Жизнь, лучшая из всех

Ветер на Ямайке был ласковый, как руки любовника. Палома, которую уже много лет никто не называл именем, стёртым из всех баз данных при поступлении в ЦРУ, сидела на крыльце бунгало, которое Джеймс Бонд когда-то приобрёл, чтобы мирно доживать свою чудом уцелевшую в жерновах истории жизнь. Не вышло. — Держи. Номи села рядом, и Палома взяла из её рук любимый коктейль МИ-6 — память о том, кто был лучшим из них. — Веспер-мартини. — Ага. 007 и 008 восстанавливались после тяжёлой и щедрой на травмы миссии именно здесь — новая М никогда не была жадной для тех, кто у неё на хорошем счету. Как Номи шутила порой, даже Кью отлизывал бы им после удачной миссии, с которой они привезли технику в целости и сохранности, но проклятье старого 007 приклеилось и к той, что донашивала за ним номер, и к той, кто была так на него похожа. Палома ушла от людей Сафина, узнала в порту, что корабль Феликса утонул — и не успокоилась, пока не опустилась на дно Карибского моря в составе группы водолазов и не достала из обломков корабля то, что осталось от человека, которого она так самозабвенно любила. Из разговоров в ЦРУ через какое-то время выяснилось, что начальство знало, чем занимается Эш, но они всё равно позволили Феликсу остаться в неведении. Отдали его, словно кость, в пасть Люцифера. В прямом смысле. Данте, который поэт, локти бы искусал от такой жестокой иронии судьбы. Паломе просто пришлось научиться с этим жить. Она пришла в МИ-6 через пару месяцев, которые потратила на то, чтобы убедиться, что южноамериканский филиал ЦРУ не передадут кому попало. Это было единственное, что она могла сделать для любимого детища своего Феликса. А потом, как гром среди ясного неба, прозвучали слова: — Джеймс Бонд мёртв. Палома сидела в приёмной молча, уткнувшись лицом в ладони, и смогла сдвинуться с места только после ласкового оклика Манипенни. Кью и Манипенни, Номи и покойный ныне Мэллори — чертовски удачное покушение слишком рано забрало его из команды… Они приняли её практически как родную. Палома быстро подтвердила, что Феликс столько лет просто знал — она работает как Бонд. Номи подшучивала над ней, говорила, мол, не обменяться ли нам служебными номерами, сестрёнка? МИ-6 стало её домом. — Я знаю, какой сегодня день, — сказала вдруг Номи, поглаживая её по плечу. — Дело Феликса Лейтера никогда не было засекреченным настолько, чтобы я не справилась. Палома измученно улыбнулась в ответ. — Да. Сегодня мой Данте праздновал бы шестидесятый день рождения. Музыка, танцы, красное вино и много поцелуев. Может быть, я тоже уже не работала бы. Номи была одной из немногих, кто оказался посвящён в то, от кого именно пришла Палома. Нечего было в бреду — загноилась рана, всё же в джунглях полная антисанитария — звать Феликса. — Может. Ветер шелестел волнами, тёплая вода ласкала ступни. Палома почувствовала, как глаза наполняются слезами. — Они уничтожили моего Данте. Джеймс пытался его спасти, я знаю. Брат никогда не бросит брата, а они были братьями. Странно было сидеть здесь, слушать шум прибоя и знать, что где-то там, на вашингтонском кладбище, есть могила, в которой лежит твоё сердце. Что у хозяина этого бунгало могилы нет — только памятник в городе Матера, там, где упокоилась главная любовь его жизни. Что юная Матильда Суонн, кажется, пойдёт по стопам одной несуществующей девочки, Беатрис Гарсиа, мама которой тоже давно умерла. — Надеешься дожить до пенсии? — спросила она у Номи, зная ответ. — Нет. — Я тоже. Звёзды, тысячелетиями светившие над землёй, безмолвно глядели на них с небес. И, может быть, где-то среди них были и Джеймс с Феликсом. Палома закрыла глаза, прижалась к плечу приобнявшей её Номи и дала волю слезам.