Стрелка компаса всегда указывает на север

      — У–ух, а ты мощный! — добродушно прогудел незнакомец, пока я тихо ворчал от боли. — Я тебе нехило навалял, а ты очнулся меньше, чем через час! Ты меня удивляешь, малец!       Я беззлобно сверкнул глазами, но не стал словесно припираться, а просто послушно шёл позади. К моему огромному удивлению, я не испытывал какой-то злости к этому здоровенному мужику. Скорее я чувствовал, что не понимаю его. Почему он не оставил меня истекать кровью и умирать на улице, а забрал с собой, дождавшись, когда я приду в себя? Сила его сокрушительных ударов была велика, но она не задела мои энергетические центры, а лишь на короткое время их заблокировала. Я чувствовал лишь небольшое недомогание, но в целом это всё было терпимо. Бывало намного хуже.       Я молчал, а мужик продолжал говорить. Он напоминал мне шумного пушистого шмеля, который назойливо жужжит над ухом:       — Меня зовут Кейзо, — представился здоровяк, слегка оглянувшись через плечо на меня. — Я основатель додзё, которое называется сорю.       Я угрюмо угукнул, разглядывая поместье, по которому мы шли, и прислушался. Если это место, в котором обучают боевым искусствам, то почему здесь так тихо и мирно в самый разгар дня?       «Мутный ты какой-то, Кейзо...» — подумал я, с подозрением прищуриваясь в спину Кейзо.       Мужчина, словно прочитав мои мысли, ненавязчиво добавил, положив руку на своё плечо, слегка разминая его:       — Так вышло, что у меня нет ни одного ученика, — он неловко усмехнулся. — На жизнь я зарабатываю выполняя разные поручения там да сям.       «Ну, прямо как я...», — подумал я, вспоминая как все эти годы после изгнания выполнял разного рода задания за гроши.       — Прямо как ты! — Кейзо, не оборачиваясь на меня, согнул руку в локте, а другую положил на её бицепс. Даже не видя его выражения лица, я знал, что он улыбается.       «Как у тебя рот ещё не свело от постоянной улыбки...?» — мысленно спросил у него я, изогнув недовольно бровь, надеясь, что хотя бы на эти мысли Кейзо мне не ответит.       Я всё никак не решался заговорить с ним. Будто подбирал в голове слова и вопросы, которые хотел бы ему задать и не показаться при этом грубым. Но всё как-то спутывалось, и я просто не знал, как начать. Лучшей тактикой я выбрал молчание, потому что когда не знаешь, что хочешь сказать, то лучше промолчать.       — Первым делом я бы хотел тебя попросить позаботиться о моей больной дочке, — я уловил в голосе Кейзо, что он немного посерьёзнел, и от этого насторожился. — У меня есть работа, поэтому оставляю её на тебя.       Я непонимающе уставился на затылок Кейзо, просверливая его немым вопросом. Я ещё больше не понимал этого человека.       Кейзо неожиданно остановился, и я чуть не врезался в него, но вовремя затормозил.       — Моя жена утопилась, устав от заботы о ней, — я не сомневался, что Кейзо даже о таких вещах говорил с улыбкой, но голос выдавал непередаваемую скорбь от утраты, которая мне была хорошо знакома. — Занятие не из лёгких, да...       Я захотел обойти здоровяка, чтобы посмотреть ему в глаза. Мне надоело тупо смотреть в его затылок и я решил, что нужно бы что-то сказать. Но он меня опередил:       — Да уж, я оказался так слаб, что в итоге это стало тяжким бременем для обеих...       Я опустил голову и всматривался в ровные половицы. Громко выдохнув, я наконец-то осмелился заговорить с Кейзо:       — Неужели Вы и правда собираетесь доверить свою дочь преступнику? — мой голос звучал мрачно, почти безнадёжно. Я видел в Кейзо глубоко отчаявшегося старого дурака, который перекладывает свою ответственность в виде больной дочери на чужого человека.       Что вообще творится в его голове?!       Неожиданно энергично Кейзо ко мне развернулся, ослепив меня своей солнечной улыбкой, от которой меня внутри скрючило.       — Из этого преступника я собственноручно выбил всю дурь, которая была в его голове! Так что всё будет в порядке. Я верю в тебя!       Я растерялся и не знал, как мне быть в такой ситуации. Я не нашёл в себе слов, чтобы ответить, и просто вылупил на него глаза от удивления. Мне показалось, что от такого напряжения и шока у меня вот-вот отвалятся ресницы. Кейзо же, хохотнув, толкнул меня, попутно открыв дверь, к которой мы всё это время держали путь.       — Вот и моя дочь — Коюки, — сказал Кейзо, подтолкнув меня чуть внутрь просторной комнаты.       Когда Кейзо упомянул о дочери, я ожидал увидеть совсем малышку, за которой нужен уход, а передо мной оказалась достаточно взрослая девушка. Ну, не то чтобы взрослая. Могу предположить, что она всего лишь на каких-то пару лет меня младше, но не больше. Выглядела она довольно болезненно и из-за этого несколько вымученно. Мутные, болезненные глаза удивлённо на меня смотрели, и в них я прочитал немой вопрос, адресованный мне. Что-то внутри меня кольнуло. Она мне кого-то напоминала. Всё её существо о ком-то говорило, но мне словно отшибло память.       Когда девушка закашляла, я вдруг встрепенулся, но подавил в себе желание подбежать к ней, чтобы чем-то сейчас помочь. Сам не знаю, чем. Когда отец начинал кашлять, я всегда спешил ему чем-либо помочь.       Отец?!       Та же скрюченная поза, прижатые ладони ко рту, словно они помогут подавить этот острый прорывающийся кашель и виноватый взгляд. Когда я почувствовал этот знакомый взгляд, которым меня всегда встречал отец, моё лицо заметно расслабилось. Я словно на короткий миг почувствовал себя дома и во мне проснулось какое-то уже забытое и почти родное чувство, что я кому-то нужен. Или что мне нужно о ком-то заботиться.       — Коюки, доченька! — Кейзо прошагал в сторону постели девушки, которая слабо улыбнулась ему. — Выглядишь намного лучше, чем утром!       — Папа, ты как всегда оптимистичен! — Коюки слегка улыбнулась и я заметил, что они с Кейзо в этом очень похожи. Улыбка у неё явно от отца. — Мне лег...       Она сдавленно закашляла в кулачок, отведя взгляд от отца. Я прошёл ближе, чтобы не стоять у входа, и продолжал молча наблюдать за членами семьи.       — Коюки, у меня к тебя будет одно задание! — Кейзо заговорщически обратился к Коюки, чуть наклонившись к ней. — Видишь того мальца позади меня?       Коюки недоверчиво покосилась на меня и неуверенно кивнула отцу.       — Он не говорит мне своё имя! Тебе придётся его разговорить, пока меня не будет. Справишься? — Кейзо подмигнул дочери, положив большую ладонь ей на маленькое круглое плечико.       — Ага, — несколько рассеянно отозвалась Коюки, неуверенно кивнув. — Будь осторожен, папа!       Кейзо поспешил удалиться из комнаты, но прежде, чем уйти, он решительно на меня посмотрел:       — Я скоро вернусь. Вверяю её тебе, удалец!       И ушёл.       Мы остались с Коюки вдвоём. Она явно чувствовала себя неловко в моём присутствии, но я не винил её в этом. Мне самому было неловко оттого, что ей неловко. Не представляю, какого это — жить с таким легкомысленным и сумасбродным отцом, как Кейзо.       Осмотрев комнату, я заметил, что здесь достаточно много лекарств и, в принципе, всего было в достатке, чтобы заботиться о больной. Только некому было этим заниматься. Я почесал затылок, думая, с чего бы начать. Логичнее было бы спросить о состоянии Коюки у неё самой. Ну так, для начала.       — У тебя… — неуверенно произнесла девушка, разглядывая моё лицо и руки. Я уже приготовился к тому, что она начнёт расспрашивать о татуировках или о ресницах. Я мысленно себя настроил на шквал предстоящих расспросов.       Однако...       — ... лицо разбито. Ты весь в синяках и ссадинах! Как ты?       Это определённо был не тот вопрос, который я ожидал от неё услышать. Я даже растерялся и промычал что-то несвязное в ответ. Мне стало неловко от её вопроса.       «Это ведь я должен спрашивать о том, как ты, разве нет?» — подумал я, не зная, как продолжить этот разговор.       — Эм-м-м, — я хотел было что-то сказать, но слова так и не складывались на языке. Было очень неловко. Её вопрос меня застал врасплох.       — Прости...

* * *

      Почему болеющие люди постоянно извиняются?       За то, что занимают твоё время или за то, что громко кашляют...?       За то, что не могут работать...?       Они хотят быть самодостаточными.       Их кашель не прекращается, они не могут дышать! И они страдают больше всех.       — Прости меня, Хакуджи...       — Отец, всё в порядке.       Я всегда готов был помочь. Для меня это никогда не было проблемой.       Ночи были достаточно напряжёнными. Если днём Коюки ещё хорошо себя чувствовала, то к ночи у неё появлялся жар и приходилось ей часто менять полотенце на голове. На щеках у неё блестел нездоровый румянец, который не предвещал ничего хорошего.       — Коюки, — тихо обратился к девушке я, — тебе нужно поменять одежду и простыни.       — Н-не нужно, — я заметил, как в её голосе звучало недоверие и страх, которые были вполне объяснимы по отношению ко мне. Я бы тоже на её месте не доверял, но...       — Пожалуйста. У тебя сильный жар и ты сильно вспотела. Я обещаю, что ничего тебе не сделаю, — я протянул ей мизинец в знак того, что сдержу своё слово.       — Х-хорошо, — с опасением, но девушка всё же протянула свой мизинец в ответ, и мы срепили обещание пожатием.       Я помог ей встать, чтобы быстро поменять ей простыни, а затем отправился в уборную. Хорошо ещё, что запаса воды было достаточно, и не нужно было бегать к колодцу. Когда постель была готова, я провёл и Коюки в уборную, чтобы помочь ей. Когда все необходимые процедуры были выполнены, я заботливо уложил её обратно, но уже в сухую постель. Девушка кашляла и тихо извинялась за это.       — П-прости... Кх-кх...       — Всё в порядке, — я выжал мокрую тряпку и начал аккуратно обтирать открытые части тела Коюки.       Тонкие и слегка потрескавшиеся губы Коюки поджались, и я понимал, что она чувствует себя очень виноватой передо мной.       За что? Из-за того, что чувствует себя беспомощной?       — Знаешь... — начал вдруг я, обтирая запястья, шею и плечи Коюки, — раньше я ухаживал за больным отцом. Что-то сделать или чем-то помочь для меня не является сложным или противным. Может, я таким и не кажусь на первый взгляд, — я демонстративно фыркнул и положил свежее влажное полотенце на лоб Коюки, — но я достаточно терпеливый. Так что ты мне не надоешь своими просьбами.       Мне показалось, или я немного улыбнулся?       Коюки, кажется, это заметила и тоже удивилась, не меньше меня самого.       — Как тебя зовут? — спросила она, всматриваясь в меня своими большими бледно-коралловыми глазами. — Ты так и не представился.       Я едва слышно усмехнулся:       — Моё имя Хакуджи, Коюки-чан.       — Какое интересное имя. Ха-ку-джи...       Примерно в этот момент девушка сонно закрыла глаза и мирно засопела. Я облегчённо вздохнул и взглянул в своё отражение в воде. На меня смотрел юноша с чёрными, короткими волосами, бледно-сиреневыми ресницами и светло-голубыми глазами. Синяки и ссадины потихоньку сходили, но всё ещё красовались на лице. Я уже довольно долго всматривался в собственное отражение, когда мне вдруг показалось, что я увидел что-то подозрительное и странное в нём.       Будто не себя самого.       Но, не придав этому никакого значения, мысленно отмахнулся и отправился спать.

* * *

      — А-а-а, вон оно как! Пишется как «Кома» в «Комаину», так «Хаку» в «Хакуджи», — весело рассуждал Кейзо, отпивая воду из чаши. — Сильное имя для такого удальца!       Я ничего не ответил, лишь согласно кивнул. Я не заметил, как прошло где-то две недели (а может и больше) моего пребывания в этом странном, но уже таком родном поместье. Я быстро привык к этим стенам, степенно плывущим облакам над нами и звонко щебечущим птицам. Даже солнце как-то по-особенному тепло светило в этом месте, а луна была более яркой и приветливой. В местный быт я также быстро влился. Собственно, ещё с детства и особенно, когда отец слёг, я рано приучился к самодисциплине, поэтому у меня с этим не было никаких проблем. Единственное, что добавились — это тренировки с Кейзо. Что ж, я был вполне не против такого расклада!       — Знаешь, Хакуджи, а мы с тобой похожи, — Кейзо указал на меня пальцем, передавая мне ковш с питьевой водой. — Тебе ведь тоже нужно что-то защищать, как комаину защищает святилище! Разве не так?       — Ну... — я призадумался, отпив воду, а затем неуверенно ответил. — Наверное, Вы правы, сенсей.       Я достаточно быстро признал Кейзо своим учителем. Ещё с первой нашей встречи он показал мне свою силу, которую я признал и... Я уважаю таких, как он. Я ненавижу трусов и слабаков. Искренне презираю их, потому что слабые люди никогда не сражаются лицом к лицу, а делают что-то подлое и мерзкое. У них нет терпения. И они всегда будут быстро пожинать то, что сеют.       Кейзо был не таким. Он был сильным и благородным по своей природе. Несмотря на его лёгкую и поверхностную чудаковатость, я во многом был с ним согласен. Мне импонировали его идеалы и прекрасное учение сорю.       — Учитель, позвольте спросить! — вежливо обратился я, прежде чем отправиться к Коюки.       — Я слушаю тебя, Хакуджи!       — Расскажите, пожалуйста, откуда у Вас во владении эти земли? Вы ведь ну, — я почесал затылок, — не самурай и не аристократ.       Кейзо добродушно фыркнул и охотно решился рассказать мне свою историю:       — Так вышло, что случайно проходя мимо леса в сторону храма богини Инари я наткнулся на банду мародёров, которые решили ограбить одинокого старика. Сам понимаешь, что негоже бросать человека, тем более пожилого и беззащитного, в такой беде!       Я согласно закивал. Мой взгляд выдавал жадное желание услышать продолжение истории учителя, как у маленького ребёнка, который хочет узнать, чем закончится сказка. Кейзо рассмеялся и продолжил:       — Уже тогда я активно использовал благородное искусство сорю, которое не раз меня выручало в передрягах. Так и в этот раз. Старик, которого я спас, был глубоко впечатлён моим искусством. Как выяснилось, у него не было наследников, и он был последним самураем своего подразделения. Его звали Ямамото. Он был стариком, который давно сложил свой клинок, и сам признавался, что ему осталось недолго. Ямамото-сан высоко оценил сорю, сказав, что это боевое искусство способно изменить мир. Что в нём сокрыто великое будущее...       Я чувствовал воодушевление от рассказа Кейзо. Было в этой истории действительно что-то одновременно сказочное и воодушевляющее.       — Так и досталось мне старое додзё и земли старика Ямамото. Однако, нет худа без добра, — я нахмурился после этих слов Кейзо, на что он поспешил дать мне сразу ответ. — Если ты заметил, то у нас по соседству имеется кендзюцу. К сожалению, наше сорю вот уже который год не даёт им покоя. Сколько людей не пыталось прибрать эти земли и всё, что было связано с додзё, то их попытки были неминуемо обречены на провал. Чтоб ты понимал – они меня до сих пор вызывают на спарринг, в котором всегда проигрывают.       — Слабаки! — довольно фыркнул я. — Они Вам не ровня, учитель.       — Я ответил на твой вопрос, мой ученик?       Я заметно приободрился.       — Да! С Вашего позволения, я пойду, сенсей!       Мы одновременно поклонились друг другу и разошлись по разные стороны. Я поспешил к Коюки, которая меня заждалась. Так, я бодро бежал в сторону комнаты, и надеялся, что ей стало лучше. Состояние Коюки было скачущим — то резко становилось настолько хорошо, что она вот-вот может пойти на выздоровление, то вновь очень плохо. Настолько, что мне становилрсь не по себе от того, что в какой-то момент Коюки может не проснуться...       Встряхнув головой, я отогнал эти мысли прочь, как только раздвинул двери.       — Я вхожу!       — Хакуджи-сан... — вяло поприветствовала Коюки, подняв ладошку в знак приветствия.       Мы особо с ней не разговаривали, потому что Коюки ещё не совсем привыкла ко мне и к тому, что о ней заботится кто-то посторонний. Я, собственно, не настаивал на том, чтобы мы обязательно общались и прочее. Я спокойно выполнял свои обязанности, если Коюки что-то было нужно, а после занимался своими делами, пока она спит.       — Прости, Хакуджи-сан, из-за меня ты… — Коюки не договорила, потому что сильно раскашлялась, и я быстро подал ей чашу с водой. Я помог ей приподняться, чтобы она после приступа смогла спокойно пить и не поперхнуться. Одарив меня благодарным взглядом, она продолжила: — ...не можешь нормально посвящать время тренировкам или развеяться где-то за пределами додзё.       — Свободного временя для тренировок у меня больше, чем ты можешь себе представить. Так что не беспокойся об этом, — терпеливо сказал я, мягко уложив её голову на подушку и поставив чашу с водой на поднос возле кровати. — А о том, чтобы развеяться, я особо не думал. Не думал, значит не было в этом необходимости.       Я выжимал тряпку, о чём-то своём задумавшись. Однако, кожей я почувствовал, как взгляд Коюки внимательно следит за мной и рассматривает мои руки:       — У тебя очень красивые и сильные руки, — тихо прошептала она, а из-за такой неожиданности у меня аж тряпка выскользнула из рук прям в деревянное ведро. У меня покраснели уши от её слов.       «Эта девушка умеет удивлять... — подумал я. — Ни разу за это время не спросила меня о татуировках и ресницах, и говорит какие-то странные вещи... но приятные».       Коюки, видимо, тоже сильно засмущалась от сказанного и, густо порозовев, отвернулась от меня. Я не знал как правильно отреагировать на её слова и задумался, уставившись на ведро с водой.       — Э-э-э… Спасибо?       Лучше я ничего не придумал, что сказать в такой ситуации. Чувствовал себя немного глупо и смущённо. Кончики ушей всё ещё пылали. Я достал тряпку, которую до этого старательно выжимал, и заново повторил этот процесс. Когда я только собирался положить её на лоб девушки, та сама, всё ещё в красках смущения, повернулась ко мне и заговорила:       — Сегодня ночью будут фейерверки. Обязательно сходи посмотреть.       — И правда, — согласился я и коснулся кончиком указательного пальца лба Коюки.— Я могу отнести тебя к западному мосту, когда твоя голова пройдёт! Вместе и посмотрим.       Коюки непонимающе захлопала ресницами и, кажется, даже голос оживился:       — Что?       — Если сегодня не выйдет, то обязательно сходим в следующем году, или ещё через год. Просто...— я замолчал, задумавшись, а затем добавил, — сходим в другой раз, когда тебе станет лучше, — пообещал я, заботливо положив мокрое маленькое полотенце ей на лоб. Когда наши взгляды пересеклись, я увидел в них непередаваемую благодарность ко мне.       — Обещаешь? — с надеждой спросила она вдруг.       — Обещаю.       Её глаза в миг сделались больше, и из них стеклянными бусинами посыпались слёзы. Коюки жалобно заплакала после моих слов, закрыв лицо ладошками. Я сильно растерялся и не понял, что сказал не так. С одной стороны, меня несколько раздражал её плач, потому что меня в принципе раздражали люди, которые плачут. Но, с другой — мне стало как-то не по себе, что она вот так плакала, хотя я её не обидел. Вроде...       — Коюки-чан? — я легонько коснулся её плеча, чтобы как-то напомнить о своём присутствии и попытаться успокоить. — Всё... в порядке?       Коюки оторвала свои маленькие ладони от лица, и посмотрела на меня слегка опухшими и мокрыми, но в тоже время счастливыми глазами. Я ещё больше смутился, но внутренне как-то успокоился.       — Спасибо, Хакуджи-сан...       И она снова заплакала, но только теперь — глядя мне прямо в глаза.       — Э-э, Коюки, перестань, пожалуйста! — засуетился я, аккуратно вытирая слёзы с её щёк. — Тебя же снова может начать лихорадить! Я ведь не сказал ничего плохого и...       — Всё в порядке.       Она вдруг коснулась моей руки, и мне почему-то стало очень спокойно и хорошо в один миг.