Ты ещё об этом помнишь?...

СССР был готов подпрыгнуть от неожиданности. С одной стороны, конечно, было хорошо, что он в состоянии говорить, но с другой… Спокойнее было, когда он всё же без сознания и молчит. Прочистив горло, Союз сказал бесстрастным тоном, не выдавая ни малейшей эмоции: — Не забывай, как и с кем ты разговариваешь. — О-о, и с кем же я таким важным разговариваю? — саркастично хмыкнул Рейх, закатив глаза, будто нарочно провоцируя. — С тем, кто подарил тебе второй шанс, — прорычал коммунист, испепеляя собеседника взглядом. — Лучше бы не давал, — прошептал Третий, но Совету это не помешало прекрасно расслышать чужие слова. — Знаешь, я никогда, слышишь, никогда не буду тебе, такому тупому и наивному, благодарен за это. Ты мне дал второй шанс, — тут нацист уже более уверенно начал говорить, с расстановкой, смакуя каждое слово, — но это не значит, что он мне вообще был нужен! Я просто хотел… — Да ты что? Не ожидал от тебя такой наглости, конечно. Ладно, ты сделал свой выбор. Но поясни мне, такому глупенькому и наивному, в чём был смысл твоего самоубийства? Чего ты хотел в тот момент? — Тебя что, как-то это касается? — фриц взглянул на русского, который ответил лишь молчанием. — Ну молчи, молчи. А я, так уж и быть, расскажу, раз уж так невмоготу. — У социалиста зачесались руки, он сжал кулаки, чтобы ненароком не дать по и так искалеченной роже немца. — Знаешь, тогда я думал, что убить самого себя лучше, чем тебя убьёт кто-то другой. До этого, я считал, что самоубийство, или же суицид, это признак человеческой слабости. Так как это ещё и проявление, мм… усталости. Что же касается меня, то это — неприемлемо. Но знаешь, я несколько поменял своё мнение. Но исключительно в отношении суицида. Ведь, когда выхода нет, ты готов пойти на всё. Вот так же и я. И думаю, ты понимаешь, что у меня до сих пор нет выхода. — Хах, нет выхода! — рассмеялся СССР, но тут же поменялся в лице. — Я тебе этот выход предоставил. Но, как я понимаю, ты пользоваться им не будешь. — Тогда я хотел просто умереть! Меня теперь всю жизнь будут гнобить, как ты не понимаешь! Я просто хотел, чтобы меня все забыли. — Рейх, пойми, ты не сможешь сделать так, чтобы тебя забыли. Даже путём своей смерти. Искупить вину нельзя смертью. Искупить вину можно только вторым шансом. Только тем, что ты действительно исправишься. — Ха-ха. Мне не нужен второй шанс! Для меня это как… как медвежья услуга, ясно?! — Ох, очень жаль. Очень жаль, что ты не хочешь видеть дальше своего носа. И плачевно то, что ты даёшь второй шанс человеку, который тебя предал, а он даже не понимает, зачем, — прорычал последнее слово коммунист, сверля собеседника разгневанным взглядом. — Ты же не всегда был таким… Мы же дружили в детстве, помнишь? — Ошибаешься, очень сильно ошибаешься. Мне очень жаль, что ты никогда этого не замечал, но я всегда был, есть и буду таким. А то что было тогда, это даже нельзя было назвать дружбой. Просто нам обоим было скучно и всё. Поэтому мы общались. Но это никогда не была дружба. — О нет, Рейх, это была дружба. И да, ты всегда был, есть и будешь таким. Но нет, не кровожадным диктатором, нет. Ты всегда будешь тем самым робким мальчишкой, который боялся своего отца. — С твоей стороны крайне глупо доверять мне вновь… — снова перешёл на шёпот немец, отворачивая голову. — С твоей стороны крайне глупо пренебрегать этим доверием вновь, — также шёпотом ответил Совет, отходя от кровати и резко поворачиваясь в сторону двери и скрываясь за ней. — Hier… Ahh, das spielt keine Rolle (Вот же… Ааа, это не имеет значения). Третий попытался подняться с кровати. Голова заныла при попытке встать, так что Рейх беспомощно рухнул обратно. Почувствовав, как что-то горячее стекает по голове около уха, он приложил руку и нащупал вязкую субстанцию в области виска. Проведя пальцами по ней, он поднёс ладонь к глазам. На кончиках пальцев осталась тёмно-бордовая кровь, которая стекала по руке. Фриц снова попытался подняться, что, к его удивлению, удалось, и он, хватаясь за стену, пошёл к предполагаемой ванной комнате, на негнущихся и заплетающихся ногах, свободной рукой хватаясь за кровоточащий висок. Не дойдя пару метров до «пункта назначения», он резко вцепился рукой за стену, чуть ли не впиваясь в неё ногтями. В глазах резко потемнело, и Нацистской Германии пришлось «отодрать» руку от головы, чтобы так же вцепиться в стену. Он начал сползать вниз по ней, судорожно хватая ртом воздух, которого, в один момент, стало критически не хватать. — Helfen (Помогите)… — из последних сил просипел экс-диктатор, проваливаясь в беспамятство.

***

— Блять! Ёб твою мать, да что ж это такое, а? — будто сквозь пелену послышалась русская ругань, эхом раздаваясь в голове. — Эй, ты меня слышишь? Ау! Есть контакт? — Союз пощёлкал пальцами вокруг лица Рейха, который лежал с открытыми глазами, пусто уставившись в одну точку. Вдруг, от него же послышался болезненный стон, сопровождаемый всё ещё помутнённым взглядом, хоть уже и более осмысленным, который остановился на социалисте. — Ну живой хоть, и то радует, — пробормотал себе под нос революционер, поднимая Третьего из лужи его собственной крови. Любые звуки у фрица в голове отдавались вспышками сильной боли, отчего он зашипел. На глаза навернулись слёзы, которые ещё больше застилали пространство тонкой плёнкой. Рейх пытался их сморгнуть, чтобы Советский не заметил хотя бы этой слабости, но вышло из рук вон плохо, капля солёной жидкости скатилась по щеке, обжигая кожу. — Тихо, тихо, ты чего? — прошептал СССР как-то… ласково? — Прости… меня… — прохрипел нацист, поднимая невидящие и потускневшие глаза на коммуниста. — Ч-чего? — Союз остановился как вкопанный около кровати, пытаясь разглядеть хоть какую-то эмоцию на лице Рейха. Тот лишь устало улыбнулся, но вскоре эту улыбку перекрыла болезненная гримаса. Немец сжался на руках у Совета, после чего расслабился и уставился в потолок остекленевшим взглядом. Изо рта вырвался воздух. — Эй, т-ты что?! Нет, Рейх, нет! Давай, ты у нас живчик, ну не умрёшь ты только из-за избиения какими-то мудаками! Давай, вдох — выдох! — по лицу Союза скатилась слеза и шлёпнулась на лицо Третьего. — Ну же, живи! — русский положил на кровать немца, садясь рядом на полу и прислоняясь головой к каркасу спального места. — Рейх… Я простил тебя, как же ты не понимаешь… Только живи, прошу, только живи… Ты ни в чём не виноват… Я знаю, что тебя поставили под дуло пистолета, то, что управлял в основном всем не ты! Я простил тебя… Рейх… Живи, прошу…

***

Вокруг был странный лес. Он слегка искажался каждую секунду, будто проходила рябь по воде. Было странно спокойно и тихо. Хотелось остаться здесь подольше. Тёплый ветер ласкал лицо, слегка разметая волосы. Птицы приглушённо пели свои трели. Я поднялся с травы и огляделся вокруг. Меня окружали деревья, сквозь их листву пятнами проходил солнечный свет. Но была одна странность — все краски были словно потускневшими и пожелтевшими, словно старые цветные фотографии. Я увидел перед собой тропинку, которая вела вглубь леса, но там было очень темно и пространство застилал туман. Я повернулся в другую сторону и увидел светлое пространство, что очень манило меня теплом, в то время как с противоположной стороны веяло холодом. Я хотел пойти к свету, как вдруг услышал срывающийся голос в голове: — Ну же, живи! Я помотал головой, но мне показалось, что голос звучал не только в моей голове, а будто раскатывался по пространству и шёл откуда-то из темноты. Я прогнал это наваждение и уже было сделал шаг в сторону света. Но меня вдруг остановило что-то неописуемое. Я попытался вновь вспомнить этот голос, но всё не мог. Не мог понять, где я его слышал. Я решил сойти с тропинки и идти вглубь леса, но не в сторону темноты, не в сторону света. Мне казалось, что у обеих сторон нет выхода для меня. Я должен идти куда-то наперекор, куда-то в другую сторону. Я устремился к озеру, что также показалось мне очень знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел. Вокруг озера, хотя нет, это была широкая река, располагалась зелёная полянка, на которой всё было залито светом. Он приятно пригревал, и я лёг на этой полянке. Всё здесь мне казалось одновременно невозвратно далёким и родным, светлым, очень близким. — Как же здесь хорошо… — произнёс я, блаженно вдохнув приятный летний аромат. Я поднялся со своего места, почему-то голову стало резко припекать, и я приблизился к реке. Вода была прозрачной, можно было разглядеть каждый камушек на дне, саму же водную гладь не нарушала даже лёгкая рябь, на ней легко играли солнечные зайчики. Сразу захотелось поймать одного, но я воздержался от такого желания. Вместо этого я взглянул на своё отражение. По ту сторону воды на меня посмотрело сухое, уставшее лицо, с резкими чертами лица. Скулы у этого мужчины выпирали, а красные глаза смотрели как-то потерянно, странно. Даже не верилось, что этим человеком был я — Третий Рейх. Внезапно на небо выползли тяжёлые, серо-синие тучи, за которыми скрылось солнце. А было ли оно вообще? Было ли небо, или мне это показалось? В спину начал дуть пронзительный, холодный, леденящий и пробирающий до костей ветер. Водная рябь покрылась рябью, что походила на тонкую паутинку. Всё ещё вглядываясь в своё отражение, я заметил, как за спиной показался чёрный силуэт. Глаза, цвета хорошего, красного вина, светились в этой мгле и прожигали взглядом меня. Я стремительно обернулся и увидел человека. Он был одет в чёрный кожаный плащ, который развивался на ветру. На нём были такие же чёрные брюки и мундир. Мрачный образ дополняло нахмуренное лицо. — Ну здравствуй, сын, — спокойно произнёс этот человек, опуская руку на моё плечо. Его ладонь была настолько холодная, что этот леденящий душу холод чувствовался даже через ткань одежды. Этот холод обжигал кожу, и не был похож на обычные холодные руки. Нет, этот холод я узнаю из тысячи. Это был холод мёртвого тела. Внутри я хотел отшатнуться, убежать, всё во мне било тревогу, всё моё существо желало скрыться от этого пронзительного взгляда, который пожелал забыть навсегда, от холода этих мёртвых рук, от которого всё тело леденело, просто хотелось убежать. Но почему-то я не мог. Я стоял как вкопанный перед ним, не в силах даже отвести взгляд. — Не думал, что ты так рано, — ухмыльнулся Германская Империя, показав острые клыки. — В к-каком это смысле? — предательски задрожал мой голос, из-за этого захотелось провалиться прямо сквозь эту землю. — Хах, ты до сих пор не понял, — рассмеялся милитарист, убирая руку с плеча своего преемника, покачав головой. — А что я должен понять? — пересилил я самого себя, продолжая стоять перед ним, не отводя взгляда. — Рейх, что тебе напоминает это место? — Лес… — совсем тихо ответил я. — А какой именно лес, разве не узнаёшь, м? — кайзер склонил голову. — Он мне должен что-то напоминать? — я повторил жест отца, раздумывая, что же это за необыкновенный лес такой. — Поверь, напомнит. Сейчас выбор остаётся только за тобой. Ты можешь пойти за мной, либо ты можешь продолжать бороться, — даже как-то странно улыбнулся Империя, я никогда не видел, чтобы он улыбался искренне и даже как-то… тепло что ли? — Выбор за тобой… — Но что это значит?.. — я протянул руку к нему, но милитарист растаял в воздухе. Вместе с Германской Империей ушли с неба облака, показалось тёплое солнце. Ледяной, пробирающий ветер сменился на тёплый, мягкий ветерок. Вода успокоилась и снова стала гладкой. Вдруг из глубины леса послышались голоса. Мой, как бы странно это ни было и чей-то ещё. До боли знакомый. До боли родной, но будто всё равно далёкий. Этот голос я узнаю из тысячи, но я не понимал, кому он принадлежит. Я шмыгнул в кусты, чтобы меня не заметили. На полянку вышли два мальчика: один был высокий, рыжий, со светлыми глазами, весь его вид выдавал его задорный и дерзкий характер и преисполненное добротой сердце. Другой был слегка пониже, с красными глазами и заострёнными чертами лица. В этом мальчишке я узнал самого себя. — Ну красота же! А ты идти не хотел! — воскликнул рыжеволосый парень, чуть ли не прыгая от восторга по поляне. — Да-да, красиво, — закатил глаза маленький я, но вскоре не смог сдержать улыбку от такого счастливого товарища. Почему-то сердце затрепетало при виде рыжеволосого, хоть я всё ещё не мог припомнить этого человека. Во мне внезапно проснулась какая-то тоска, и в это же время уверенность, что они меня не видят, не слышат. Хотелось прикоснуться к ним, потрепать по голове, просто захотелось побыть рядом. До боли захотелось. Я начал медленно выходить из куста и идти к этим двум. Они и вправду меня не видели. Может, это было в силу того, что я просто подошёл сзади. Мальчики устроились у самой кромки воды, так что заглянуть в отражение не составило труда. Я глянул в воду и отпрыгнул. Меня не было в этом отражении. Были только они двое. Внезапно, пространство исказилось, и я будто начал падать в пропасть. В темноту, в небытие. Голову раскалывало, всё двоилось. — Рейх… Я простил тебя, как же ты не понимаешь… — сказал тот же самый голос в голове, как и было в начале. Он простил? Простил?! Что…? Но… Как? Я же столько всего наговорил, столько сделал. А он простил. А вообще, кто — он? И почему при этих словах так защемило слева, в груди? Кто — я? Что это за лес, за мир, за голоса, эмоции? На меня обернулся тот самый мальчик и взглянул на меня своими светлыми глазами. Я узнал эти глаза. Я вспомнил. Я понял. Но… Как это возможно? — Твоё время ещё не пришло. Ты нужен там, а не здесь, — отчеканил маленький Союз. Я с трудом поднялся с травы, и подошёл к нему. Так захотелось его обнять, хотя бы прикоснуться. Я сделал шаг. Ещё. И ещё. — Прости меня… Прости за всё. Только прошу, не исчезай… — я протянул руку к нему и коснулся плеча. Меня словно током дёрнуло, обожгло. А он, всё так же сверкая глазами, исчез. Я опустился на колени и прошептал: — Нет… Пространство вокруг начало искажаться. Под своими ногами я почувствовал пустоту, что затягивала меня в ловушку. В голове вновь раздался голос: — Только живи, прошу, только живи… Этот голос Совета дрожал от слёз. Я никогда не слышал от него такую интонацию. Но я в панике поднялся. Пустота разрасталась от моих шагов. Она начинала поедать всё позади меня. Мне осталось только бежать в глубь леса. — Ты ни в чём не виноват… Я бежал сквозь ветки, задевая пни, корни деревьев. Вскоре я почувствовал, как я бегу вовсе не по земле, а по чему-то вязкому. Лес накрыл красный туман. Я посмотрел под ноги, и понял, что я бегу по крови. Морю крови. — Я знаю, что тебя поставили под дуло пистолета, то, что управлял в основном всем не ты! — воскликнул голос в голове. Нет, он был не только в голове. Он был повсюду. Отскакивал от тяжёлых и толстых стволов деревьев. Но я мог точно сказать, что он раздавался из той самой мглы, с той самой тёмной стороны тропинки, что я увидел вначале. Теперь, оттуда не веяло холодом. Нет, оттуда веяло теплом, слезами, чем-то родным и теперь близким. — Я простил тебя… Нет. Он не мог меня простить. Впереди я увидел белую дымку, за которой прерывалось всё. Назад пути не было. Но с каждой секундой раздумий она тускнела. У меня потом не останется шансов, чтобы уйти отсюда. Покинуть это место, которое провалилось в небытие. Теперь я понял, что значили слова отца, когда он говорил про выбор. Теперь я должен выбрать: либо провалиться в небытие, либо использовать второй шанс. — Рейх… — Что «Рейх»?! Что от меня нужно?! Зачем это всё?! — я выкрикнул эти слова, будто думая, что меня кто-то услышит. Но нет. Здесь не было ни единой живой души. Это был мёртвый лес. — Всё же Союз был прав. Я раньше был другим. Что со мной произошло? Что случилось?! Почему я стал таким?! Зачем мне надо было убивать?! — я начал рыдать. Нет, не просто бесшумно изливаться слезами. Я уже не мог остановиться. — Что, если там конец?! Что тогда будет?! Нет. Я должен. Отец был прав. Я ничтожество. Монстр! Тварь! — Живи, прошу… — снова раздался голос. Он тоже рыдал, срывался.       Я шагнул в белую дымку.