Я чувствую себя малолетней девочкой.
***
Когда я открыл глаза, то не увидел ничего. Была кромешная тьма. Меня окутывало тепло, а под ухом привычно тикали часы. Я слышал шум моторчика и ощущал дуновения теплого воздуха. Прекрасно. Исчезли все задания, все проблемы и интриги. Без всего этого дерьма осталась только моя пустая оболочка. Я не мог вспомнить, чем всю жизнь занимался помимо работы, увлекался ли я чем-то, были ли у меня близкие люди, кроме родителей. Я, кажется, все время провел стреляя, что не нажил совсем ничего. Эх, а мне-то уже почти тридцать… Но это не плохо. Это только означает, что оболочка целая. И может вместить в себя что-то новое. — Я рад, что умер так, — сказал я себе под нос, нежась под покрывалом. Мой голос неожиданно поцарапал горло. — Ты не умер, Джонни, — раздалось совсем рядом. Я достал руку и стал щупать пространство. Обнаружился мягкий затылок Гоуста. Элти сидел возле дивана ко мне спиной, прямо возле головы. — А я надеялся, что меня затрахали до смерти. — Это была бы большая потеря. Я улыбнулся, а Гоуст недовольно выдохнул и повернулся ко мне. Я почувствовал равномерное дыхание, большая холодная ладонь легла мне на волосы. Приятный контраст теплого щекочущего выдоха и тяжелой ладони, несмело проводящей по голове, делал хорошо до тумана в мозгах. — Я предупреждал, — добавил спокойно. — Ты предупреждал, что будет больно, а не очень хорошо. Молчание. — А ты в обморок не падал. — У меня опыта больше. — Но ты же говорил… — Я ничего не говорил. Хах, вот оно как. Он, конечно, явно не тот, кто будет при любом удобном случае искать перепих, поэтому ничего приятного не могло скрываться за его «ничего не говорил». Понемногу начинаю понимать его методы борьбы с неприятным прошлым — это заминать, убирать в дальний угол все, что нельзя победить. Будто собаку на привязи держит, которая периодически кусается. — Ладно, — попытался закрыть неприятную тему жалким «ладно», но Гоуст почувствовал, что ответом я остался еще больше загружен. — …хорошо было впервые, Джонни, — нехотя бросил он. А вот, что я понял уже давно, так это, что говорить о себе он не планирует ровно никогда. Просто не может устоять перед моим любопытством и своим желанием меня удовлетворить. Думал, меня успокоит этот факт? Что мне не захочется узнать больше? Да я сгорал от любопытства. Но взял его руку и поднес ко рту. Поцеловал ладонь и посчитал кончиком носа количество пальцев. И больше никогда не спрашивал об этом. Я не знал, как ведут себя парочки, говорят ли они о своих прошлых отношениях или травмах, насколько сильно познают и влияют друг на друга. Почему-то с Гоустом казалось, что я лезу туда, где меня совсем не ждут. — Есть разница между сексом и занятием любовью, знаешь? — Сказал так, будто это все объясняет. Очевидно, ему нечего было добавить. Я тоже промолчал, разговор стал слишком тяжелым. Думать было еще тяжелее, когда мысли о долге перед страной окончательно вернулись в голову. У меня саднило все тело, а в области задницы тянуло сильнее всего. На удивление, я мог двигаться словно окрыленно, без особой боли, просто без сил. Отпустил руку и присел, свесив ноги. Укутал себя покрывалом с одной стороны, а с другой оставил большую часть для Саймона. Блин, я же могу теперь к тебе так обращаться? Помог ему добраться на ощупь до нужного места и усадил рядом. Я догадался, что он включил обогреватель, поэтому мы сели прямо напротив него. Поправил одеяло, чтобы Саймон получше накрылся, прижимаясь ко мне. В голове пульсировала пустота. Темнота прекрасно описывала наше состояние — мы словно выпали из мира. Нас не существует, пока мы не позвоним Шепарду или самостоятельно не будем искать выход из ситуации. И это единственное, что напрягало. Я попал в почти идеальный мир, где нет самоубийственных заданий, где обо мне заботятся и можно ходить голым перед, ну скажем, лейтенантом. Думать о будущем не хотелось. Я словно ребенок на детской площадке, которого вот-вот позовут домой. Стал водить по волосам на ляжке Гоуста, ненавязчиво, от нечего делать. Она прижималась ко мне, что не могло не утешать. Мне многое хотелось бы узнать. Например, как он живет помимо работы, что ему нравится, правда ли, что черный его любимый цвет. Но спрашивать сейчас, значит случайно наткнуться на удручающее воспоминание. К сожалению, других фактов, кроме печальных, не было в слухах о нем. Хотелось хотя бы этой ночью радовать его. В голову ничего не шло, одна ересь, которой я бы попытался скрыть свой нервяк по поводу пропажи Роуча и Прайса. — Хочешь еще поспать? — Лейтенант прервал молчание. — Нам не нужно искать наших? — Мне хотелось, чтобы меня утешили словами вроде «с ними все в порядке, они отдыхают на Мальдивах и кинули нас». Я услышал, как его затылок стукнулся о спинку дивана. Он запрокинул голову и уставше вздохнул. Видимо, думал об этом дольше, чем я. — Телефоны молчат, лезть в лагерь опасно, — перечисляли мне. — Если знаешь способ найти их — жду в своем кабинете. — Шепард? — Он первый, кто мог продать нас. Верно, раскроем свое местоположение и нас тут же прибегут добить. Я замялся. От счастья, которое было со мной столь долго не осталось и капли. — Так что? Ляжешь? — Спросили меня вновь. А у меня от этого вопроса мурашки по коже. Неприятные такие. Опять меня ставят превыше всего остального. Я долго думал, что ответить. Было принято решение вновь свести все к инфантильности: — Если ляжем, ночь быстрее закончится. Он снова хмыкнул, но уже одобрительно. Я еще немного покрутил его волосы на указательный палец, как меня взяли за руку и остановили. — Не надо, — сказал он, стараясь отказать как можно мягче. — А что, опять захочешь меня? — Я наклонил голову к нему, хитро ухмыляясь, пытался понять реакцию. — Так точно. «Так точно», ну конечно. Я слишком много смеюсь для человека без трусов. — Меня пугает тот факт, что я буду не против. — Побереги себя. Он все держал мою кисть, не пытаясь и фалангой пошевелить. Я взял инициативу на себя. Раскрыл его ладонь, положил свою и просунул пальцы между его. Он тут же ответил, сжав мою, устроившись поудобнее. — Я чувствую себя малолетней девочкой. Это тупо, да? — Мой голос звучал убого печально, не смотря на улыбку. Саймон поднял наши руки и поцеловал мою: — Да. Я сразу толкнул его в плечо и цикнул: — Я думал, ты не любишь юморить. А ты оказался как минимум стендапером. Помню, как ты сказал, что вставишь мне, если я умру. — Я не шутил. — Да, да. Черный юмор ты любишь больше всего. — Он выходит лучше всего. — …Почему мы нормально не разговаривали друг с другом? В Мексике, например. Мы там гребаный месяц были. А в штабе? Не помню, чтобы видел тебя где-то, помимо собраний. — Мы говорили. О миссиях. — Да. В толпе, пара приказов и одно «Шевелись, сержант». Ах, и конечно, шутки на совместных миссиях. Ты над ними не смеялся, напоминаю. Напомню еще — часто игнорировал. Ты даже не ходил с нами в бар. Ни разу. — Слишком сложно. — Сложно? Ну, смотри, — я даже развернулся к нему, расцепляя наши руки и кладя локоть ему на плечо, чтобы он внимательно меня слушал. — Подходишь, говоришь: «Здорово», предлагаешь выпить… — Джонни… — Идете в бар, выпиваете три пинты… — Джо-онни, — он сгорбился, стукнулся лбом о мою грудь и замолчал. Мне тоже пришлось замолчать. Саймон взял меня за бедро, а другой рукой притянул за талию, чтобы усадить на себя. Руки у него согрелись, это хорошо. Я знаю, что несу глупости. Хотел, чтоб было проще. Не вышло. Знаю я все эти его проблемы с социализацией и цинизм. Даже его чувства ко мне не входили в планы. Ну, что я могу сделать? Может, суждено было? Все Саймоны Райли во всех Вселенных ведутся на Джонов МакТавишей. А все Джоны МакТавиши неумело клеют Саймонов Райли. — Я не сказал «спасибо» за дневник. — Сказал. По-другому. Обнял его за плечи. Гоуст не растерялся и накрыл мою спину покрывалом. Быстро ко мне привыкает. Может, и правда, все Саймоны Райли созданы для Джонов МакТавишей. — Спасибо, что принес его. — Не… — Тихо, Саймон, — я схватил его крепче, прижимая лицо прямо к груди, зажимая нос между сисек, — спасибо, что посмеялся тогда надо мной. Что подошел перед сегодняшней… вчерашней миссией. Что носишь обтягивающую одежду, кстати. Он недовольно бурчал. — Обещаю, я буду защищать тебя. Завтра я буду воевать ради тебя, ради твоего славного рта. — Что ты несешь… Я отодвинул его и уставился прямо в глаза. Ничего не видно, но хотя бы могу уверенно сказать, что его лицо повернуто ко мне. — С этой минуты, я твой напарник навек. Саймон снова вздохнул. И повалил меня на диван, ложась на бок рядом, почти полностью закрывая меня собой. Я лежал на спине, все также держа его голову ближе к груди. С момента как мы легли прошла долгая минута молчания. — Ты не просто напарник, — наконец, сказал он. Я погладил его по щеке: — Все-таки, над пониманием шуток надо работать.***
Воцарилась мертвецкая тишина. Она настраивала на сон, но он никак не приходил. Оба лежали, мучились. Я чувствовал, как загружены мысли Саймона, как напряжено все тело. Из-за этого думал, скорее, о нем, чем об отдыхе. — Почему не можешь уснуть? — Спросил я, когда Гоуст поднялся и присел. Саймон отвернулся от меня и взялся за голову. — Трудно заснуть… с кем-то. Я подполз к нему из-за спины и навалился всем телом. — С «кем-то» или, — стал гладить его живот и грудь и снова искрометно выводить из себя вопросами, — со мной? По коже пробежали мурашки. Кажется, даже до меня дошли. Я облизал кончик его уха, на что Гоуст съежился, стараясь убрать мою голову. — Я могу лечь на пол, — сказал я на ушко. — Нет. — Хочу, чтобы ты отдохнул. Может, если я буду рядом, но не слишком, тебе не приснится то,.. что обычно. Он обнял меня за руки, прижимая сильнее: — …может. Я поцеловал его плечо, прося отпустить и сел на противоположную часть дивана. — Ложись, — мои ляжки были в его распоряжении. — Они не очень мягкие, но зато шелковистые. Прикрыл причинное место, оставляя одно бедро голым. Пришлось притянуть Гоуста назад, а то опять стал оценивать ситуацию. Уложить его на бок оказалось нетрудно. Он повернулся лицом ко мне, а рука проскользнула к талии, чтобы удерживаться на узком диване. Я же накрыл его таз покрывалом, а плечи своей рукой. Знал, что могу уснуть даже сидя, поэтому проблем мне это не доставило. Сейчас было важно, чтобы Саймон не отвлекался ни на что и просто расслабился. Я гладил его, убаюкивая, и засыпал сам. Оказалось, я сильно устал и перенервничал, поэтому, когда оказался не так зажат чужими проблемами, то смог задремать. Ему тоже оказалось удобно и меня отпустило. Глаза закрывались сами. Было очень приятно чувствовать рядом человека, который нравится. Это совершенно другие ощущения. Тебе теплее и спокойнее в тысячу раз, чем одному. Конечно, с Саймоном мы в этом не сходимся, но все придет со временем. А если нет, то просто купим кровать побольше. Бля, да я опять продумываю нашу совместную жизнь… Чувствую толчки, будто что-то дергается рядом. Первым проснулся слух: учащенное дыхание, поскуливания, которые пытаются приглушить. Я нахмурил брови, пытаясь прислушаться к возне возле меня. Теплое веяние обжигает открытую ляжку. Неужели, Саймон? Ты не удовлетворен? Помню, лет в пятнадцать я дрочил по семь раз в день. Как у меня мозоль не появилась на члене — одному Богу известно. А когда лишился девственности… Точно, а он кончил, когда мы делали это со мной? Думаю, его напрягла моя отключка. Мда, неловко вышло. Нужно взять на себя ответственность. Я почувствовал, как он приподнял голову, придвигая лицо к моей промежности, накрытой одеялом. Не трогает, не хочет тревожить. Даже рука на талии не стала сжимать сильнее. Сколько трудов это стоит, элти? Не открывая глаз, потому что и так ничего не увижу, я свободной рукой попытался вытащить одеяло из-под головы Саймона. Он вздрогнул и замер. — Не смей останавливаться, — сказал я шепотом. Позволит немного поиграть с ним? Я накрыл тканью его лицо, оставляя в одном пространстве с моим членом. Затем стал двигать голову все ближе к себе, пока она не прижалась к промежности вплотную. Он хотел было взять хер губами, но я задержал его буквально в миллиметре. — Нельзя. Никакого рта или рук. — Блять, — выругался, схватившись за свой член сильнее. Одна его рука стала быстрее водить вверх-вниз, а вторая, наконец, впилась мне в кожу на спине. Его дыхание обжигало все вокруг. Я не мог не возбудиться в ответ, но это тоже стало частью игры. Я поправил член, чтобы он касался как можно больших частей его прекрасного гладкого лица. Рука, которая держала плечо, скользнула под одеяло, к его ушам и щекам. Мне постоянно хотелось трогать его, а сейчас я мог себе не отказывать. Гладил по подбородку, по скуле, чувствовал, как тело содрогается от любых движений. Чувствовал, как горяча кожа. Как он ластится к каждому сантиметру меня. — Мне нужно признаться, Саймон, — наклонился ниже, нашептывая ему на ухо. — Я дрочил на тебя после каждой тренировки. Когда мы уехали в бар, в гостинице я впервые это сделал. Обеими руками, над и под покрывалом, я прижимал его лицо к себе. Член терся о щеку и нос, вскрывая мой новый странный фетиш. Стало жутко жарко. Вечно приоткрытый в желании рот Саймона не облегчал ситуацию. — Я был в твоих перчатках. Не снимал их все время. Я думал о том, как ты трогаешь меня, о том, как ты пахнешь. Какая, — моя рука скользнула с его лица на грудь. Пальцы гуляли по ней, сжимая каждую, царапая соски короткими ногтями, — твоя грудь на ощупь. Как твои руки будут сжимать мои ноги до синяков. — Я тоже, — вырвалось, будто неожиданно для него самого. — Очень… часто. — Чт… — В Мексике было впервые. — Ты… — я выпрямился и схватился за свой могавк, пытаясь все переварить, — это же было два года назад. Я не мог даже вспомнить, чтобы мы хоть раз общались больше положенного. Вел себя с ним, как и со всеми — открыто и радостно. Видимо, для такого замкнутого человека это оказалось чем-то особенным. Сейчас впервые в голову пришло, что я мог случайно играть с его чувствами. Саймон выбрался из-под одеяла и присел, опираясь на руки и колени. Он наклонился ко мне, облокотившись щекой на грудь. Стоял передо мной в виноватой позе, на четвереньках, и говорил: — Джонни, я очень плохо себя вел. Ох, ты даже не знаешь, насколько плохо себя вел я. Его голова стала скользить вниз, тело тоже медленно опускалось. Как только его губы коснулись кончика, я резко схватил его за волосы и с силой прижал к ногам. Член проскользнул мимо рта, а лицо утонуло в ляжках вновь. — Теперь… тем более нельзя. Сука, отшлепать бы его. До красноты, чтобы задница дрожала и просила хер, как ненормальная. Я повернул его голову, давая немного воздуха и подставляя под член. Яйца сейчас просто взорвутся. Я стал дрочить прямо над ртом лейтенанта, не давая даже мимолетом его лизнуть. Он вторил движениями ладони по себе. А если бы не стал, я бы приказал ему. — Что ты еще скрывал, Саймон? — я оттянул его за волосы назад, открывая лицо для спермы, на всякий случай. — Я… взял твою майку. — Ха-а… Черт, вспомнил. В спортзале. В штабе около полугода назад я снял майку во время тяжелой тренировки. Вернулся после душа и ее уже не было. Я думал, что по ночам там бываю только я. И уж точно никому не придет в голову красть ее. — Да, — прошептал он, что дыхание снова обожгло ствол. Сексуально. — Тц, перчатки я хотя бы выиграл. Тебе хоть немного жаль? — Мои движения ускорились. — Мне очень… жаль, — он весь напрягся. Вот-вот кончит. — А тебе жаль, что ты не подошел ко мне раньше? — За это… ха… мне жаль… больше всего, — он целовал и облизывал мои пальцы, чувствуя, что я на грани. Прося кончить в рот. Хороший мальчик, меня долго ждать не придется. Кончили мы почти в одно время. Мне кажется, я даже раньше. Прямо туда, на губы, на мягкий язык и ребристое нёбо. Он с жадностью облизывал все, что осталось на головке и моих пальцах, а я медленно выдаивал из себя последние капли. Саймон все делает так сексуально. Создан для того, чтобы с ним играть. Даже без нужного опыта, основываясь на людях, кайфовавших от минета ему, и чем-то, что я не хочу даже представлять, он может вытворять такое. Это и есть одиночество? Когда бесконечно прокручиваешь в голове все свои желания раз за разом, а потом, когда кому-то, наконец, оказывается до них дело, даешь выход в полную силу. Тихий омут. Когда дрожь в теле Гоуста прошла, а кожа перестала источать жар, он приподнялся. Я остановил его крепкими объятиями. Неуклюжими, с толикой грусти и счастья одновременно. — И мне, Саймон, — все прижимал его к себе, впиваясь пальцами, — бесконечно жаль, что мы по-настоящему познакомились только сейчас.***
Какая это попытка уснуть? Может, это невозможно? У нас первая брачная ночь? Как остановиться? Мы не могли не трогать друг друга, не обнимать, не прижиматься всеми частями. Я зацеловал его шею, лоб, руки, даже грудь до красноты. В полудреме мои руки двигались сами. Это превращалось в манию. Он бесконечно повторял мое имя, тихо и хрипло. Будто, если перестанет, то скажет его недостаточное количество раз. Меняя интонацию одного лишь слова, у него выходило сказать так много. А я чувствовал себя подростком, у которого случилась первая влюбленность. Может, отчасти так и было. Длительных отношений у меня не было и к человеку так сильно не тянуло никогда. Его запах был прекраснее всего на свете. Я обожал повторять ему это, на что он хмурился и отворачивался от смущения. Я говорил ему, что у него мягкие волосы. — Мне нравится каждый твой шрам. — Мне не нравится. — Мне нравятся твои татуировки. — Джонни, замолчи. Я замолчал, на что получил вопросительный взгляд Саймона. — Светает, — как можно более спокойно сказал я. Ночь закончилась так же резко, как и началась. Мы оба посмотрели в окно. Стало заливать утренним теплом через старую желтую тюль. Ну, вот и конец. А я как будто отдохнул. Не выспался, но внутри стоял штиль. Мы разочарованно притихли и легли как лежали, пытаясь убедить друг друга, что ничего не видели.