***
Еще в августе, я как-то шел с музыкалки. Да, у меня повернутый препад, и уже в конце лета вызвонил мою мать и они договорились, что я начну учебный год раньше. В пустой музыкальной школе. Только я, Натан Савелич и моя гребанная флейта. Мне до сих пор говорят, как мне повезло учиться у такого уникального педагога, да еще на таком благородном инструменте. Я каждый год тихо надеялся попить компота и поесть кутьи на поминках у этого старого пердуна. И это не потому, что я люблю варёный рис и сухофрукты. Да и всерьёз я не пожелал бы никому смерти, но Натан Савелич из тех, кто заканчивает работать только когда их выносят вперед ногами. Я еще только начинал учиться, он уже еле шоркал по коридорам. Но вот уже выпускной год, и от этого шоркающего звука у меня дергается глаз. Бросить я хотел постоянно, но ведь я у него едиственный ученик, только ради меня работает, а у меня нет совести и уважения. По маминым словам. И вот я просирал последний месяц лета, играя до белых мушек в глазах и боли в пальцах. А всё из-за того, что у меня ЕГЭ, а программа по флейте на год большая, даже без подготовки к экзаменам впритык времени. Мне говорят, что у меня никаких амбиций, раз не хочу усердно заниматься. А у меня эта флейта в кишках уже сидит. И вот, иду я, уже после занятий. Полдень, солнце шпарит, асфальт, как сковородка. Нужно перейти дорогу. А вместо неё река. Выше по улице опять рванула труба. Чертыхаясь под нос, снимаю ботинки, носки, заворачиваю брюки. Я же не на пляж ходил, а к преподавателю, поэтому вид у меня приличный, опять же не по моему мнению. Наступаю в воду. На улице жара, а вода прохладная, хорошо. Плевать, какая в этой мути кишечная палочка плавает, может заболею, и будет повод не ходить на музыку. — Как водичка? Дергаюсь, оборачиваюсь на голос. Стоит парень, улыбается. — Нормально. — Боты свои не похерь — кивает в сторону моей обуви, стоящей на краю бордюра и прямо в сандалиях переходит дорогу. До этого не видел его у нас на районе. Да и потом тоже. Не знаю, почему мне запомнился. Обычный самый. Может из-за этой родинки на щеке, которая сразу в глаза бросилась. Или из-за этих рубцов от прыщей. Я ещё про своё лицо подумал, что зря переживаю, что и похуже бывает. Или потому, что подумал на секунду, что у него губы накрашены. Яркие такие, контрастные. Но он явно не из тех, кто хоть раз гигиеничку в руках держал. Это только я в мороз вазюкаю в три слоя, чтоб без губ к середине зимы не остаться.***
И вот он тут. Со своей компанией идет в ту же сторону, что и мы. Нагруженные пакетами с пивом под завязку, один из них прямо на ходу хлыщет. Машка меня одергивает за рюкзак. — Серж, не беги, а? На, пакет мой возьми лучше. — А, да. Точно. Мы еще вчера договорились, что ждем пока все жопы свои посадят, чтоб подальше от всякого неадеквата сесть, да и от учителей. Машка курит, спалиться не хочет, а то опять дома закроют. Если с перегаром она домой приходит, то и не палит никто. А вот с курением — до скандала каждый раз. Расположились мы на отшибе, в кустах. Василь начал всех от клещей брызгать. Не знаю как там клещи, но я закашлялся. Воняет ядрено. Отец Василю это химоружие сунул. — Назад пойдем, ещё брызнешь, ага? — Маш, если одежду не стирать, то неделю ещё вонять будет. — Ну на всякий. Не знаю, что это вдруг нас в последний год вообще куда-то всей параллелью, двумя классами, повезли. До этого только в ДК водили разве что, и то на учебные фильмы по ОБЖ или военные какие-то. Ну и дискотеки, раз в четверть в том же ДК. Общаются все уже давно по своим компашкам. Кто-то с теми, кто после девятого ушёл даже больше дружит, как Машка, например. Василь вообще до девятого в параллельном учился, а в десятом как-то втроём общаться стали. Сходили пожарили к общему костру сосиски, чипсы открыли. Машка с Василем катку вчерашнюю обсуждают, я в пол уха слушаю. Настроение отстойное. С недавней новости до сих пор отхожу. Мне Натан Савелич заявил, что я буду на последнем звонке играть. Ребята, конечно, посочувствовали, но это было в виде «Не парься, Серж. Пять минут позора и отстрелялся.». И они не про то как я играю, а в общем, про участие в концерте. Машка в девятом тоже выступала. Но одно дело эстрадный танец, группой. И совсем другое — моё заунывное соло. И парит это еще и потому, что Натан Савелич уже начал «подбирать подходящую композицию». — Ты нам-то оставь, Серж! Сидит в тихую, хлебает. — Василь тормошит меня за плечо — Да я держу просто. — Мне давай, я подержу. Ты уже половину бутылки надержал. — Блин, спички есть? Зажигалка сдохла. — Ну всё, Машка, дыши теперь свежим воздухом. — Да иди ты, Вась. Пойду у наших стрельну. — Ты чё унылый какой? — Сам знаешь. — Блин, да до мая ещё сколько может всего поменяться. Харош сейчас грузиться, а? — Да этот задрот мне теперь весь мозг вынесет. — А ты потом как выступишь, мы все охренеем, будем стоя аплодировать, Белова разрыдается, Стыценко цветы подарит… — Издеваешься? Не уснули бы… — Да брось это уже, а? Забей. Тем более последний год. — Только это и радует. Возвращается Машка, крутя в руке желтый крикет. Улыбается. — У кого отжала? — Не отжала, а подарили. Нас к себе зовут. — Семёнов, что ли? — Вот ещё. Я в ту сторону сходила — кивает за поваленное дерево — там пацаны с машстроя сидят. — Тогда может не нас, а тебя? — Я сказала, что с друзьями вернусь. Пойдемте, а? Там у них пива дофига. Оба отказываемся. — Да мы не надолго. Ну Ваась, Серж. Одной страхово. «Ясно. Понравился ей там кто-то.» Встаю, немного покачивает. Пока сидел, трезвее был. — Пошли, если не долго. Василь, если что мы в кусты ушли. В разные. На бревне сидят трое, еще один — на кортах, в костре палкой шебуршит. И этот вот, у дерева околачивается. Все, как на уроке физ-ры, в костюмах. И снарядов для литрбола еще полно. Здороваюсь со всеми за руку. Он Андреем представился, но по разговорам слышу, что его называют Дикой. Неприятное погоняло какое-то. «Чё вообще поперся? Машка болтает сидит, там знакомые общие нашлись. А я на пеньке жопой занозы собираю.» — Серёг! Пиво будешь? — Илья в стакан наливает. — Мешать не хочу, коктейль пил уже. — Не водяру же, градус почти тот же. На. Отпиваю. Прохладное еще. После той сладкой спиртяги и сосисок даже пьется легко. Раньше вообще не нравилось пиво, а тут вдруг вкусным стало. Делаю еще пару хороших глотков. Жарковато, пить охота. Еще чипсы эти крабовые противозные, аж отрыжка от них. Глушу мерзкий привкус еще глотком. Из-за ветра костер на меня дымить начал, встаю и понимаю, что надо отлить. Стакан на пенек, а сам в кусты. Подальше только отойти надо. Под ногами ветки цепляются, запинаюсь за кочку, хватаюсь за дерево. «Ну всё. Мне больше не наливать.» Иду обратно. Наверно. Мне казалось, что оттуда пришел. Или там вот кто-то маячит? Когда моргаю деревья двоиться начинают. «Ебать.» Начинает колотить от страха. Головой кручу — все перед глазами вообще размазывается. «Надо назад, откуда сюда сейчас пришел. Не паниковать.» Возвращаюсь, вроде, в те кусты. Там яма еще рядом была. «Этот пакет растрепанный я проходил или нет?» В ушах вата, не пойму с какой стороны шум слышно. Вижу между деревьев шастает кто-то. Иду туда. Ногой за ногу заплетаюсь, падаю грудиной на твердое что-то. Меня сгибает от боли, вдохнуть не могу. Рот открыт, а вдоха нет. Слезы текут сами, больно, страшно. Меня кто-то поднимает, усаживает, ветровку затянутую на поясе развязывает. — Солнечным уебался, не ссы, Серый, ща отпустит. Со свистом начинаю дышать. Пытаюсь вытереть лицо, руки все в земле. Тру тыльной стороной. Смотрю на сидящего напротив Андрея. Сердце колотит, чувствую, что сейчас блевану. Резко отворачиваюсь, но все равно уляпываю джинсы. Отдышался, уткнул лицо в колени. «Вот позорище...» Потряхивает меня за плечо. — Серёг? — М? — Живой? — Угу. — Встанешь? Упираюсь руками, пробую поднять зад, чувствую, что ладонь левая ободрана. Остаюсь сидеть. — Давай, помогу, отведу. Поднимает меня на ноги, стряхивает зацепившиеся листья. — Держись только нормально — закидывает мою руку себе на плечо. Меня озноб пробрал, колени ходуном. Хорошо, хоть, я на самом деле далеко не уперся. Машка матерится, говорит, что вода и салфетки у неё в рюкзаке остались. Я снова на тот пень с занозами сел, голову вниз опустил. Вернулась Машка с Василем уже. Попил, из той же бутылки умылся, израсходовал все Машкины салфетки. Назад уже сам дошел, протрезвел почти. А там уже все собираться начали. Компания Андрея на той же электричке, что и мы уезжала. Стыдно до ужаса. Всю дорогу смотрел в окно. Повезло, что родители чем-то заняты были и рассказывать про поездку не пришлось. Подсунул грязную одежду в стирку, лёг, почти сразу уснул. Про выступление в тот день даже больше и не вспоминал.