Годжо Сатору смотрит на часы: они остановились.
Годжо Сатору 16 лет, и он обычный старшеклассник.
Годжо Сатору на год младше своего самого лучшего друга — Гето Сугуру.
***
Нежные солнечные лучи мягко падают на светлые стены и изумрудный плиточный пол школьного коридора, за окнами разливается тихая птичья трель, а лёгкий прохладный ветерок обдувает занимающихся на улице учеников. Кажется, что абсолютно всё в природной красоте выдаёт исключительную гармонию и покой. Ровно до того момента, как в стенах учебного заведения раздаётся мелодия школьного звонка, знаменующая окончание очередного урока и начало большой перемены. Прошло всего одно-два мгновения безмолвной тишины, как по ту сторону дверей замельтешили и загалдели ученики, норовившие первыми покинуть классную комнату. Шум переговаривающихся становится всё громче, и как только третий — заключительный — перекат звонка обрывается… Первым с дерзким хлопком открывает дверь высокий парень с изумительными аквамариновыми глазами, в которых сверкает звёздная россыпь и дух соперничества. Белоснежные волосы чуть слепят, переливаясь в солнечных лучах, когда их обладатель, возглавляя неудержимую толпу из старшеклассников, несётся по коридору, счастливо смеясь. — Годжо Сатору! — гневно восклицает учительница, чьё плечо зацепил парень. Она сердито сводит брови и наклоняется за упавшими листами, прекрасно осознавая, что этого несносного мальчишку ей уж точно не остановить. Если это вообще хоть кому-то подвластно… Ребята дружной гурьбой оббегают очередной школьный пролёт, едва ли не вспархивая вверх по лестнице — в кафетерий. Все, кто учатся в стенах этой школы, прекрасно знают, что самое вкусное достаётся только тем, кто пришёл в числе первых. Именно поэтому, каждый день, как только школьный звонок оповещает нерадивых учеников о начале большой перемены, они срываются со своих мест и стремятся как можно скорее достичь порога кафетерия. Стоит ли говорить, что не жалеют даже учащихся младших классов? Бедные дети только и успевают, что жаловаться своим классным руководителям и медсестре за разливающиеся на теле новые синяки — следы глупой борьбы за лакомый кусочек. Сатору выжимает максимум из возможной для него скорости, когда всего в двадцати метрах перед ним показываются светлые двери кафетерия. Чуть оторвавшись от собственных одноклассников, он подпрыгивает и в полёте ногой бьёт по двери, которая с грохотом бьётся о стену. Сегодня он просто обязан быть первым! Как и завтра. И послезавтра… Замершая за стойкой кафетерия сотрудница откровенно шокирована. Да, конечно она слышала гул бегущих учеников, но чтобы кто-то оказался настолько наглым, чтобы заявиться сюда таким образом… Впрочем, это же Годжо Сатору, который лучше всех умеет рушить все рамки дозволенного и совершенно ни с кем не церемонится. — Здравствуйте! — первым здоровается Сатору, словно прочитав её мысли. — Можно мне, пожалуйста, вон те сэндвичи и парочку пирожных с яблоком? — Да, конечно, — обречённо вздыхает женщина и принимается собирать заказ. — Эй, Годжо! — окликивает позади стоящий одноклассник. — Не боишься, что тебя к директору вызовут за такие проделки? — Да ну тебя, Нанами, — отмахивается Сатору. — Сам ведь нёсся так, что пару-тройку малолеток чуть не затоптал! — Держи, — протягивает сотрудница поднос с сэндвичами и пирожными. — Ай, а можно мне с собой? — виновато трёт белоснежную макушку старшеклассник. — А сразу сказать не мог? — возмущается женщина, но всё же перекладывает всё в пакет. — Годжо, ты там не офонарел?! — слышится уже с другой стороны раздражённый девчачий голос. — Мы сейчас всю перемену в очереди проторчим из-за тебя одного! — Прости-прости, Нобара! — оборачивается теперь к однокласснице Сатору, но тут же возвращает свое внимание к стойке, чтобы забрать крафтовый пакет. — Я уже ухожу! С трудом протискиваясь сквозь образовавшееся столпотворение, Сатору выныривает у ближайшего автомата с напитками, который, к его счастью, ещё никто не оккупировал. Недолго думая, он бросает несколько заранее заготовленных монет в прорезь и нажимает одновременно на две кнопки автомата. Механизм слегка гудит, и крутящаяся пружинка роняет пару жестяных баночек. Сатору подхватывает напитки и покидает кафетерий, но в коридоре его уже поджидает орава обиженных младшеклассников, которые в очередной раз не успели ухватить лучшие лакомства. И, похоже, так просто они его пропускать не собираются. — Ей, ребятня, дайте пройти! — аккуратно распихивает детей Годжо. — Из-за вас мы не успели, — обиженно складывает на груди руки мальчик лет двенадцати. — Из-за вас я потеряла свою тетрадь, — поддерживает девочка немногим младше. О том, какая связь могла быть между Сатору и тетрадью девчушки, думать не хотелось; парень глядит на часы на своём запястье и ясно осознаёт одно: он опаздывает! Ему нельзя терять ни минуты, ведь его сейчас ждут (во всяком случае, именно так Сатору думает), а перемена совсем не бесконечная. С этими же мыслями он запрыгивает на подоконник у окна в коридоре и таким образом огибает возмущенных ребят. Прыжок. Громкие возгласы уже позади. Дальнейший путь проходит уже без приключений, и Сатору взлетает по школьной лестнице, переступая сразу через две ступеньки, едва не роняя свою ношу. На последнем пролете он застывает лишь на мгновение, чтобы вдохнуть-выдохнуть, и открывает массивную железную дверь, ведущую на крышу здания. Чуть взмокшие от пота светлые пряди на лбу встречает приятный охлаждающий ветерок, и Сатору блаженно улыбается. Прищурившись от яркого дневного света, парень обводит взглядом локацию и чуть ли не урчит от удовольствия, когда замечает одинокую тёмную фигуру, сидящую на своём же рюкзаке и облокотившуюся на огораживающий крышу забор. Тихонько, на самых цыпочках, Сатору подходит к своей цели и резко прикладывает холодную баночку к открытому участку шеи. — Твою ж мать! — дёргается и ругается парень, переводя взгляд на возникшего рядом нарушителя покоя. — Сатору, ты что тут забыл вообще? — Тебя и забыл, Сугуру, — парирует Годжо, усаживаясь на голый бетон рядом. — Вот, перекусить тебе принёс! Сугуру скептично выгибает бровь, когда Сатору протягивает ему ту самую холодную баночку спрайта (себе оставляя колу), а второй рукой копошится в крафтовом пакете, откуда достаёт два пирожных и сэндвичи. — Бери давай, у меня же не восемь рук! — и не дожидаясь, пока его послушаются, Сатору ставит угощения перед Сугуру, отодвинув альбом. — Что сегодня рисуешь? — Спасибо, — запоздало и смущенно благодарит Гето, поднимая свой напиток и щёлкая жестяным ушком. — Да вот закат на городской улице пытался передать… Только с цветами сложно, слишком грязно получается… Сатору ловким движением пальцев цепляет альбом с рисунками Сугуру и внимательно вглядывается в чернильные очертания домов и ярко-рыжие с алым пятна света. Глядя на эту картину, сердце отчего-то болезненно сжимается, и он было решает пролистать другие страницы, как Сугуру словно считывает его намерения и выхватывает альбом из бледных рук. — А, я это… — заминается он под удивлённым взглядом голубых глаз, — …не закончил ещё! — Как скажешь, — Сатору разводит руками и как-то хитро щурится, отпивая свой напиток. — А что это за улица была на рисунке? Выглядит знакомо, но не помню, чтобы я там был… — Честно говоря, я не знаю, — Сугуру легко пожимает плечами, распечатывая свой сэндвич. — Просто вдруг образ сам появился в голове, и мне захотелось перенести его на бумагу. Сатору правилам приема пищи не следует, а потому первым делом берёт пирожное с яблоком, за раз откусывая почти что половину. Светло-зелёный крем остаётся над губой, и Сугуру давится своей едой в приступе смеха. — Кха-ха-хах-ха, да уж, Сатору, усы тебе точно не пойдут, — подмечает он и запивает першение в горле. — Кто бы говорил, — ухмыляется парень и дёргает угольную прядку, спадающую на лицо Гето, — челкастый. — Да ты ей кланяться должен! — возмущается Сугуру и уворачивается от чужой руки. — Если бы не моя чёлка, то ты бы никогда и не заметил такого замечательного и терпеливого человека, как я! Теперь очередь Сатору нарушить незримый покой заливистым хохотанием: в самых уголках небесных глаз даже скапливается влага от смеха, и парень пытается её сморгнуть, но от этого глаза начинают слезиться ещё сильнее, и теперь даже кажется, что он вот-вот заплачет. — Да-да, конечно, я даже прослезился от вашей ослепительной красоты, Ваше Сиятельство, — поддевает друга Сатору, наконец-то слизывая остатки крема на губах. Сугуру же от этого жеста смущается и, пряча алеющие щёки, отворачивается от друга, глядя куда-то вдаль. Годжо прослеживает за его взглядом, но не увидев там ничего, кроме безграничной синевы, принимает решение принять куда более удобную позу. Ну, если угловатое и жёсткое плечо под светлой макушкой можно считать удобной позой. Для Годжо Сатору, пожалуй, так удобнее, чем на самой мягкой и шикарной подушке, которая только может существовать в этом мире. Сугуру на этот жест лишь немного дёргается, но после всё жё расслабляется и опускает плечо ниже, чтобы самому зарыться носом в кипенно-белые пряди. Когда-то он даже думал, что Сатору их красит, но стоило рассмотреть поближе лицо с такими же белоснежными ресницами и бровями, как эту мысль пришлось откинуть. Зато уж кого-кого, а этого парня со светлой макушкой потерять в толпе попросту нереально. Ну, и не только поэтому… Рекорд Сатору по сидению смирно составляет дай бог если три минуты, а потому за куда меньшее время он начинает ворочаться, то и дело стукаясь о чужой подбородок. Гето тяжело вздыхает и оглядывает подручные принадлежности на предмет поиска хоть какого-то занятия для Годжо. Как нельзя кстати в голову приходит гениальная идея: — Сатору, не хочешь порисовать? — А? Что?.. Я и рисовать? Боже упаси, Сугуру! — подскакивает Сатору, с сомнением косясь на белоснежный лист альбома. — Я никогда и не рисовал даже… — Никогда не поздно начать, — уговаривает его Сугуру, подхватывая тот самый альбом и парочку простых карандашей. — Держи, вдруг ещё и понравится. Сатору ничего не отвечает, но послушно принимает канцелярию. Сугуру Гето вообще единственный, кого он может — хочет — слушаться: дело то ли в бархатном и шелестящем голосе, то ли в завораживающих и гипнотизирующих фиолетовых глазах, то ли в… В общем, он ещё не решил, а сейчас поток мыслей надо сосредоточить на том, что же ему нарисовать. Думать, благо, долго не приходится, и Сатору уже уверенно начинает чёркать карандашом по бумаге, чем вызывает лёгкий скрип зубов у художника под боком. Линии становятся всё мягче, Сатору входит во вкус и от усердия даже прикусывает язык, на что в ответ уже слышится чужой смешок. Последние плоские штрихи завершают рисунок. — Та-да! — гордо представляет своё творение Годжо. — Вот это да… — Сугуру изумлённо глядит на лист, забирая его в свои руки. На белой бумаге сидит достаточно правдоподобный чёрный (Сатору исключительно постарался, чтобы добиться этого цвета одним лишь простым карандашом) кот, укрытый от непогоды лежащим на земле тёмно-серым зонтом. И даже лёгкие штрихи в виде летящих капель дождя отлично дополняют общую картину, что Сугуру просто не может не прокомментировать. — Ты втайне от меня ходил на художественные занятия? Или это фамилия Годжо даёт тебе абсолютный талант во всём, за что ты берёшься? — тихо и неверяще вопрошает он автора произведения (Сугуру бы даже добавил «искусства»), заглядывая в искрящиеся огранённые алмазы. — Не выдумывай, мне просто повезло, — отмахивается Сатору, не удосужившись объяснить, как может «повезти» в рисовании. — Ну допустим, — сдаётся Гето. — И как зовут этого кота? — М-м-м, — призадумывается Сатору, — может быть, Ёру? — «Может быть»? — переспрашивает Сугуру, с удивлением глядя на задумчивое лицо Годжо. — Ты не знаешь, что это за кот? — Нет, я его только что придумал… — Тогда точно не Ёру, это ужасное имя для кота! — спохватывается Гето. — Пусть будет Йяу. — Не смеши меня, — хмурится Сатору. — Кто так вообще котов называет? — Я и называю, — утвердительно кивает Сугуру. — Теперь он — Йяу, и возражения не принимаются! — Но ведь это я его… — начал было спорить Сатору, но столкнувшись с тем самым «дело то ли в…», устало вздохнул и замолчал, в этот раз проявляя куда большую наглость в присвоении себе чужих конечностей: он беспринципно улёгся на чужие колени, прикрыв глаза от яркого солнечного света. Сугуру в каком-то смысле тоже не умел отказывать Годжо. Ну, вот в этом самом смысле, когда собственная рука зарывается в мягкие светлые волосы, и возражений уже не остаётся. — Твою ж мать, Сатору, урок начался двадцать минут назад! — озаряется Гето, когда переводит взгляд на наручные часы Годжо. — Бегом вставай и шуруй на занятие! — А самому-то тебе за прогул не влетит? — лениво тянет Сатору, даже не дёрнувшись в попытке подняться. — У меня физкультура, там скорее будет шокирующей новостью моё присутствие, нежели отсутствие, — объясняет парень, не переставая тормошить друга за плечи. Сатору медленно открывает глаза и смотрит в фиолетовый омут невыносимо долго, ослепляя его обладателя искрящимися льдинками. Он поднимает руки и лёгкой прохладой пальцев ведёт по складке меж бровей, нежно разглаживая. Сугуру от этого жеста сначала замирает, а после — неосознанно льнёт к бледной руке, чувствуя, как всевозможные слова застревают где-то в трахее. Сатору уходить не хочет. — У меня нет сейчас урока, учитель заболел, а замену не поставили. Приятный тёплый ветерок колышет угольные пряди, уносит иллюзорные заботы. Сугуру чуть прикрывает глаза и накрывает руку Сатору своей, слегка переплетая их пальцы. Безграничная чистая синева над головой словно намекает, что торопиться совершенно некуда, а время и вовсе бессмысленно. Сугуру ловит взглядом беззаботную и искреннюю улыбку, которая заставляет так же искренне улыбнуться и его самого. — Лжец.У них впереди ещё вся жизнь.