И тебе приснится целый мир без меня Ну а я буду рядом, пока ты не проснёшься И если ты вдруг улыбнёшься во сне Значит, песня живёт для тебя, а во мне ничего нет Но это неважно
Россия нервно поглядывал на старые настенные часы в гостиной своего большого и такого холодного дома, в руках перебирал детский комбинезон и всё никак не мог решиться. Эта проблема не позволила ему нормально поспать, а в совокупности с ней и Белоруссия, которого не дававший покоя вопрос касался напрямую. Он должен был поехать в офис, во всеуслышание заявить о себе и… Не знал, куда деть на это время сына. Даже в собственном доме у него ни к кому не было доверия. К тому же, большая часть тех, кого он мог когда-то считать близкими, покинула его ещё при жизни супруга. Оставшиеся же воротили нос от юного управленца, глядя на него и все его потуги скептически и с подозрительностью. Не то чтобы он хотел кому-то довериться, просто на другой чаше весов стоял вариант поехать вместе с ребёнком, а это казалось России самым худшим исходом. Трёхлетнего мальчишку на произвол судьбы без присмотра на целый день не оставишь тоже. Взглянув на комбинезон ещё раз, молодой отец вздохнул и с выдохом отпустил ситуацию. Будь, что будет. Пусть думают, что хотят, пусть говорят, что хотят. Он не даст свою семью и себя в обиду. И с проблемами разбираться будет по мере их поступления, а не надумывать заранее. Белоруссия ещё спал, и будить его только ради того, чтобы целый день на него глазели эти отвратительные рожи, Россия считал кощунством. Но скрепя сердце присел на корточки около кроватки с невысокими бортиками. На собственном ребёнке Россия убедился, что дети растут не по дням, а по часам, и сам не успел удивиться тому, как быстро люлька и кроватка-качалка покинули его спальню, а соседняя комната преобразовалась под детскую со всеми минимальными удобствами для растущего малыша. — Эй, кроха, — юноша легонько потрепал одеяльце на животе Белоруссии. Мальчик сморщил носик, нахмурил бровки и недовольно замычал, попытавшись увернуться и продолжить спать. Но Россия знал все его привычки, а потому подполз на коленях к кровати ещё ближе и быстрым движением запустил обе руки под одеялом, нашёл худенькие мягкие бока, не спрятанные задравшейся пижамной кофточкой и резко провёл по коже кончиками пальцев. Белоруссия взвизгнул и нырнул с головой под одеяло. Однако от ловких коварных рук уйти ему не удалось, и через минуту хохочущий развороченный кокон из одеяла и маленьких ножек свалился России на колени. Ему пришлось убрать руки, дабы поймать ребёнка и не дать ему удариться головой, пусть даже через одеяло. Ком закопошился, и в следующий миг из вороха показалась белокурая растрёпанная голова, злобный взгляд и яростная мордашка в целом не пугали, а наоборот, смешили Россию. Чтобы не поссориться с утра пораньше, он поджал губы. — Папа! — Что такое, зайка? — Ну заче-е-ем?! — заканючил Белоруссия. — Нас ждут великие дела, Бел, — усмехнулся Россия по-доброму и закатил глаза. Говорить без сарказма не получалось, его бунтарская сучность лезла наружу, хотя он и старался сдерживать её при ребёнке, но притворяться был не намерен. Даже будучи маленьким, Белоруссия знал характер своего родителя, чувствовал его настроение, и скрываться от него было бессмысленно, слишком проницательный малыш. — Не. Ха. Тю! — Белоруссия задрыгал ногами. — Я тоже, — посмеиваясь, Россия откинул одеяло на пол и, придерживая сына под попу, поднялся с пола. Нужно было ускориться, время поджимало, но они оба не были готовы к выходу. Вместе с ребёнком он отправился в ванную, где помог ему умыться. Пока Бел, всем своим видом демонстрируя вселенскую обиду, самостоятельно натягивал приготовленные для него вещи, Россия выбрал из своего скромного гардероба более-менее официальную одежду, которая была бы нейтральной и приемлемой в офисе, а не его супермодные спортивные костюмы, задрипанная джинсовка, шаровары для денег или широкоплечий пиджак баклажанового цвета. Его вполне устраивал этот полуцыганский стиль с кучей побрякушек и нестандартных штучек, однако он не горел желанием привлекать чьё-либо лишнее внимание. Особенно не горел желанием сталкиваться с Америкой или кем-то из европейцев, хотя наладить с ними контакт и придерживаться какого-то положительного направления было бы неплохо. Вообще ругаться с кем-либо не входило в его планы на ближайшее рабочее будущее, ибо ресурсов воевать в любом виде он не имел, по-честному. Да и новый босс желал строить совсем другую политику, не ту, что была бы близка России. — Ну как, готов? Россия при полном параде вышел в гостиную, где на диване сидел Белоруссия и, болтая ножками, заканчивал быстрый завтрак, состоявший из банана. Он уже не злился и был очень даже воодушевлён предстоящим походом в новое место, где он увидит много разных людей. — Папа сегодня класивый! — довольно выдал Бел, соскакивая с дивана и унося кожуру от фрукта к мусорному ведру. Россия порозовел щеками и отпустил смущённый смешок, неловко оглядев себя. Напялил, что смог найти: чёрную водолазку с горлом и тёмно-синие джинсы, поверх кожанку, ибо погода на улице не позволяла что-то более лёгкое или, наоборот, тёплое. Длинные белесые волосы пришлось собрать в хвост, на большее не было желания. Неплохо ведь? Вот и он так считал. Союз бы наверняка посмеялся, но ему бы понравилось точно. Без него всё ещё было страшно. Но он держался. Его хорошо воспитали, и он тоже не оплошает. — Что ж… — Россия щёлкнул тяжёлым навесным замком и спрятал ключ в старой паре расхлябанных кроссовок, затерянных в углу на нижней полке. Он развернулся к сыну и взял его за протянутую ладонь, улыбаясь. — Нагнём их там всех!***
По прибытии в офис Россия подумал о том, что нагибать в ближайшее время, похоже, будут здесь именно его. Сразу на пороге он удосужился столкнуться с Англией, оба предпочли разбежаться, притворившись незнакомцами. Его встретил помощник Америки, проводил в европейский отдел, где для России поставили старый рабочий стол со склада, давно списанный из-за изношенности. «Для новичка в самый раз», заявил Америка, заправлявший всем в офисе пост-фактум. Все остальные в это время были на утреннем совещании, потому никто его не встретил. При входе ему не пришлось отбиваться от назойливых вопросов и закрывать Белоруссию от взглядов. Конечно же, как только они увидят его, то сразу всё поймут. Возможно, в для следующего раза ему придётся переговорить ещё раз с Москвой и Санкт-Петербургом. Может быть, кто-то из них найдёт немного свободного времени посидеть с Белом. Не успел Россия как следует расположиться на новом месте и обезопасить все особо острые углы, дабы сын не поранился, как всё тот же помощник позвонил ему и сообщил, что нужно срочно явиться к администратору за памятками, документами, ценными указаниями… В душе он был возмущён: мало того, что отдельный кабинет, занимаемый прежде Советским Союзом, отдали под расширение азиатско-африканскому отделу, так и ему выделили какой-то ссаный угол с древним столом времён первой английской королевы, не иначе. Но что он мог сделать сейчас? Стоило поумерить амбиции и для начала адаптироваться к новой жизни. — Бел, порисуй пока, ладно? Я скоро вернусь. Не разговаривай ни с кем, ничего ни у кого не бери, даже конфеты, хорошо? После работы я куплю тебе твоё любимое печенье. Договорились? — Да! — Белоруссия бойко закивал, внимательно выслушав родителя, и, когда его посадили на стул, перед этим подложив на сидение несколько пачек бумаги, взялся за карандаш. Перед выходом Россия ещё раз осмотрел мальчика и, убедившись, что с ним всё в порядке, с лёгким чувством тревоги покинул помещение. Америка направлялся к себе в кабинет. Он с самого утра не мог отыскать Японию, а потому внимательно рыскал взглядом по всем углам даже там, где японца и в помине не должно быть. Мало ли, где тот заныкался. Проходя мимо западноевропейского отдела, он мельком заглянул в открытую дверь и резко затормозил. Дальний угол у стены под окном со сломанной форточкой хорошо просматривался из прохода, а потому заметить белокурого ребёнка, увлечённого рисованием, не составило труда. Так слухи оказались правдивы? — Эй, детка, иди сюда, — недолго думая, Америка нацепил свою фирменную улыбочку и поманил ребёнка пальцем. Белоруссия поднял на него свои большие голубые глаза и надул губы, глядя на мужчину с недоверием и не спеша подходить. — Зачем? — добивает он, оставаясь на месте. Америка дивится спокойствию мальчика, сам, в отличие от него, едва ли не сразу выходя из себя. — Дядя даст тебе вкусную конфетку. Белоруссия, не дослушав, уже морщит носик и отворачивается, возвращая внимание листу бумаги и простому серому карандашу. Америка фыркнул. Этот ребёнок настолько же упрям, как и оба его папаши. В том, что это чадо принадлежало не только России, но и покойному Союзу, он не сомневался. Это было чересчур очевидно. Однако интересовало его совершенно не то. Получается, Россия был из тех, кому от природы перепало немного больше. И вот это привлекало внимание. В их мире узнать об условном распределении мужчин на особенных, доминантных и обычных было довольно проблематично. Обычно особенные всеми силами скрывались. Зачастую их выдавала собственная внешность: не очень высокий рост и более женственное телосложение. Но так было далеко не всегда и можно было легко ошибиться. И потому, увидев у России действительно сына, о котором до этого лишь неопределённо шептались, Америка обрадовался. Союз точно был доминантным, и это значило только одно. Теперь захватить диковинку и использовать в своих целях было приоритетом для Америки. Он сгрёб в горсть все карамельки из вазочки со стола Франции и направился к рабочему месту России, намереваясь всё-таки подкупить упрямого мальца и затесаться к нему в доверие, ведь воздействовать на родителя через любимое чадо было намного проще. — А что ты рисуешь? — Америка зашёл со спины и слегка нагнулся над рабочим столом, пытаясь в серых каракулях распознать какие-то внятные фигуры. Белоруссия вдавил карандаш в лист сильнее, выводя новый жирный круг на ножке и пририсовывая ему палочки по бокам. Какая-то общипанная ёлка получается. — Это мой папа. Он мочит всех плохих дядей. Мальчик серьёзно потыкал поочереди во все круги, что обозначали количество действующих лиц на картинке, и продолжил стойко игнорировать присутствие Америки. Ребёнку, кажется, вообще было до балды на этого дядю. Он ясно дал понять, что все, кроме его папы, уходят в разряд «плохих». — Скажи, мелкий, а ещё один папа у тебя где? — Америка снова обошёл стол, притянул к себе не глядя чей-то стул и, развернув его спинкой вперёд, оседлал, руки сложил на верхней перекладине и на них уложил подбородок. Белоруссия наконец поднял на него взгляд. Белокурый мальчишка не был точной копией России, но схожих черт находилось очень много. Это и поражало, и чем-то неведомым притягивало Америку. Ребёнок нахмурился, разглядывая мужчину около минуты, а затем вернулся к своему занятию и безразлично бросил: — Я не лазговаиваю с зёлтыми дядями. — Ч-чего?.. — Америка машинально потянулся к своим волосам и случайно задел солнцезащитные очки на голове. Те нелепо скатились ему на нос. Ну да, покрасился он на днях, ну да, не очень удачно. Но… Его только что мелкий пиздюк забуллил?! — И чего это мы тут делаем? — Америка не успел собраться и скрыть дрожь, застанный врасплох тем, кого не желал добровольно видеть, тем более сейчас. — Ай-яй-яй, Америка, ты что же, к детям пристаёшь? Золотой петушок в педофилы заделался? От косяка отделилась высокая фигура в бордовом костюме-тройке. Раскосые чёрные глаза проницательно и хитро смотрели на Америку. Мужчина, появившийся внезапно, издевался над ним одной своей улыбкой. Америка обернулся, искоса взглянув на Китай. — Ты здесь что забыл? — нахмурился он. План на этот раз очевидно провалился. Китай ухмыльнулся. Лицо и взгляд его остались непроницаемыми. — Гулял здесь рядом, решил заглянуть на огонёк поприветствовать нового коллегу, — очевидно кривляясь, ответил он. Его надменное поведение, ощутимая дистанция со всеми и взгляд «сверху» до безумия раздражали. Иногда у Америки автоматически сжимались кулаки от желания размазать вместе с кровью эту ехидную ухмылочку. — Как видишь, его здесь нет. Можешь гулять в обратную сторону отсюда, — хмыкнул американец, едва не огрызаясь. Китай взглянул поверх его головы и столкнулся глазами с любопытными голубыми озёрами. Он заговорщицки подмигнул мальчику, обретя вмиг его озорную улыбку. Мальчик, отложив карандаш, выставил вверх большой пальчик. Ему очень понравилось, что этот красивый дядя так весело уделал плохого дядю. Но Китай не успел ответно парировать — в кабинет быстрой уверенной походной залетел Россия с кипой нововыданных бумаг. Он ловко обогнул Китай, словно его не существовало, и, с подозрением глянув на Америку, обошёл его, очутившись за спиной сына, словно орлица, укрывающая своего птенца от опасности. Документы шмякнулись о стол, один из листов отлетел ближе к Америке, будто так и было запланировано. — Короче, вот это вот своему боссу передай и сам там внизу подпиши. Мой босс собирается приехать подписать декларацию об окончании холодной войны, — Россия, не глядя на собеседника, с незаинтересованным видом потыкал пальцев в нужные места на бумаге, старательно игнорируя присутствие в европейском отделе лица, которого здесь быть не должно. Китай и не думал отводить взгляд. Праздное любопытство ли, или что другое, но он не мог оторвать глаза от нового коллеги. Юноша лишь прикрывался маской безразличия и холодности. Сам поминутно косился на ребёнка, тихо занимавшегося своими творческими делами. Его пальцы слегка подрагивали, выбившиеся из хвоста короткие прядки ниспадали на лицо. Китай наблюдал за ним, отмечая, что юноша красив и серьёзен, умён, несмотря на молодость и неопытность, хотя и с непростым характером. Он запутан, потерян, явно не понимает ещё, чего хочет и что должен здесь. Однако виду не подаёт. И это привлекает внимание. Этот парнишка чертовски напоминает прошлое. Дружбу с Союзом, первый приезд к нему в гости, встречу с робким, но храбрящимся мальчишкой, малочисленные увлекательные беседы с ним же, когда СССР нужно было срочно отлучиться. На России лежала роль хозяина, и он прекрасно справлялся с ней, хотя и был неловок во многом. Китай не обижался, наоборот, интересовался новым знакомым. В голове держал с красными флагами табличку: «ЧУЖОЙ МУЖ». Но не мог остановить свою тягу. Это было впервые для него. Однако события стремительно сменяли друга в то время. Отношения с Союзом из дружеских свалились в неоднозначные, и в дом к нему Китай больше не приходил. И, хотя белокурый дерзкий мальчишка с большими холодными глазами время от времени всплывал в памяти, он слишком был занят своими проблемами, чтобы думать о других. Когда же Союза не стало, Китай был… в растерянности. И ему вспомнился Россия. Он уже тогда знал, кому перейдёт управление всем тем наследством, что оставил после себя старший, но брал во внимание все слухи, что шуршали по углам офиса в те дни. Он мог не признавать этого вслух. Однако ловил себя на волнении. Слухи о ребёнке, бывшем на попечении у России, настораживали его. Никто не знал о нём из коллег, никто ничего не мог утверждать наверняка, хотя Китай и доверял своей разведке. Он не мог поверить до конца. Союз никогда не говорил о пополнении в семье, вероятно, это произошло уже после их разлада. Старший в принципе оберегал своих близких очень тщательно и никого постороннего не допускал до этих дел. Китай смотрел на Россию, разбиравшегося с кипой бумаг, кинутой ему на стол в ответ на один-единственный листочек Америкой. Смотрел на маленького мальчика, чересчур похожего на своего родителя, тот шёпотом спрашивал что-то у взрослого, и он внимательно выслушивал ребёнка, глядя на лист. Они что-то очень тихо обсуждали. Россия был таким мягким в этот момент. И холод исчезал из его светлых глаз ненадолго. Это было удивительно. Китай видел перед собой не просто юношу, а маленький огонёк свечи, согревавший близких и сжигавший себя. В этом проявлялась закалка Союза, его жизненные принципы, перенятые Россией, и собственный характер парня. Китай покинул европейский отдел, не обмолвившись и словом. Пока рано.