***
Когда он очнулся, первым ощущением была боль. Она наполняла каждую клетку его тела, принося и разочарование, и радость. В конце концов, он снова дышал полной грудью, дуновение ветра из открытого окна ласкало его кожу и как никогда хотелось куда-то бежать и что-то делать. Жить. С другой стороны, он, возможно, упустил шанс завершить многолетнее разочаровывающее приключение, и оказаться в родном и любимом XXI веке. Сильный запах лекарственных трав кружил голову, а благовония, забившиеся в ноздри, были слишком тяжелыми и удушающими, кружили голову, наливали тело тяжестью. Он огляделся и по белым стенам и мелочам, вроде узора на потолке, почти позабытым, мгновенно опознал целительские палаты пика Цаньцао. В бытность свою владетеля пика Цинцзин, Шэнь Цинцю ненавидел эти покои, как ничто напоминающие поместье семьи Цю с их любовью к внешней порядочности и внутренней гнили. Так и на пике целителей, полному, казалось бы, благородных светлых заклинатей, не гнушались использовать любые, абсолютно любые техники, вызывающие даже в нем самом подспудное отвращение. Не в силах сохранять спокойствие, Шэнь Цинцю аккуратно встал с кровати, превозмогая предательскую дрожь в ногах, преодолел несколько шагов до окна и с нескрываемым облегчением распахнул тонкие узорчатые створки из светлого дерева. Внутрь тут же ворвалась свежесть дождливого утра, разгоняя густой запах благовоний. Мелкая водяная пыль обдала его лицо и шею, а тонкий шелковый халат тут же потяжелел от влаги, отчетливее обрисовывая изгибы талии и бедер. Послышались чьи-то осторожные шаги, дверь в затемненную комнату скрипнула и Шэнь Цинцю мгновенно подобрался, отталкивая на второй план сведенные болью мышцы, страх, растерянность и прочее, туманящее рассудок. Он повернулся лицом к посетителю и столкнулся с полным чувств взглядом главы школы. Меньше всего Шэнь Цинцю хотел сейчас видеть именно его. Резкий порыв ледяного ветра ударил в спину, взметнул пряди угольных волос и боковым зрением он еще успел осознать вспышку жемчужно-белого цвета, прежде чем Юэ Цинъюань, будто телепортировавшись к нему близко-близко, захлопнул ставни и стиснул худое запястье стальной хваткой. В глазах на миг потемнело. Прикосновение обожгло Шэнь Цинцю до костей, будто вместо ладони к нему приложили рабское тавро, раскаленное добела. Он бессознательно отшатнулся, увеличивая дистанцию, не отрывая напряженного взгляда от лица Юэ Цинъюаня. Когда-то ему казалось, что он умеет разбираться в людях так же, как и в книгах, однако опыт показал, что все это лишь его глупая самонадеянность: за милой мордашкой ученика и его показной скромностью он десятилетиями не мог рассмотреть монстра, в то же время игнорируя особое отношение к себе со стороны главы школы. Сейчас, при взгляде на обеспокоенного заклинателя он, помимо легкого налета благодарности и неловкости, чувствовал что-то чужое, новое и темное, будто и совсем не его — обиду. — Сяо Цзю, — вымученная улыбка исказила безупречные черты лица заклинателя. Обращение бьет Шэнь Цинцю поддых. Почему вдруг так нестерпимо слышать это имя? Внутри все леденеет и одновременно вскипает, яростью и болью. Он заставляет себя сохранять лицо, растягивает губы в приветственной равнодушной улыбке и нарочито почтительно кланяется: — Юэ-сянси. Черты главы школы Цанцюн дрогнули, морщинки вокруг глаз стали как будто бы глубже — Шэнь Цинцю раньше никогда не использовал это отстраненное формальное обращение, как к совсем чужому человеку — но взгляд его остался таким же тревожным и одновременно радостным. Он, очевидно, уловив корень недовольства Шэнь Цинцю, тут же исправился: — Шэнь-шиди… Как ты? — Благодарю главу школы за беспокойство, — слегка поклонился тот, — этот чувствует себя сносно благодаря заботе целителей Цяньцао. — Я рад это слышать, ся… Шэнь-шиди, — заклинатель осторожно опустился возле низенького столика, тут же с помощью талисмана вскипятив воду в маленьком фарфоровом чайничке лазурного цвета. Он проворно расставил пару полупрозрачных фарфоровых чашек и продолжил приготовление чая, молча приглашая Шэнь Цинцю присоединиться. Наблюдение за методичными движениями Юэ Цинъюаня привело Шэнь Цинцю в подобие внутреннего покоя. Он не рискнул сходу отвергать приглашение, готовясь к, скорее всего, неприятному разговору, и уже через пару минут наслаждался легким ароматом смутно знакомого сорта напитка. — Как долго этот ничтожный злоупотребляет гостеприимством школы? — наконец спросил он, не выдержав повисшей тишины. Смотреть прямо на главу особо не хотелось, так что Шэнь Цинцю упорно сверлил взглядом свою чашку, грея руки ее теплом. — Цанцюн все еще твой дом, Шэнь-шиди, — мягкий укор прозвучал в голосе Юэ Ци, — не говори так, будто обременяешь нас своим присутствием. Шэнь Цинцю поморщился. Это было ложью для него от первого до последнего слова. Цанцюн была для него скорее полем боя, чем домом, а пик Цинцзин — банкой с ядовитыми гадами, выжить в которой мог только кто-то с самым сильным ядом. Не стоит даже и упоминать, каких усилий ему стоило обелить свою репутацию «злодея» когда-то и что пришлось выслушать впоследствии, выбрав Ло Бинхэ и жизнь в мире демонов. Стоило ли это того?— Демонская подстилка, — плюет ему вслед старший ученик с пика Аньдин. Ученики рядом с ним смотрят темными глазами, ненависть и отвращение читаются на их лицах. Он лишь крепче сжимает кулаки, проходит мимо, не удостоив никого из них и взглядом. Лицо одного из учеников знакомое. Не его ли он спас на прошлой ночной охоте, выдернув из-под лап свирепого яо-тигра? Лю Цингэ, образец хладнокровия на совете горных мастеров, не сдерживает выражение лица, стоит ему пройти мимо. Отшатывается, стоит попытаться прикоснуться. Почему так больно ранит его отстраненность? — Доброго дня, шицзе, — приветствует его Ци Цинци и он на секунду застывает в растерянности. — Прости, шимэй, что? — переспрашивает он. Хоть бы просто ослышаться… — Я подумала, что нужно правильно именовать будущую Императрицу, — ухмыляется она и уходит, оставляя его задыхаться гневом и болью.
— Разумеется, школа Цанцюн всегда мне рада, правда, Юэ-шисюн? — кривится он, — Так долго ли я нахожусь на попечении Му Цинфана? — Всего несколько дней. — Что ж, по крайней мере, это достаточно приятная новость, — выдохнул Шэнь Цинцю в свою чашку и пригубил напиток. Вкус горечью прокатился по языку. «Как всегда слишком передержал», — рассеянно подумал он, постукивая ногтем по тонкой фарфоровой стенке. — Цинцю, — осторожно начал Юэ Цинъюань, вырвав мужчину из раздумий, — последние несколько месяцев от тебя не было ни единой весточки, а сегодня… — он запнулся, спрятал руки в рукава богато расшитого белоснежного дасюшена, — сегодня в Знойный дворец прибыло пятнадцать алых паланкинов, а вчера от рассвета до заката справили еще две дюжины свадеб… Шэнь Цинцю крепче сжимает чашку, чувствуя нервную дрожь — Юэ Цинъюань даже его имени не назвал, а липкий ужас уже мягкой волной прокатился по спине, вцепился ледяными пальцами в горло — будто надеясь погасить едва тлеющее биение жизни заклинателя одним лишь призраком, воспоминанием того, кто обманул и предал. — И уважаемый глава школы желает знать… Что именно? — голос его звучит как в разгаре лихорадки: хрипло и глухо. Юэ Цинъюань глубоко вздохнул, будто набираясь смелости, и еще осторожнее продолжил: — Шэнь-шиди, ты знаешь — связи с демоническим Царством годами вызывали споры между школой Цанцюн и Советом заклинателей, после твоего замужества внимание к нам только усилилось, однако, так как этот брак принес только выгоду и благополучие обоим мирам, главы других школ молчали. Теперь же… Три дня назад тебя нашли ученики пика Цаньцао прямо на пороге лечебных палат, слухи уже расползлись по всей школе, и вкупе с происходящим в Знойном дворце… — А, — протянул Шэнь Цинцю, перебивая монолог заклинателя. Горечь на языке лишь усилилась от простого осознания: Юэ Цинъюань, так долго называвшийся братом, постоянно выделяя его и неустанно напоминая о общем прошлом, беспокоился сейчас не о нем самом, а о том, какие проблемы принесет школе появление раненого супруга императора демонов. Бывшего супруга — злобно напомнил внутренний голос. — Что ж, если это тебя так волнует, то уверяю — он за мной не явится. От собственных слов стало так мучительно больно… Хрупкая чашка лопнула в его пальцах. Крошево фарфора разлетелось во все стороны, крупные капли крови из пораненной ладони дробно застучали по светлому лакированному дереву. Шэнь Цинцю будто погрузился в воду, не слыша и не видя больше ничего — грудь сдавило острой обидой, темной и яростной. На Юэ Цинъюаня, на Ло Бинхэ, на Цанцюн и мир заклинателей. И во много раз сильнее и страшнее — на самого себя. Тепло чужой руки вдруг коснулось затылка и все существо заклинателя вскинулось потревоженным зверем. Шея и горло — всегда самая уязвимая точка тела, а потому — тщательно оберегаемая инстинктом самосохранения, что у людей, что у животных. Прежде, чем Шэнь Цинцю осознал свои действия, его зубы звонко клацнули в миллиметре от запястья отпрянувшего Юэ Цинъюаня. В глазах напротив застыло непередаваемое чувство вины и горечи, и Шэнь Юань тут же почувствовал эхо этой вины. Он знал: не убери глава школы руку, он бы вгрыгся в мягкую плоть, стараясь подрать сухожилия и вены. — Шэнь Цинцю!.. — наконец достиг его слуха взволнованный голос. Ему не хотелось отвечать. На смену плеснувшей в кровь звериной ярости почти мгновенно пришло равнодушие и какая-то внутренняя отстраненность. В груди будто что-то хрупнуло, во рту появился металлический привкус, а когда Шэнь Цинцю провел неповрежденной ладонью по лицу, она вся оказалась в алом. Внутри, в сосредоточии внутренней энергии, волной поднялся холод, а затем внезапно сменился невыносимым жаром. Он согнулся, пытаясь утишить боль, раздирающую духовные вены, бессильный как-то остановить этот бурлящий поток усилиями измученного тела и разума. Он еще успел осознать прикосновение чужой ци, только усилившей боль, и вновь погрузился в беспамятство.***
Му Цинфан впервые в жизни не знал, что делать. Вот уже полстолетия он занимал должность главного лекаря школы заклинателей и что только не видел в своей практике, начиная от ранений на ночных охотах, когда адептов приходилось сшивать буквально по кускам, заканчивая премерзкими проклятиями и проявлениями демонической ци. Так что сегодняшний день стал для него неприятным открытием — еще не все лекарские тайны мира он постиг, еще есть куда стремиться. Хорошо это или плохо — он подумает после, в тишине своих комнат, как только избавится от дрожи в руках и выровняет дыхание. Всего сяоши назад амулет на его груди нагрелся, обжигая кожу даже сквозь слои ханьфу, сообщив о проишествии в особых палатах. Пациент там мог быть только один, так что он прервал разговор с каким-то адептом его пика и немедленно поспешил, внутренне негодуя: что опять случилось с сиятельной персоной бывшего мастера пика Цинцзин? Однако негодование сменилось беспокойством, а затем и страхом, тем сильнее, чем ближе он приближался к нужному павильону: концентрация инь ци становилась просто удушающей, все вокруг будто потеряло краски и звуки, а сам павильон, да и ближайшие к нему деревья и даже трава покрылись легким налетом изморози. На пороге комнат Му Цинфан ошеломленно проследил, как его собственное дыхание сначала облаком вырвалось из рта, а затем осыпалось мелкими кристаллами снега — на пике лета! — и рывком распахнул двери. Поток ци тут же ударил его, как разьяренное и раненое животное, метя в грудь, где пылало солнцем золотое ядро, и задевая главные духовные вены, но он все равно, в основном лишь титаническим усилием, перешагнул порог комнаты. Его взгляду открылась ужасающая сцена: в кольце рук главы школы живой стихией в агонии бился Шэнь Цинцю, и именно он являлся источником столь сильной и страшной энергии. Одним движением Му Цинфан метнул в Шэнь Цинцю серебряную иглу, прямо в центр груди над средним даньтянем — и того будто выломало в повоночнике, так сильно энергия бушевала уже внутри тела. В комнате мгновенно стало теплее и Юэ Цинъюань смог расцепить хватку, предоставляя Му Цинфану шанс спасти Шэнь Цинцю. Он, не особо церемонясь, распахнул тонкие нижние одежды, мимоходом поражаясь, насколько истощенным и хрупким выглядел заклинатель, и споро расставил другие иглы, намертво блокируя меридианы тела и шу-точки. Тело Шэнь Цинцю обмякло и даже его лицо разгладилось, являя собой образец умиротворения. Му Цинфан прислушался — дыхание было ровным и глубоким — а затем знаком указал Юэ Цинъюаню помочь ему перенести Цинцю на кровать. Они оба еще несколько фэней держали тонкие запястья, прослеживая внутренний поток энергии, пока, наконец, Му Цинфан не выдохнул с облегчением — самое страшное уже миновало и жизнь Шэнь Цинцю в безопасности. Он молча поднялся и направился к смежной комнате, где хранились нужные лекарства и травы, а Юэ Цинъюань, также не говоря ни слова, последовал за ним. Руки привычно принялись за работу, перетирая травы, пока разум пытался осознать произошедшее. — Как это произошло? — наконец спросил он, отложив керамическую ступку. — Мы просто говорили… — раздался тихий голос главы из-за спины. — Непростой, наверное, был разговор, если еле живой заклинатель смог выдать такой всплеск энергии, — злобно прошипел целитель разворачиваясь к Юэ Цинъюаню. Его полное вины лицо лишь разожгло гнев Му Цинфана, — Я же говорил, Юэ-шисюн, дай ему прийти в себя, не тревожь понапрасну. Думаешь, я зря выделил ему самый отдаленный павильон, почти изолированный от всей школы? Зря запретил любому, кроме тебя, сюда входить? Люди, в таком состоянии, как Шэнь Цинцю, когда мы его нашли, вообще долго живут, ты понимаешь это?! Еще и это! — Разве ничем нельзя помочь ему теперь? — уголки губ главы школы скорбно опустились. Му Цинфан, снова принявшись за перетирание трав, страдальчески выдохнул. Он и раньше сталкивался с настойчивостью и упертостью Юэ Цинъюаня в отношении Шэнь Цинцю, но впервые чувствовал наравне с раздражением абсолютно непрофессиональную растерянность. И беспомощность. — Не могу даже сказать, что знаю, с чем мы имеем дело. Еще вчера я был уверен, что Шэнь Цинцю если и очнется, то не раньше следующей луны. Теперь же вообще сложно сказать, чем все обернется. Ты ведь тоже заметил? — Да, — едва выдохнул Юэ Цинъюань, — никогда не встречал человека с такой сильной инь ци. Это не похоже ни на энергию обиды, что любят использовать темные заклинатели, ни на демоническую ци… Ни даже на тварей Бездны! Если бы я собственными руками не слышал его пульс, я бы подумал, что он… — Давно мертв, — продолжил за него Му Цинфан. Да и правда, это не было похожим ни на что, известное ранее. Шэнь Цинцю одним только этим поставил лекаря в тупик. — Может тогда стоит обратиться к другим школам в поисках подобных случаев? — Не думаю, что это хорошая идея, — Му Цинфан окинул скептическим взглядом главу школы, — Шэнь Цинцю всегда… выделялся в плане привлечения внимания к своей персоне, в особенности в последние годы. Не мне обьяснять, что именно я имею в виду. Пик Цинцзин и так занимает шаткое положение в обществе заклинателей, а теперь и вся школа может оказаться под ударом. — Я знаю это. Но ведь… — вскинулся было Юэ Цинъюань, но напоролся на острый взгляд главного лекаря. — Шэнь Цинцю сейчас — опасен не столько для школы, сколько, в первую очередь, для себя. Я впервые встречаю случай, когда живое, человеческое тело переполняет столь сильная инь ци, способная настолько влиять на окружающий мир. Единственное решение, что я могу предложить сейчас, как лекарь, и даже как советник — наблюдать и не вмешиваться. — Я понимаю. Как думаешь, когда Шэнь Цинцю очнется? Так или иначе, некоторые вопросы требуют ответов, мы не можем позволить себе оставаться в неведеньи. — Можно только ждать и надеяться, Юэ-шисюн. И уже в своих покоях, готовясь ко сну, он непрестанно крутил в голове воспоминания — бывший мастер пика Цинцзин не раз и не два мучился искажениями ци, но каждый раз помощь его или Юэ Цинъюаня, или любого другого заклинателя, когда они вливали свою ци, принималась телом заклинателя. Сейчас же тот скорее напоминал закрытую раковину, а попытки воздействовать чужой ци скорее всего и привели к таким катастрофическим последствиям. Почему? Что именно поменялось, что Цинцю по-другому стал реагировать на лечение? Му Цинфан не мог выбросить подобные мысли из головы. Вся эта ситуация с появлением раненого шисюна, холодным молчанием Знойного дворца до этого, какие-то шепотки и слухи в Цанцюн и других школах — пробуждало беспокойство и опасения. — Да, нужно только ждать. И надеяться, — пробормотал он, погружаясь в сон.***
В свете тусклой новорожденной луны все казалось другим. Он смотрел на изможденное, измученное лицо заклинателя и не мог оторвать взгляда: смоляные пряди облаком рассыпались вокруг лица, только подчеркивая бледность кожи, но даже печать страданий не умалила красоты мужчины перед ним — лишь придала ей особого очарования. Он нежно провел пальцами по скулам, спустился к шее, задержавшись на точке пульса, снова скользнул вниз, задевая трогательно выступающие ключицы — и остановился, прикоснувшись к ледяной коже груди. Прямо под пальцами неистово билась энергия, бушевала огнем и холодом, кусачими искрами ужалила, будто змея, незваного гостя. Он тихо рассмеялся. Аккуратно наклонившись, он прикоснулся к бледным губам в легком поцелуе, вместе с диханием выдыхая ручеек ярко алой ци, мгновенно растворившейся в духовных венах заклинателя. Тот задышал ровнее, спокойнее, будто холодное забвение переменилось на обычный здоровый сон. Под изящными пальцами даньтянь запульсировал сильнее, энергия заструилась ровным потоком, больше не принося боли. Он еще раз прикоснулся к заклинателю в поцелуе, ласково погладил ладонь, поцеловал уже запястье, губами отмерив сердцебиение. — Подождите еще немного, мастер Шэнь. И исчез так же бесшумно, как и появился.