсознании Вэй Усяня отражаются белые выделяющиеся костяшки, длинные фаланги и идеальные ногти, которым позавидовала бы любая красавица, над тонкими струнами гуциня... Ладони раздвигаются по струнам, и пальцы дёргают струну, извлекая первую ноту. И тут же в памяти Вэй Ина всплывает ещё одно смутное воспоминание, такое далёкое, словно из прошлой жизни, и тут же погружается обратно, куда-то далеко, настолько, что воспоминание уже не вынуть обратно. Музыка кажется знакомой просто до боли, но на усиленную мозговую деятельность уже не хватает сил. Повинуясь строгому взгляду, скользнувшему по нему, Вэй Усянь снова ложится, и тут же глаза его послушно закрываются. Едва мелодия была начата, как Вэй Ин наконец-то, наконец-то проваливается в долгожданный здоровый сон без сновидений.🪷🪷🪷
Всё залито ярким медовым светом. Вчерашняя черёмуха блестит и истекает янтарным соком, все вокруг теперь светлое и радостное, нежное. Бумаги осторожно сложены в стопку, кисти вымыты и разложены на специальной деревянный подставке. Никаких огрызков от яблок и косточек персиков, которые Вэй Усянь прямо клялся и божился убрать ещё неделю, ну или две назад, а сам он преспокойно спит, развалившись под ярким лоскутным одеялом, счастливо морщится от лучей солнца и обнимает свою мягкую игрушку. Ей-богу, ребёнок. Обыденное утро проносится у Вэй Ина за дверьми, но и этого он не слышит, спит и спит. Всё вокруг наконец застывает в хрупком, безмятежном сне своего хозяина.🪷🪷🪷
– Что..?! С прозаичным криком Вэй Усянь вскакивает с кровати и продирает глаза, слыша звон утреннего колокола. Опоздал, а самое главное – проспал! Спал так крепко, что не услышал утреннего шума. Вэй Ин закрывает ладонями глаза и кончиками указательных пальцев надавливает на разрезы глаз, сужающиеся к переносице. Проморгавшись, он всего на секунду останавливает взгляд на циновке у стола – и ему кажется, что лик неизвестного, спасшего от навязчивого кошмара, взглянул на него янтарными глазами и затух, растворился в утреннем свете, словно его и не бывало. Вэй Ин неуверенно моргнул, желая окончательно избавится от наваждения. В комнате больше никого нет. Внезапно он застывает, вспоминая о событиях прошлой ночи. Кто этот неизвестный? Зачем он появился в... В его комнате! Что за непристойности, а главное – как?! Неужели бы Вэй Ин не услышал, как кто-то забирается через открытое окно? Нет... Что за глупости? Какое окно?! Чем больше сознание Вэй Усяня прояснялось, тем меньше понятного и адекватного он находил в этой ситуации. Что, черт возьми, с ним произошло? Хорошо, что живой – думается Вэй Ину, и он решает отложить пугающие раздумья. В конце концов, он пропускает лекции, а А-Чэн и Шицзе уже давно ждут его и волнуются... Вэй Ин морщится от прохлады и тянется за своими ханьфу. Потрёпанные серые вещи, выцветший чёрный; крестьянская одежда. Вэй Ин натягивает холщовый нижний слой тёмно-серого цвета, потом запахивает серый вязаный верхний, перевязывает это чёрным поясом, и принимается укладывать волосы. Он ловит себя на сравнении с неизвестным, игравшем на гуцине – у него волосы идеально уложены и скреплены как минимум четырьмя большими заколками из чистого серебра. И тут же в памяти возникают его многочисленные ханьфу, расшитые серебром, и куча прочих украшений, совсем не вычурных, но безумно дорогих, и осознаёт, как богат его новый знакомый. Теперь ко всей абсурдности истории прибавляется еще состоятельность гостя. «Главное не проболтаться» – думается Вэй Ину, когда он старательно вынимает из длинных волос две тонки прядки перед лицом. Не очень-то и симметрично получается, но он решает не обращать на это внимания. В нерешительности остановившись у кровати, он наконец хватает свой ножичек, спрятанный в разрезе матраса, убирает в рукав, и, улыбнувшись самому себе в зеркало, самой яркой, самой лучезарной, но, конечно, наигранной улыбкой, выходит во двор. Поселение, в котором он живёт, называется Цзури. Такое себе название, если честно. Город, с полями и рощами в десять бескрайних ли окружён высокой, бесконечно высокой каменной стеной. Вот центральная часть поселка – загадочная и непостижимая простым людям – таким, как Вэй Ин, – Резиденция. Тут снуют суровые, военной выправки гордецы, оглашаются какие-то указы, а из примечательного – колокол звонит в шесть утра, в три и девять вечера. Ночью, с девяти до пяти, – комендантский час, и банально яркое освещение в доме может грозить обыском. Жестоко, но все привыкли. После Резиденции – спальные районы и торговые ряды. Районов четыре, по сторонам света, и тут уж жизнь шумная, городская – привычная, разве что патрулируют гуляки-военные. Ночью, правда, только сунуть нос из дома страшно. Но никого без причины не хватают, не насилуют. Если ты чист – можешь быть смел и беспечен. Как Вэй Ин. Да и жизнь в городе спокойная; все счастливо живут. Небогато, но и не голодают давно. Что за серой каменной стеной? Почему никого не выпускают? Никого не интересует этот вопрос. Может, интересовал когда-то... Выдумали, конечно, всякие сказки; кто-то в них верит... ... На окраине то по-спокойнее, по просёлочной пустой дороге ходят, кудахчут курочки, луга и рощи простираются вдаль, закрывая, заслоняя собой стену, заставляя вовсе её забыть. Военных тут нет, только через весь луг, где стоят и загораживают стену деревья, заклинатели патрулируют целыми днями. Так и живут люди в Цзури, никто не выходит за пределы стены – хотя тут даже ворот нет, – соблюдают комендантский час, проверяются военными, сажают картошку и морковку, редиску и помидоры. И рис. Богатые, топкие поля риса. Вэй Ин живёт в южном районе. Каждый день он посещает департамент по перевоспитанию, каждый день слушает там скучные, до смешного глупые лекции... Вот Не Хуайсан, машет веером и добродушно улыбается. – Вэй-сюн! А ты хорошо выглядишь! – Ох, не стоит, Не-сюн, – отвечает он с притворным горделивым видом, словно великий герой. – Не видел... Он не успевает договорит, как Хуайсан перебивает его: – Цзян-сюн с ума сходит от волнения, – качает головой он, собирает и расправляет веер. – Они как раз обедают. Вэй Ин тут же делает благодарственный жест бровями, хлопает его по плечу и устремляется к грозному, тёмному зданию департамента хромающей немного походкой. Почему-то сегодня ногам больнее, чем обычно. На воротах его останавливают заклинатели, облачённые в красные одежды, и просят предъявить пропуск. Вэй Ин терпеливо показывает его, называет фамилию и имя, и спустя только несколько минут оказывается в обустроенной под открытым небом столовой. Два охранника маячат рядом с симпатичной девушкой-буфетчицей. – Чэн-Чэн! – вскрикивает Вэй Ин и, усаживаясь на скамью рядом с братишкой, обнимает его за плечи. Реакция: закатывающиеся дважды глаза и тяжёлый вздох. – Ты что, выспался? – бросает он небрежно перед тем, как склонится над тарелкой. – Ну конечно! – фраза Вэй Ина тонет в его собственном звонком смехе. На его возгласы недовольно оборачивается Цзинь Цзисюань, облачённый в свои повседневные чуть ли не золотые одежды. Маменькин сыночек. Это воспитанников, к которым Вэй Ин питает неприязнь. Краем глаза заметив, как её возлюбленный обернулся посмотреть на их стол, Цзян Яньли, секунду назад переполненная радостью за младшего брата, стыдливо краснеет и склоняется над тарелкой. Как же хочет Вэй Усянь врезать этому недоноску! Но несколько секунд соприкосновения взглядов двух пар злых глаз – его и Цзинь Цзисюаня – исчерпывают инцидент. Опустив взгляд на затихшую Шицзе, Вэй Усянь тут же сменяет гнев на милость. – Шицзе, – зовёт он её, и она, встрепенувшись и смахнув набежавшие слезы, отвечает ему: – Да, А-Сянь? Вэй Ин замолкает, мило поджав губы. – Ах, А-Сянь, хорошо, что твои кошмары кончились, – рассыпается она в идеально выдержанном теплом смехе. – Ты выглядишь очень выспавшимся. –Вот так сразу прекратились? – бурчит Цзян Чэн. Вэй Ин тут же поворачивается к нему. Прекратились благодаря невероятно красивому парню-приведению, который проник в его комнату совершенно волшебным образом, не представился, играл на гуцине, прибрал на его столе и исчез, оставив Вэй Ину подарок. Ах да, подарок. Браслет из драгоценных камней, нефрита, бирюзы, с одной единственной серебряной вставкой на идеальном овальном камушке. Вставка с иероглифом – 藍 . Вэй Ин обнаружил его у себя на запястье, как только вышел из дома. – Вот так, просто, – легко рассыпается в смехе Вэй Ин после секундной заминки, и с удовольствием отмечает про себя вновь закатывающиеся глаза брата. – Сянь-Сянь, а... – начинает мягко Шицзе, глядя куда-то вниз. – А откуда это у тебя? Браслет, лёгок на помине, приковал её взор. Тут же Вэй Ин снимает его и отдаёт в руки сестре, попутно выдумывая историю о том, как вчера купил его у торговки. – Мы вчера вместе шли домой, – хмуро напоминает ему Цзян Чэн, и цветущая улыбка на секунду теряется на губах Вэй Усяня. – Я выходил позднее, – не моргнув глазом врёт он. Лицо Цзян Чэна приобретает какой-то нехороший оттенок. – Ты выходил после девяти? Мы пришли ровно в девять. Улыбка окончательно сползает с лица Вэй Усяня. – Ну, значит, это было вчера. Цзян Чэн лишь фыркает, конечно, ни на йоту не поверив Усяню, и встаёт из-за стола. Вэй Ин тут же расслабляется, и, посылая ещё одну легчайшую улыбку сестре, следует за ним.🪷🪷🪷
– Жизнь есть дар богов Вэньнэ, – монотонно произносит престарелый учитель, озирая класс горящими глазами. Вот только огонёк в этих глазах какой-то не хороший. Вэй Ин со скучающим вздохом представляет себе класс глазами учителя. Двадцать с лишним неучев, двое прилежных дурачков семьи Цзинь, воспитанники семьи Цзян, оба сидят ровно, с приличными, но скучающими лицами, Вэй Ин, дурак дураком, и Не Хуайсан, запуганный старшим братом. Не самая впечатляющая картина. Скука! Вэй Усянь потягивается исподтишка, сдерживает стон, и подпирает голову ладонью. Он берётся за кисть и начинает рисовать маленького человечка. Пририсовывает ему короткие волосы (а у Вэй Ина в детстве такие и были по его глупости), большие голодные глаза и сдвинутые бровки домиком. Подписывает: «Вэй Усянь есть непосредственный плод утех его родителей». Усмехается своей иронии. Учитель продолжает рассказывать что-то отдалённое от адекватного, но Вэй Ин уже давно не слушает его; теперь он рисует свой взрослый портрет. Свои особенно яркие, миндалевидные глаза у него получаются хорошо. Тонкие губы. Родинка над подбородком. Растрёпанные волосы. Вэй Ин снова вспоминает ночного гостя, и парой лёгких движений кисти дорисовывает себе лобную ленту. Получается более чем красиво. Он усмехается и начинает выдумывать, какое значение имеет эта лента, зачем божественный незнакомец носит её, но не может найти ответа. Всё идёт своим чередом. Вэй Усянь задирает Цзинь Цзисюаня, громко смеётся, шутит, умиляется своей сестре и исправно отвечает на уроках, к большому огорчению учителя. На последнем уроке он снова чувствует сонливость, и тянется к своему левому запястью, что бы снова потрогать свой невероятно красивый браслет, налюбоваться на выточенные камни и на серебряное «Лань», прикоснутся, погладить, прижать к щеке холодные камни... Как вдруг понимает, что его нет. Потерял? Забывшись, он вскакивает с места, за что тут же получает усталый взгляд учителя и удивлённые – учеников. Он, извиняясь себе под нос, садится обратно и растерянно потирает ладонь. Как? Ведь ещё минут двадцать назад он, улыбаясь, любовался на него, и из-за этого получил от Цзян Чэна замечание о том, что похож на девчонку. Слезы тут же наворачиваются на глаза. Как он мог потерять единственную вещь, которую получил от самого красивого человека, которого только видел, по совместительству – его спасителя и ночным гостя, принца! – Сянь-Сянь, что случилось? – мягко спрашивает Шицзе, сидящая в одном с ним ряду за соседней циновкой. Вэй Усянь растерянно вытирает слезы и качает головой. Потом показывает пустое запястье, и лицо сестры тут же омрачается. Где, где он мог его потерять?! Ногти Вэй Усяня впиваются в ладони, до боли, до крови, а слезы продолжают лить как из вёдра. Черт побери, почему он не уследил, почему именно браслет, почему, в конце концов, он не может остановить своей истерики?? Он крепко сжимает зубы, и всё всхлипы и стоны, что отчаянно рвутся у него наружу, титаническими усилиями остаются внутри. Учитель объявляет конец урока и косится на Вэй Усяня; едва ли он замечает чужих взглядов за пеленой своих внезапных слез. Вэй Ин тут же вскакивает со своего места, сжимая левое запястье в правом, и выбегает из классной комнаты как можно быстрее. Где, черт возьми, браслет? Вэй Ин выпрыгивает на улицу, озирается вокруг и бежит, бежит, бежит... Вот столовая, вот двор, вот библиотека, вот одна, вторая, третья классные комнаты... Где браслет?! И вдруг вокруг становится очень, очень громко; гром пронзает полуденную тишину, небеса взрываются ярким белым заревом, и Вэй Ин с криком оседает на землю. – Нет, – вырывается из Вэй Ина, как только он открывает глаза и тут же с ужасом осознаёт, где находится. – Нет! Он встаёт с колен почти обречённо, и тут же натыкается взглядом на трупы, бесцеремонно, неуважительно сваленные в кучи. На залитой кровью тропинке лежит обрезанная рука. Всхлипнув, Вэй Ин перешагивает её, и истерика тут же подбирается к нему из глубин его сознания... Он судорожно вздыхает, стараясь успокоится. – Вэй Усянь, – раздаётся впереди него, и перепуганный до смерти Вэй Ин вдруг видит перед собой человека в красных одеяниях. Голос у него противный, почти ощущаемо скользкий, мерзкое "я-а-ань" он растягивает совершенно отвратительно. – Кто ты? – выкрикивает Вэй Ин, обнимая себя за плечи. Меньше всего на свете он хочет разговаривать с обладателем такого мерзкого голоса в этом кошмаре. Ему хотелось бы.. Ему хотелось бы видеть своего небесного принца. Наверное, он бы защитил его. Он помог бы ему. – А-Сянь, – снова зовут его, и всё тело Вэй Усяня пронзает жуткое осознание того, что он не может сдвинуться с места. Совершенно не может. Даже чуть-чуть. Человек в кровавых ханьфу становится всё ближе к нему. – Сянь-Сянь, чего же ты боишься? – спрашивает он, то вытаскивая звонкий, острый меч из усыпанных рубинами ножен, то задвигая обратно. – Или ты ищешь вот это? В его руке оказывается голубой браслет Вэй Ина. Только сейчас почувствовав размашистые горячие пятка собственных слез на Хань, Вэй Ин лишь стискивает зубы от ярости и беспомощности, на что мужчина довольно ухмыляется. – Не подходит ко мне! – выкрикивает Вэй Усянь, но мужчина лишь смеётся в ответ, словно услышал что-то невероятно забавное. – Сянь-Сянь, – пропевает он, подходя к нему всё ближе. Сильная, неумолимая рука обвивает его за талию, когда мужчина сокращает расстояние до нескольких цуней. – Нет... – шепчет Вэй Ин, встречаясь с ним взглядом, однако больше оторвать его он не может. – Нет! – Да, – сладко отвечает ему человек, интимно шепча на ухо. – Да, Вэй Ин... ... все вокруг белое-белое, ослепительно белое и громкое, и как сильно Вэй Ин не жмурится и не закрывает уши, ничего не помогает. Сердце начинает болеть от паники, нахлынувшей Вэй Ина, и он издает слабый звук, подходящий на стон. Постепенно, спустя миллионы мучительных мгновений, всё приходит в норму. Вэй Ин начинает слышать, что льёт проливной дождь, и только сейчас осознаёт, что насквозь мокрый, дрожащий от холода дождя... Потом, наверное, через целую вечность, он осторожно открывает глаза и видит перед собой дождевую лужу и капли, непрерывно барабанящие по ней. Осмелев, он поднимает голову, встаёт с коленей, и... – Вэй Ин. Вэй Усянь замирает от страха, а потом резко встаёт и оборачивается. В ногах тут же неприятной болью отзывается его недавний бег, а ведь бегать ему нельзя. Он на секунду перестаёт дышать от страха, и вот снова выдыхает и слабо улыбается. Перед ним снова его милый принц. – Как ты... Узнал мое имя? – неловко выдавливает он, осматривая знакомого незнакомца. Лобная лента, темно-медные глаза, белые расшитые до неприличия дорого ханьфу. Всё это будоражит его и кажется знакомым одновременно. – Просто знаю, – отвечает он, и в свете дня его низкий, мягкий голос звучит ещё более приятнее. И от этого голова Вэй Ина почти идёт кругом. Он сравнивает свои узкие плечи с его широкими, свой рост с его ростом, и вдруг чувствует себя слишком уязвимым, но от этого почему-то не страшно. Просто выглядит их разница слишком ярко, и в этом словно скользит какая-то нотка неприличия. – Ах, тогда позволь мне просто узнать твое, – в привычной игривой манере произносит Вэй Усянь и снова неловко улыбается. К своему удовольствию он видит, как кончики ушей незнакомца вновь розовеют. Однако его лицо остаётся таким же непроницаемым, что смущает Вэй Ина. «Живчиком не назовешь, но это совершено его не портит» – думается ему. – Лань Ванцзи, – выдавливает он, и Вэй Ин чувствует волну неясного возбуждения. Почему его так ведёт от каждой подробности о нем? – Лань Чжань по второму имени. Вэй Ин замечает, что в руке у Ванцзи зонт, который закрывает их от дождя. – Вот значит как, – бормочет Вэй Ин, и опускает взгляд. – ...я потерял браслет. Черты лица Лань Чжаня вдруг становятся более резкими, словно ему пришлось вспомнить что-то совершенно из рук вон. Однако это наваждение спадает почти сразу, взгляд снова становится мягче. – Мгм. Больше Вэй Ину не остаётся тем для разговора, и пока он отчаянно пытается их найти, они стоят под зонтом в тишине, если звук непрерывно барабанящего дождя вообще можно назвать тишиной. Но в этом определённо что-то есть, думает Вэй Ин. Они вдвоём, он и Лань Чжань, и хотя пока не понятно, человек ли он, Вэй Ин чувствует какое-то непривычное душевное родство. Наконец-то спокойно. Один момент растекается в вечность. Сколько времени проходит с тех пор, как Лань Чжань сказал своё мягкое, нежное мгм? Вэй Ин не может ответить. Наконец дождь сходит на нет и небо проясняется. У горизонта, в свете зенитного солнца, расцветает радуга. Как один, Вэй Ин и Лань Чжань поднимают головы и смотрят на неё. – Хорошо, – говорит Вэй Ин, жмурясь на солнце, но не получает ответа. Только когда он поворачивается, что бы взглянуть на Лань Ванцзи, он понимает, что больше нет никакого Лань Чжаня. Вэй Ин снова стоит один. Он тихо улыбается, вдыхает приятный после грозовой воздух и шепчет: – Приходи ещё, Лань Чжань. Я буду ждать.