Не сдерживайтесь, лейтенант Саймон Райли.
***
От раската грома я проснулся резко открыв глаза. Тело, которое я обнимал, уже заметно похолодело. Конечно, мы ведь остались лежать прямо на голом полу. Стало темнее, но я еще мог различить наши силуэты. Наверное, прошло всего пару часов. Я хотел было посмотреть, сколько времени, но заметил, что лейтенант тихо посапывал в моих руках. Сон выглядел мирно, наконец-то, поэтому я побоялся шевелиться. Полежав так еще полчаса, я понял, что нужно привести нас в порядок. Даже член уже онемел. Поднял голову, но ничего кроме подбородка, спрятанного за тканью, не увидел. Стал медленно выбираться из-под тела Гоуста и все-таки разбудил его. — Прости, — прошептал я. — Я не спал. Я присел рядом и, стянув с себя остатки холодной одежды, не смог оторвать взгляда от мужчины, потирающего шею и руки, чтобы согреться. Больше он ничего не говорил и почти не смотрел на меня. Должно быть неловко вот так оставаться с кем-то наедине. Паузу не заполнить ни сексом, ни работой. Я же наклонился к нему и поцеловал тыльную сторону ладони, что лежала сверху. Когда понял, что это приятно, поцеловал еще и плечо. А потом шею, грудь, подбородок и закончил кончиком носа. Все ради того, чтобы сбавить градус странности повисшей паузы. Улыбнувшись растерянному взгляду, я встал и, взяв наши трусы и кофту Гоуста, вышел на задний двор. Оказалось, он окружен садовой пленкой со всех сторон. Наверное, это было что-то вроде теплицы, но сейчас на крыше она уже порвалась, из-за чего в некоторых местах создавался импровизированный душ. Было так спокойно, только стук капель и шелест пальм, что я почти поверил существование параллельной реальности. Только нашей с ним. Вечно темной и прохладной. Я сполоснулся под холодной струей нескончаемого ливня. Помыл даже задницу, между ягодиц которой неприятно подсыхала различная жидкость. Стоило воде соприкоснуться с ней, как стало очень скользко. Почему-то я не стал остервенело смывать все это. Мне стало интересно, каково там, внутри. Неужели это так хорошо, что не устоял даже великий Гоуст? Палец входил тяжело и не доставлял совершенно никаких приятных чувств, кроме одного. Неудовлетворенности. Кажется, я бы хотел еще. Теперь даже от любого проникновения и соприкосновения с кожей я ощущал возбуждение. Ну, нахер, с каждым моим движением становится только хуже. Стоило бросить это гиблое занятие и заняться делами уверенного домохозяина, как вдруг задняя дверь отворилась. Как мило, ему пришлось нагнуться, чтобы протиснуться в проем. Он не прошел и двух шагов, как остановился и стал осматриваться. Ночь обволакивала его красивое тело, манила меня подойти. Крупицы света отражались на белом черепе балаклавы, делая его кем-то нереальным. Пока я оценивал его состояние, эти крупицы медленно стали исчезать. Их сметала уверенная рука, уносящая белый цвет наверх. Через пару движений черно-белая ткань оказалась лежащей в руках полностью голого Гоуста. Я даже немного испугался, наспех развесил одежду на такие же веревки, по которым мы стреляли в прошлой жизни, и изумленный подошел к нему. К светлому, в шрамах, сгорбившемуся от холода и стеснения мужчине. Стоял, сминая балаклаву в замерзших пальцах. Он, видя, что я не знаю, что делать, взял мою ладонь и положил себе на щеку. Конечно, я провел по ней. Поглаживая, ощущая, как некоторые рубцы никогда уже не сгладятся. Размазывал мокрой рукой черные дорожки от слез, которые успели высохнуть. Гладкая кожа, большой подбородок, нежные волосы бровей и ресниц. Гоуст придвинул нас к струям воды, проникающим через дыры в пленке, и стал смывать с себя все, что неприятно стягивало кожу. Я старался помочь, но как-то слабо получалось. Скорее, гладил его руки, когда они судорожно пытались смыть камуфляж. Все это было так по-детски и хрупко, без единого слова. Когда он закончил, я понял, что эта копоть еще долго полностью не сотрется. Как бы он не тер, она уже в порах и окрасила волосы. Он осмелился задержаться взглядом на моем лице, казалось бы, не показав ни одной эмоции. Но я-то видел его насквозь, хоть в темноте, хоть с закрытыми глазами. Мне кажется, смущение и замешательство стали с ним единым целым, когда я появился на горизонте. Хотя бы темнота помогала ему чувствовать себя смелее, она была его естественной средой обитания. — Мне нравится, когда ты улыбаешься, — перебил мои размышления тихий голос. Проверил и, правда, непроизвольная улыбка была все это время. — Хей, ты снял маску! Все комплименты тебе, — слабо рассмеялся я, не опуская руки с его лица. Радости со мной не разделили, только сильнее озадачились. Ладно, когда-нибудь научимся принимать приятные слова. Я умерил пыл. Облизывал взглядом губы передо мной, британский нос, светлые растрепанные волосы, мужественные брови и спрашивал тихо-тихо: — Еще потрогаю? Вместо ответа он закрылся моими ладонями больше прежнего, чтобы я мог касаться даже кончиков его челки. Гладился о мою кожу и давал полную свободу действий. Руки скользнули ниже, проведя по спине, останавливаясь на талии, чтобы прижать ближе. Странно все это. Естественно и, одновременно, ново. Холодный нос грелся в ладони, пока я изучал скулы и веки, словно слепой. Теперь я знал на ощупь каждый сантиметр его лица. У Саймона горбинка на носу, высокий лоб, тонкие губы, впалые щеки, на которых за сутки даже не выросла щетина. Наверное, из-за светлых волос. Он выдохнул, несвойственно сладко и нежно, и обнял меня крепче. Тоже теряется во мне, как и я в нем. Саймон закрыл глаза. Его голова выбралась из моих рук и наклонилась к лицу. Мы соприкоснулись лбами и носами. Он колебался. Наконец, решился пристроиться к моим губам, но напрягся так сильно, что я отпрянул сам. — Не обязательно, Гоуст, — я обнял его, — шаг за шагом. — Это может не случится. — Может. Но у тебя еще много мест, которые я могу целовать, — дотронулся губами до его шеи, — Хочешь, поставлю засос? Под маской все равно не видно. Я притянул его за шею, даже почувствовал, как он сглотнул. Когда Гоуст без балаклавы, этот мужественный кусочек тела ощущается таким беззащитным. Я могу облизывать его, целовать уши и обдавать дыханием почти каждый сантиметр. Нашел место, поцеловав которое его сразу пробирали мурашки и теплое глубокое дыхание. Прямо за ухом, у очередного шрама возле мочки. Я не мог перестать просто целовать его слегка влажную кожу. Все трогал шею одной рукой, подключая и вторую, потому что, казалось, он все равно далеко, хоть и тоже тянет к себе. Я прижался к нему всем телом, вставая на носочки, целуя и целуя. Бесконечно, поднимая его подбородок, чтобы через кадык перейти на другую сторону. Наверное, я извращенец. Похотливый, с фетишем на высоких накаченных мужчин. Я всегда был таким? Хотя, что значит «таким»? Он же человек в первую очередь. Руки, ноги, сердце — все как у живого. Значит, разницы нет. Я первый раз попробовал прикусить его кожу, чтобы затем слегка всосать ее. Почувствовал тот самый привкус железа. Руки в ответ на боль стиснули бока, а затем поднялись выше, чтобы сжать грудную клетку в крепких тисках. Я снова взялся за его шею с другой стороны, снова дрожь в теле, быстрое вздымание груди и приглушенный стон. Гоуст такой неразговорчивый, но когда дело касается стонов, сдерживаться у него не получается. И это ставит передо мной задачу — услышать все его эротические звуки, чтобы у него охрип голос от бесстыдных постанываний и невнятных слов. Какие же они, оказывается, сексуальные, черт возьми… Я издевался над его шеей, пока она вся не стала влажной и горячей. Пожалуйста, хоть бы остались засосы. Я хочу видеть эти метки завтра, хочу думать о них, представлять, когда буду на миссиях. Мы оба запыхались, но зато согрелись. Я, наконец, ощутил то самое разгоряченное лицо Саймона. Желваки подрагивали, а губы поблескивали от непроизвольных облизываний. Что он за… Ох, надеюсь, он никогда не снимет маску при ком-то, кроме меня, потому что я не хочу, чтобы они видели хотя бы часть этих сладких эмоций. Он напряженно сводил брови, а припухшие губы были аппетитно приоткрыты. Но даже при всем этом, я ощущал его невинность. Ему все прикосновения были в новинку. Все они разрывали его на части, перекраивали воспоминания и опыт. Я взял его за руку, сплетя наши пальцы: — Приглашаю тебя во второй раз. Пойдем, — потянул его, но он остался стоять, — не бойся. — Я ничего не боюсь, — сказал он совсем не задевшись, скорее, буднично. — Ага, ага, — сарказничал я. Мы все-таки перешагнули порог. Темнело на глазах. В доме было просто черно, я почти на ощупь прошел к столу и присел на него, раздвинув ноги. Притянул Гоуста ближе к себе. В такой позе обычно целуются, а потом трахаются, разнося все, что есть на столе и сам стол, в щепки. Я обнял его за плечи, вальяжно улыбаясь и наклоняя свою голову влево: — Теперь ты. Кожа у меня грубая, останется, возможно, пара пятен, которые будут даже не похожи на засосы. По крайней мере, такого раньше никому не удавалось. Он колебался, а затем взял меня за подбородок и нежно наклонил голову вправо. Точно, порез. Эх, а ощущения могли стать острее. Похоже, целовать какую-то часть тела, кроме лица, ему было проще. Может, потому что не видит глаз и не думает о том, что это чье-то именно лицо, с эмоциями и глазами. И зубами. Гадать можно бесконечно, но Гоуст вытащил меня из раздумий прикосновением к шее. Теплые шершавые подушечки ощущались на коже так сильно, так хорошо, что я сразу поддался им. Пожалуйста, трогай еще, сожми еще… Он опустился к шее лицом, укладывая меня на локти, потому что не дотягивался. Наконец, его губы коснулись кожи, сразу схватив большую часть. Сквозь зубы показался язык и тут же облизал меня. Нам обоим это понравилось. Настолько понравилось, что спина выгнулась навстречу железному прессу лейтенанта. Гоуст пытался повторить мои движения ртом, но делал все равно по-своему. Он больше кусал, больше облизывал. И, если он засасывал кожу, то не останавливался на одном месте, а двигался, оставляя за собой влажные дорожки. — Ты все делаешь так хорошо, — шептал я ему на ухо, уже знатно заведенный. Он попробовал кадык зубами, затем облизал его и громко выдохнул. Элти опустил голову, отпрянув от шеи. Похоже, боролся с новой волной разрушающих мыслей. Я погладил его по волосам. Через пару секунд сомнений он снова прильнул к шее, опускаясь ниже, проведя языком по яремной ямке, целуя волосы на груди и доходя почти до самого низа, до пупка. Я взялся за его волосы. Но не для того, чтобы снова насадить его на член, а чтобы притянуть обратно к лицу. Я хотел хотя бы чувствовать его взгляд в этой темноте. Гоуст поднялся ко мне, опираясь на руки. Его стояк упирался в мой, и до меня дошло, что это одно из лучших чувств на свете — когда ваше влечение друг к другу совпадает. И подумал, что совсем не против. — Помоги мне, — шептал ему практически в рот. Ногами я придвинул его бедра ближе к своим, показывая свои намерения быть снизу. Собрав слюну на языке, я подал ее лейтенанту. Он неуверенно взял ее на два пальца, размазывая. Думаю, будет неприятно, но я верю, что это только первое время. В первый раз… Ох ты, блять. Никогда еще палец не ощущался таким большим. Когда он вошел в меня, даже смазанный, такое чувство, будто занял все пространство. Что будет, если он вставит свою, блин, боеголовку?! Но вот, пальцем начали водить внутрь и обратно и стало… лучше. Удивительно, что мышцы так быстро растягиваются. Больше слюну он не использовал, поняв, наверное, что быстро сохнет. Он отошел от меня только на миг, чтобы поднять с пола бутылочку. Грубый палец вкупе с холодной жидкостью возбуждения, конечно, не доставлял, но и отвращения не вызвал. С Гоустом я и забыл про это чувство. Помню, раньше мне было важно, чтобы партнерша была только из душа, чтобы была побритой и накрашенной. А сейчас я не хочу, чтобы тело Саймона оставалось сухим и чистым. Гоуст выпрямился, не дав мне встать следом. Он взял мой член и начал гладить. Ощущения от прикосновений стали восприниматься по-другому. Как дополнение — меня ублажали в нескольких местах одновременно. Казалось, будто ниже ребер все пульсировало и потихоньку опухало. Я даже поднял голову, чтобы посмотреть, что там происходит, но меня уложили обратно. Ниже, на лопатки, схватив за шею скользкими пальцами. Они из ласковых превратились в орудия пыток буквально одним резким движением. Он стал дрочить и держать за шею, только совсем немного надавливая на кадык. Славный парень, но я хочу жестче. Накрыл его кисть и сжал пальцы сильнее настолько, насколько мне было бы комфортно. Но лейтенант сдавил сильнее, расширяя привычные границы. Дыхание еле проходило через горло, биение сердца ощущалось где-то в ушах и в члене. Легче было затаить дыхание, чем дышать так. Хорошо, что он не мог видеть выражение моего лица, иначе бы подумал, что я против. Он то и дело сдавливал шею и ускорялся внизу. И, когда после очередной задержки дыхания, я снова захотел сделать вдох, рука разжала хват. Она провела по телу вниз, оставляя холодную дорожку смазки словно пометку. — Ха,.. а-а… — Мой голос стал чем-то средним между хрипом и стоном. Как же это было охуительно. Это был наркотический угар, не меньше. Но стало еще охуительнее, когда я, не отдышавшись, принял в себя два пальца, грозившие меня разорвать. Я хватался за все что мог, чтобы справиться с резким проникновением и очень умелой дрочкой. Голова подалась назад, дыхалку снова свело. Я остановил руку Гоуста на члене, потому что, неожиданно для себя, оказался на грани. Пальцы не переставали двигаться во мне, что стало приносить немного удовольствия. Мне даже стало мало, они не проникали глубоко и не доставляли боли. Через минуту передышки издевательства надо мной продолжились. Гоуст снова стал дрочить, а я закрыл глаза, уплывая куда-то в трип. Пальцы вышли из меня, чтобы вновь схватить за шею. Снова сжал, будто хочет сломать. Я даже не мог стонать, боролся за жизнь и с оргазмом одновременно. Казалось, Гоуст хочет довести меня до разрядки не вставляя. Угадал. Как жалкий щенок я стал просить остановиться беспомощными движениями, прижатый к столу сильной рукой, но меня не слушали. Я сопротивлялся приятному чувству всем телом, хоть это и было равносильно пытке. Схватился за Гоуста, пытаясь вырваться, а его ладонь внизу только ускорилась. Пальцы на горле разжались, когда я почти отключился, остались лишь удерживать меня в горизонтальном положении. Я мог дышать, но зачем мне это дыхание, если я сейчас кончу? Я замотал головой и даже ногами пытался его остановить. — А-ах, нет, Гоуст, нха, — я смог, наконец, стонать в удовольствие, мозг плавился от новых ощущений и паники, — ты же… еще не вставил… Я нес полную херню у себя в голове, бессвязный поток эротических фантазий. Меня стала возбуждать любая вещь, которую я мог представить. Хотел, чтобы меня проглотили, чтобы откусили кусок, чтобы покрыли смазкой с ног до головы и выебали как можно жестче. — Будет больно, — он сжал горло в привычной манере, поняв, что так меня легко довести до точки. Мои ноги задрожали и неконтролируемо стали двигать его тело к моему, пытаясь усилить трение между кожей. Я злился и одновременно готов был кончить еще секунду назад. Придушить, значит, можно, а вставить нельзя. Что за логика, мать ее? Я предпринял последнюю попытку его остановить: — Так мне это… и надо… Он сразу отпустил. Со всех сторон. Я упал как мешок на стол, не мог поднять рук. Кажется, мне даже кончать не нужно было. Это и был оргазм. Другой, дьявольский, не дающий полного удовлетворения, но истощающий все тело. Когда меня попустило, я медленно присел, помогая себе руками. Гоуст хотел отойти, но я удержал его. Я опирался на его руки, чтобы не завалиться обратно от бессилия. Прежде чем обижаться на его отказ, нужно понять для себя, что он не хотел этого. Он хотел бы доставить мне бесконечное удовольствие, но почему-то сдрейфил. Может, из-за превосходства в размерах? В силе? Он знал, что может быть слишком жестким? Я уже понял, что отношение к боли у него специфическое. Он будто… боится ее. — Элти, кха, все, что ты делал до этого, было охуенно, — дыхание восстанавливаться не хотело, я звучал как последняя девка на обочине, — даже то, что ты делал в первый раз. И не только потому, что ты сам по себе машина для ебли, а потому, что ты мне нравишься. Просто нереально. Как никто и никогда. Я направил его пальцы в себя и сам их вставил. Два вошли легко и доставили ощущение целостности. Их не хватало там, задница теперь хотела наслаждения. — Будет больно — отлично, так даже интереснее. Я стал двигать его рукой, но это было слишком контролируемо и нежно. Нужно больше. Я взял три и с натугом вставил. Дыхание перехватило. Снова стало дискомфортно, но пара движений, и я привык. Увидев очертания члена Гоуста, который избегал любого трения о мою ляжку, я понял, что он толще трех пальцев. Но зато какой аппетитный. Да пусть он меня хоть десять раз разорвет, я буду только рад. Элти решился опустить меня обратно на стол, обняв за шею и прижавшись всем телом. Это было неописуемое чувство, когда я каждый раз оказывался придавленным им. На грани с извращением. Он стал целовать мою шею и, в такт двигал пальцами. Может, я схожу с ума, но чем больше их было внутри, тем было приятнее. Я раскрывался все сильнее и сильнее, а язык на моей коже становился горячее и мягче. Внезапно, Гоуст вынул пальцы. Я подумал, что в его депрессивной голове что-то снова произошло, но этот хитрец решил взять меня глубже. Он вставил только два пальца, стал давить в сторону члена увереннее. И в один момент достал до простаты. У меня резко открылись глаза. Прозрение, словно я обнаружил у себя новую конечность. Так и должно быть? Он снова нажал туда и я почувствовал, как из моего члена капнула смазка. Затем он снова и снова стал водить по тому месту, не вынимая пальцев. Мой член будто массировали изнутри. От испуга нового вида блаженства, я непроизвольно стал его отталкивать. Я даже не знал стонать мне или стараться размеренно дышать. Из-за темноты и тела, которое закрывало остатки обзора, я мог полагаться только на ощущения. Попытался опустить руку на свой член, но ее перехватили и взяли в заложники. Саймон сам подвел ее, поставил мои пальцы и надавил, как сам захотел, показал скорость угодную ему. Это был приказ. У меня снова был приступ сумасшествия. Это оказалось невыносимо, совершенно не тот темп, который мне был нужен. Недостаточный. Сейчас мною владели всецело. Наслаждение, словно вода, проникало во все отверстия, закладывая их, не давая выдохнуть полной грудью. Шторм контролировал только лейтенант, а контролировать он умел. Через минуту пальцев во мне опять стало три, но все ощущения, которые раньше сменяли друг друга, слились воедино. Теперь я знал, что такое возбуждение от простаты и чувствовал прикосновения к ней через любые движения. Даже если пальцы были от нее довольно далеко, я насаживался на них, будто это было жизненно необходимо. Что ты со мной сделал? Блять. Я полез в ящик за презервативом. Все, нахуй, я больше не могу терпеть эти издевательства. Мне кажется, мой мозг сейчас балансирует между нормальным и ненормальным. И я больше склоняюсь к ненормальному. Пусть этот томный человек покажет мне дивный новый мир. Саймон отпрянул от меня, к сожалению, разорвав наши объятия. Но давая мне свободу действий. Достав презерватив, я открыл его и потянулся к Гоусту. Пришлось подняться, чтобы надеть. Это оказалось тяжело с одурманенный головой и расслабленным телом. И как только я коснулся его, Гоуст выдохнул. Его член дрогнул, желая, чтобы про него больше не забывали. Блять, как же я хотел его. Я думал, что взорвусь, если не получу, если он не будет внутри. Сделав все приготовления, я оперся на одну руку, поднял ногу на стол, согнув, и показал элти, где теперь должен быть его хер, как только я ему скажу. — Не сдерживайтесь, лейтенант Саймон Райли. Его спина вмиг напряглась, а руки по-хозяйски схватили мои ляжки. Головка стала входить нежно, но даже это вмиг стерло мою уверенность в задумке. Это было совершенно не как пальцы. Я обволакивал каждый миллиметр члена, я ощущал как он входит, какой он формы, где заканчивается головка и начинается толстый венистый ствол. Я старался принимать его на выдохе, но, кажется, это не помогало. — Это не обязательно, Джонни. Шаг за шагом, помнишь? — Заткнись, пожалуйста, и трахни скорее, — круто поставленная нога соскальзывала вниз, но ее ловили и задерживали на весу, разводя ноги сильнее. Член вошел по самое основание. И это оказался конец моему организму. Было больно, чувство, что меня разрывают изнутри, что я не могу двигаться и дышать. Все, что я мог себе сказать — это «расслабься». Да, было легко говорить это тогда Гоусту, когда не тебя пронзали огромной дубиной. Головой я понимал, что член вполне обычный, но ощущался-то совершенно убийственным. Только когда он вышел из меня, жизнь снова вернулась в тело. Я смог сделать вдох и даже подвинуться. Упал навзничь, повернулся на бок в попытке отдохнуть. Почему это так отличается от пальцев? Почему до этого все было просто? Чувство разорванности не проходило или проходило настолько медленно, что я не ощущал. Гоуст не спешил, он ждал, пока я буду готов. Стоял как вкопанный, будто не знал, чем помочь. Мы оба поняли, что к жести я был еще не готов. Когда я кивнул, он бережно положил меня на спину и снова начал вставлять. Не так медленно как в первый раз, да и боль притупилась. Он приподнял меня за талию, меняя угол вхождения. И все резко стало удобнее. Да, хер все еще беспощадно входил в мою задницу, но он нажимал на точки, которые мне нравились больше всего. Все те прелюдии дали Гоусту путь, по которому он сможет точно сделать приятно. Нам обоим. Движения давались тяжело, было так узко, что даже я ощущал это. Саймон немного наклонился, потому что было тяжело устоять на ногах. Его лицо, опущенное вниз, снова вспотело. — Посмотри на меня, — я погладил его по волосам, убирая пряди с мокрого лба. Зачем попросил? Мы же не увидим друг друга. Может… хотел почувствовать его взгляд, даже в темноте. Не хватало воздуха, особенно в момент, когда хер входил до основания. На его лбу ощущалась испарина. Мои губы зачесались в желании зацеловать его до ссадин лишь от мысли, что он может смотреть на меня в такой момент. Ресницы щекотали кончики пальцев, а щеки терлись о ладони. Толчки не прекращались, но становились все приятнее и приятнее. А еще быстрее, грубее и увереннее. Гоуст не забывал смазывать нас обоих и это дико возбуждало. Когда он давал слюне стечь со своего языка прямо на мой член, я с нетерпением ждал, когда движения возобновятся и станут яростнее. Гоуст поплыл. Стал входить с закрытыми глазами, пытаясь ощутить каждый сантиметр внутри. Это снова было что-то неожиданно-запретное. Я чувствовал себя в его власти, я был пропитан им, без колебаний принимал все толчки. Это было пиздецки во всех смыслах. Мы словно стали одним человеком. Я подстраивался под приливы, исходившие откуда-то изнутри, и не мог перестать учащенно дышать. Глаза словно застелила пелена, перестраивающая сознание. Я взял ладонь Гоуста, мокрую от его же слюны и моего прекума, и поднес ко рту. Мне хотелось целовать Саймона, ощущать его, попробовать всего его. Он шикнул на мои пошлые облизывания. Не выдержал и поднял прямо на своем члене. То, что он ничего больше не говорил и ни о чем практически не предупреждал, создавало ощущение нереальности момента. Оставалось только довериться воспоминаниям, что мы вошли в эту темноту вместе. Да, может, чувство доверия обманчиво и пройдет утром или даже через час, но сейчас, когда мы сливаемся воедино, я хватался за него. Я с натугом поднимался на его члене, когда он держал меня на руках и куда-то нес, а пальцы сжимались еще сильнее, когда опускался. Внутри все напрягалось от позы и неуклюжего желания взять ситуацию под контроль. Кожа и глаза поблескивали от тусклого света из окна. Гоуст смотрел на меня, тяжело открывая веки. А все, что я мог делать, это улыбаться ему. Мы снова соприкоснулись лбом и носом. Он опустил меня на диван и сам лег сверху. Я обнял Гоуста всеми своими конечностями и стало нестерпимо наивно хорошо. Прижимался к его щеке и мог притянуть его так близко, как это было возможно. Он постанывал мне в ухо, пытаясь сдерживаться, но этого было так мало. Я сжал его внизу, что вызвало трепет во всем теле. Руки, державшие меня дрогнули, он схватился за спинку дивана. Саймон снова взглянул на меня, а я также хитро улыбнулся, двигая его таз ногами. Тогда он не выдержал во второй раз. Эта глыба перевернула меня на живот, подняла рывком мою задницу, что я встал в позу собаки. Он впервые так резко вошел, что мне пришлось держаться за подлокотник, чтобы не упасть. Но мои попытки спастись были подавлены — он уложил лицо прямо в диван. Я не смел поднимать головы, не смел поворачивать ее, даже если мне было неудобно. Моя задница сжалась снова, но уже не я захотел этого — тело отреагировало само. Я почувствовал, что почти кончаю, а Гоусту этого было мало. Схватил обе мои руки и заломил их за спину. Его ладонь держала мои запястья и одновременно давила на спину так, что она выгнулась, подставляя задницу в полное распоряжение лейтенанту. Мозг окончательно съехал. А лейтенант уже не медлил, все его движения были в полную амплитуду, что таз и бедра не щадя толкали меня вперед. Иногда он вытаскивал член, но только, чтобы выдохнуть и снова войти в меня. Я стонал до хрипоты, хотя так хотел, чтобы стонал он. От него я тоже слышал звуки. Лишь приглушенные, но, такие же как и мои, невменяемые. Стыд за несвойственные реакции смешался с похотью и приносил удовольствие до дрожи. Мне казалось, он может двигаться так бесконечно. Но, если честно, мне так нравилось, как мое тело реагировало, как пульсировало все внутри, как меня сдавливали различными способами и жестко притягивали к себе, что я готов был остаться так. Но нет, Гоуст взялся за мой член. Я стал вырывать запястья, чтобы его остановить. Нет, мне и так хорошо, не нужно заканчивать. Пожалуйста, сэр. В противовес мои руки за спиной сжали сильнее, до синяков. Я услышал надрывный рык. Гоуст стал жестче входить в меня, похоже, я снова напрягся. Тогда он отпустил руки, но только для того, чтобы поднять прямо за шею, придушивая. Я спиной прижимался к мокрому Гоусту, который громко дышал прямо возле уха, прерывисто, поверхностно. Мой член не отпускали, я не знал, за какую руку хвататься. Мне было тяжело дышать, тяжело сопротивляться жару между нашими телами, тяжело принимать член на полную, а еще тяжело сдерживать оргазм. Мой самый хриплый стон был последним, что я помню перед тем, как кончить и, кажется, упасть в обморок. В глазах потемнело, увидел только, как из головки потекла сперма, и все. Теплая рука с моей шеи опустилась на грудь, ловя меня. Я снова отрубился на несколько часов.