Холодно, но я живу.

      Жизнь медленной поступью шла вперед, давая насладиться каждым своим мгновением. Менялись локации, люди — настоящее сменяло прошлое. Появлялись новые возможности, новые достижения и цели. Оставались какие-то мимолетные воспоминания и некоторые радости, что нельзя забыть, даже перешагнув на новую локацию и выбрав другую жизненную позицию.       Неспеша передвигая ногами, Марина наслаждалась тишиной помещения, нарушаемой лишь звуком соприкосновения лезвия коньков и льда. Оказавшись на ледовой арене, девушка почувствовала какое-то умиротворение. Лед был с самого детства ей второй землей под ногами, то чем так нравилось заниматься, — все благодаря дедушке Якову Фельцману, знаменитому тренеру фигурного катания. Тот частенько брал внучку в ледовый дворец, а в три года и она сама надела коньки, ступив впервые за пределы бортика.       Барановская не стремилась к профессиональному спорту, оставив навыки фигурного катания лишь на любительском уровне. У нее и так был излишек планов на жизнь. Достаточно ежедневных задач и загруженности, чтобы не добавлять в список дел бесконечные тренировки. К чему стремления выйти на национальный уровень, когда можно наслаждаться спортом и без медалей? Все тоже самое было и в отношении балета. Этот вид искусства Марина вообще не приняла, отдав предпочтение музыке. А ведь ее бабушка, именитая Лилия Барановская была примой театра, ныне тренер небезызвестных балерин. Это перечеркнуло отношения со страшим поколением семьи на корню. Те были амбициозны, жаждали воплотить свои таланты и во внучке, но не были готовы к тому, что юная Марина умеет говорить «нет».       Вся в папеньку — тот не менее сильная личность, направивший все свои внутренние силы в бизнес, построил собственную империю ювелирных украшений. Михаил, отец Марины, ждал того же и от дочери, при этом давая право выбора. И не прогадал, посеяв в девушке задатки такой же сильной личности.       Чуть разогнавшись, Марина исполнила одиночный аксель. Если постараться, то можно сделать и больше оборотов. Но уже в следующий раз. Ледовая арена находилась совсем недалеко от университета и открывалась рано. Посетителей в такое время не было, по счастливой случайности здесь не оказалось и спортсменов, готовящихся к национальным или олимпийским. Наслаждаться столь приятной атмосферой, не дали часы. Стрелка показала без десяти восемь утра. Через сорок минут начнется первая пара, стоило поспешить. Сегодня она излишне увлеклась.       Сняв коньки и быстро переодевшись в атласное темно-синее платье, Марина сложила все вещи в арендованный шкафчик, захватив лишь сумку с учебником и несколькими тетрадями. На небе давно уже светило июньское солнце, люди разошлись по работам, однако остались некоторые, спешащие лишь по им ведомым делам.        Быстрым шагом Марина преодолела квартал, оказавшись перед высоким, вымощен красным кирпичом зданием, на главной башне которого часы отсчитывали последние двадцать минут до начала занятий. На секунду девушка искренне улыбнулась при виде итогов своих стараний.       Она была лучшая в школе: прекрасная успеваемость, первые места в олимпиадах, максимальные результаты по экзаменам, а после и достаточное количество проходных баллов по вступительным, чтобы попасть в один из лучших университетов мира — Токийский.       Страна Восходящего солнца встретила Марину год назад. Сразу по окончанию одиннадцатого класса в русской школе девушка покинула Россию. Отец оказал невероятную поддержку для своей дочери: снял жилье в чужой стране, сам переехал на какое-то время в Азию, продолжая работу временно дистанционно. Все для того, чтобы помочь Марине освоиться.       Вспомнился один из последних их разговоров, отчего даже на душе стало теплее. — Почему именно Япония? — однажды спросил Михаил, наблюдая со стороны за уверенной и амбициозной дочерью. Та была непоколебима в своем решении. Дочь он любил всем сердцем, но все равно чувствовал ту границу и крепость, выстроенную между ними. Уже не маленькое дитя, а вполне себе повзрослевшая и самостоятельная личность. Порой уж слишком холодная, и не только ко всем, но и к родному отцу, что неимоверно огорчало. — Не пойми меня неправильно. Япония все еще слишком закрытая страна, если тебе интересно чужое мнение. И я не про границы. Будучи националистами, они не дадут тебе пропихнуться наверх. Иностранный гражданин не может править ими. Тебе будет слишком тяжело заслужить доверие этих людей. — Ты мыслишь стереотипно, — отозвалась Марина, подливая себе еще апельсинового сока за семейным завтраком, — Но отчасти прав. В Японии царствует не только национализм, но и патриархальность общества. Если ты чужестранец, то тебе будет тяжело. А если еще и женщина, то все куда сложнее. Японцы считают, что женщине нет места в одной шеренге с мужчинами. Поганое мнение. — Ну и на кой черт тебе сдалась эта страна? — то ли удивление, то ли возмущение слышалось в голосе отца, но Марина не придала этому значения, — У меня хватило бы не только средств, но и связей, чтобы определить тебя в тот же Гарвард. В США было бы свободнее реализовать себя, раз не сидится в России. — Ты не поймешь, отец, — Марина и сама не знала, зачем решилась на такой шаг. Не хотела рассказывать о своих внутренних катаклизмах и противоречивых мыслях. Не готова была кому-то довериться. Уже не после той трагедии, случившейся с ее семьей пять лет назад. Она стала другой. — Может быть я хочу понять тебя, — нотка отчаянья сорвалась с губ главы семьи, мольба поселилась в ониксовых глазах. Дочь — это все, что осталось от его маленького рая, который не суждено было полноценно вкусить еще раз. Не после смерти супруги. — Не в этот раз, — натянув на себя маску безразличия, Марина выпрямилась, готовая уйти в комнату. Больше не было сил держать иллюзию собственной уверенности и силы, — Даже в такой стране, как Япония, есть исключения. Меня трудно сломать, отец.       Перед тем, как закрыть дверь, Марина дополнила: — Чем тяжелее поставленная задача — тем интереснее.       После смерти матери, видя жалость не только со стороны родственников, но и одноклассников, Марина пообещала себе — никто и никогда не увидит ее внутренние сомнения и переживания. Сердце будто покрылось тонким слоем стали: холодной и непривычной, со временем ставшей частью обоза. Некогда голубые глаза покрылись льдом, став серее. Добавили строгости образу.       Она стала походить на Лилию Барановскую — свою бабушку, такую же заточенную обстоятельствами.       Перешагнув впервые порог университета два месяца назад, Марина чувствовала себя одновременно и несколько удручающе, и радостно. Еще не заполненный очередной лист жизни сулил новые свершения и победы. И в в то же время ощущение себя ничтожеством без поддержки за плечами, без титулов в столь престижном университете в чужой стране, с излишне отличимым менталитетом для привычного восприятия.       Глубоко в душе Марина была ранима и слаба, предпочла бы спрятаться за чьей-либо спиной и никогда не вылезать оттуда. Но жизнь слишком сурова, она диктовала собственные правила. Заставляла взваливать все сложности, а порой и слишком непосильную ношу на хрупкие плечи и пока что неокрепший стан. Марина знала, что в такие моменты, лучше сцепить зубы покрепче и идти вперед, превозмогая и веря в лучшее, ведь в жизни были моменты и поганее. Заставлять не думать себя, что ты хуже других. Лучше закрепить мысль о своем превосходстве, а потом идти с гордо поднятой головой.       Это периодами мнимое принижение собственного достоинства продолжалось недолго. Учеба давалась тяжело, но терпимо. То тут, то там слышались удивленный охи и ахи о ее прекрасном японском. Люди в этой стране в целом удивлялись, как иностранец мог выучить столь сложный язык. И понимающие кивки, почему Марина затесалась среди японцев, а не пошла на направления для иностранцев. Были те, кто недооценивал, не воспринимал в серьез. Появились завистники, что в успеваемости некая гайдзин лучше коренных жителей. Оставалось лишь пропустить мимо ушей и идти дальше, перешагивая через чужие головы, втаптывая достоинство этих самых высокомерных личностей. В Японии рейтинговая система оценивания — оттого конкуренция слишком высока, оттого беспощадна. Но Марина не обращала на это внимание, попав уже в конце апреля в комитет студсовета, заручилась поддержкой и начала чувствовать себя увереннее. Знакомства с верхушкой, впрочем, тоже не стали лишними.       Что же касается жизни студентов университетов, то она отличалась от школьной в Японии. Здесь не было строгих правил касаемо дресс-кода: никто не ходил в одной форме, но даже так воспитанные и выросшие в строгости японцы не позволяли себе яркой и открытой одежды. Здесь не было помешательства на обязательном вступлении в какой-нибудь клуб по интересам, но все равно порицалось твое бездействие в учебном заведении. Чем больше твоих достижений перед лицом университета, чем больше ты участвуешь в поддержании его рейтинга, тем больше ценишься. Ввиду этого Марина так много вкладывала сил во внеучебную жизнь стен университета, жертвуя лишним часом отдыха. Здесь не было строгих правил касаемо дисциплины, здесь не было дежурств по классу. Тут не так много было учебных аудиторий, рассчитанных на пару десятков студентов. В главном корпусе в основном располагались помещения, отведенные под весь поток, где один профессор вел полуторачасовую лекцию, донося собственные мысли для большой аудитории слушателей. Здесь студенты садились, как хотели: их не рассаживали по партам методом жребия, где ты обязан был просидеть на одном месте весь семестр. И здесь, как и везде, большой акцент делался на самообучение.       Жизнь Марины часто шла по одному сценарию, в котором были и вечерние прогулки в парке, и ночные корпения над учебниками. Большую часть занимал университет, в котором девушка утром посещала занятия, периодически сидела в библиотеке, несколько раз в неделю ходила в спортзал на цокольном этаже и часто задерживалась в студсовете. Особенно в последнее время, когда подготовка к фестивалю занимала все больше умов, а специально назначенный комитет не справлялся.       Но даже в такие моменты жизни Осаку Рин, с коей Марина успела познакомиться на одной из лекций, умудрялась разбавить повседневный сценарий. Энергичная студентка с блеском в глазах каждый день вела Марину в одно кафе за углом пообедать, часто брала за руку и заставляла идти на какое-нибудь событие в стенах университета: будь то игра местных музыкантов или спортивный матч. После нескольких недель общения с Рин Марина начала догадываться, что на игры баскетболистов они зачастили уж точно. — Ну просто понимаешь… — смущенная кареглазая японка заикнулась, что на памяти русской было впервые, — В этом спорте Кисе Рёта. Он не только очень популярный баскетболист, но и модель.       А еще Осаку Рин была падка на обертку, совершенно не внимая о содержимом. Марина хмыкнула на запинания студентки, а после, пожав плечами, вновь присела на скамейку, более не обращая внимания на метания знакомой.       И тем не менее, Марина, не изменяя себе, вновь обратила все свое внимание в учебник. Баскетбол не был интересен ей, как и игроки. Барановская знала только о капитане данной команды — тот учился на ее потоке и не был последним студентом в университете, также входил в студсовет. Умный не по годам и зачастую слишком серьезный. Акаши всегда сидел на первом ряду, сосредоточенно слушал лектора и периодически выступал сам перед всей аудиторией с каким-либо объявлением. Он был старостой первого курса. Пару раз Марина видела его в библиотеке. Тот в гордом одиночестве всегда сидел на одном и том же месте у окна, подвернув под себя ногу, играл сам с собой в сёги. «Должно быть, это утомительно играть одному…», -думалось русской.       И Марина понимала одно: Акаши Сейджуро одинок. И это при том, что тот не был обделен женским вниманием, неплохо ладил с баскетбольной командой и близко общался с еще одним парнем, только на курс старше.       Отражение его души, понятное только ей. Окружая себя людьми, Марина всегда ощущала одиночество. Это состояние неплохо: подобно морозу, даже бодрило, приносило пользу, закаливая иммунитет глубоких душевных струн. Но в меру. Если переборщить, то это чувство выведет из равновесия любого.       Вдруг раздался свист, говоря о том, что закончилась одна из четвертей этого дружеского матча. Что-то коснулось ее кроссовка, а после Марина заметила перед ногами рыжий баскетбольный мячик. Тот медленно и незаметно прикатился к первому ряду трибун. — Подай, пожалуйста, — попросил кто-то из игроков. Даже не пытаясь выискать кричащего из толпы парней, девушка кинула мяч произвольно, не заморачиваясь куда тот полетел. Характерного стука о пол не было, значит кто-то словил.       Вниманием завладела Осаку, что-то увлеченно ищущая в своей бездонной сумке, пока в ее маленьких ручках не появился лист с характерной печатью университета. Такие анкеты были вручены всем еще в начале неделе, где каждый студент должен был рассказать немного о себе, а конкретно о своих талантах. Такая информация упростила бы подготовку и распределение обязанностей на близившемся летнем фестивале. — Мари-чан, что ты заполняла здесь? — Рин ткнула в графу об особых способностях. — Напиши, что ты хорошо чувствуешь сцену, — Марина пожала плечами, она мало знала о подруге, — Насколько я знаю, ораторские способности не обошли тебя стороной. — Ты меня смутила, Мари-чан, — Осаку хихикнула, — Но меня больше интересует, что ты написала. — Я? — удивление тенью промелькнуло на лице, — Я выступаю как организатор, мне незачем там что-то писать. Но чтобы было честно, я все-таки вписала один свой талант. — Какой? — неподдельный интерес загорелся в карих глазах, после чего японка придвинулась ближе, насколько это было возможно. — Ну-ка, Мари-чан, что я не знаю о тебе? — Фортепиано, — отвечает русская, самодовольство и неоспоримое чувство гордости за себя всплывают наружу. То, чему ее учили в детстве, не было зря, переросло в талант. Барановская любила музыку в ее чистом виде. Любила создавать, окружая себя живым звуком. — Оу, я и подумать не могла, — Рин была заинтересована, давно отвлекшись от игры баскетболистов. В данную секунду в центре внимания оказалась Марина, а не Кисе Рёта и его баскетбол. — Не хочешь поучаствовать в фестивале? Говорят, нашей музыкальной группе как раз не хватает человека. — Если я и буду выступать, то только в одиночку. Не люблю работать с кем-то в команде, — отозвалась Марина, закрывая тему обсуждения. — Ну это ты сейчас так говоришь, Мари-чан. Ты ведь не знаешь, как жизнь может повернуться. — Никто не знает, Рин.