Реальность в «здесь и сейчас»

      Морозная свежесть майского утра трогает босые ступни и локти сквозь балконные окна, пока сигаретный дым просвечивает ярко-желтый свет с востока горизонта. Желтый на асфальте подходит Новосибу лучше Питера, по-достоевки печально и удручающе. Пара школьников медленно тащится по двору сквозь грязную улицу, уже уставшие от учёбы они ждут, когда неудачники выпускники начнут сдавать экзамены. Блиц стоит в растянутой серой футболке, затягивается медленно, поджимает замерзающие пальцы и думает о том, куда катится его жизнь.       Восемь месяцев назад он был рад бесить своих коллег, расплачиваться за кредит на бизнес, пытаясь раскрутить свою мини-фирму в инстаграме, попутно пытаясь подлатать свою менталку у психотерапевта. Сейчас вместе со звездами те заботы кажутся далёкими, растаявшими в рассвете надвигающего лета. Потому что где-то там, за сотнями стен и многоэтажек живет проблема. Тот, кто от чего-то непонятного Блицу не послал его на сотни хуёв во все четыре стороны, а пригрел на худощавой груди, впустил в кровать, жизнь и сам подло занял место в душе. И вытравить его оттуда не получается ни никотином, ни самоуничижительными мыслями в черепной коробке, которые раньше работали безотказно. Работали так хорошо, что все бывшие Блица звали его исключительным мудаком и желали вычеркнуть его не только из своего прошлого, а из земного существования вообще. Самообман, которым он шлифовал свои отношения с каждым в этот раз глупо сломался, как типичная лада приора за три десятка километров от городской черты.       Вместе с выдохом Блиц вспоминает о том дне, когда его жизнь решила перестроить маршрут без его ведома, свернув с проспекта «одиночество до конца жизни» на улицу «неплохой трах с женатиком». Только Блиц, послушно следуя навигатору, не учел загадочной топографии своей судьбы, и медленно вышел прямо к «нескладным чувствам». Проулок был красивым: с цветущими петуньями воспоминаний в горшочках около кирпичных стен, изрисованных граффити счастливых эмоций, которые он раньше находил в своей панковской юности и студенчестве, когда из проблемы был лишь препод, потерянный в коридорах кампуса и тошнота после вписки. И выделялись на асфальте дисперсные разводы оставленного кем-то бензина, возникающие в них образы и отголоски темных волос, мягкий смех и светящиеся обожанием и наслаждением глаза в перемешку с крепким захватом тонкоперстных ладоней на плечах и простынях, которые въедались в память лучше песен девяностых. И этот непонятный закоулок был таким приятным, сказочным в его серой жизни, как сегодняшнее восходящее солнце, согревающее землю и обещающее градусов двадцать, лишь бы его не закрыло тучами. Только выхода он не заметил, и этот тупик без прохода дальше пугал, как пугали конспирологи маленького ребёнка на десятой кнопке пульта от телевизора. Неизбежность остаться среди радужных луж и пахнущих чувствами цветов заставляла содрогаться ночами и морозиться на балконе рядом с переполненной банкой окурков.       Блиц вспоминает знакомство на стадии почти любви, рубеж которой он готов перейти прямо сейчас, сразу от недавней устоявшейся дружбы, которую они вместе выстроили на руинах чужого развода, ещё тёмных вечерах, скрывающих слякоть прошлых дней за окном, и просмотренных в три круга бродвейских мюзиклов в любительской записи из зала.       В сентябрьскую пятницу, которая выкинула бабье лето, долго гостившее в атмосфере осени, своим несчастным ливнем, низкой температурой и густым почти черным небосводом облаков, Блиц решил увеличить свое культурное богатство посещением театра. Не будь это подарком подчинённых за первые успешные в его бизнесе сделки, которые обеспечили их всех небанкротсвом и зарплатой, он бы не пошел на мюзикл. Даже с учетом, что это Петербург был столицей солевой и культурной, в Новосибирске театры тоже были хороши. И было не так плохо, конечно, это не роковая постановка «Heathers», а переделка то ли советской «Матрёны», то ли гоголевских вечеров. Что-то новаторски оригинальное и битами и саксофоном в ряде раската трехоктавных голосов. В них затерялся сюжет уже к концу первого акта, выпустившего залипнувших любителей современных подходов, загнанных на сиденья школьников с пачкой почти доеденных чипсов и их раздраженных сопровождающих.       Стены в портретах актеров небольшого театра встретили Блица улыбчивыми лицами и сопровождали вплоть до буфета, куда стекались все тела из зрительного зала премьерного показа. Так-то мюзиклы занимали в жизни урожденного Баксо второе место списка любимых вещей, достойных большой траты денег. Идут сразу за коллекционными фигурками поней, в его спальне выстроенных рядами на отведённой полке. Поэтому ему нравилось происходящее. Нравилось даже наблюдать за другими: молодая пара гранжевого стиля, забывшая про дресс-код театра (хотя для такой постановки это простительно в полной мере) пила с одной бутылки воду, школьники покупали противную жижу лизунов, которой с вероятностью восемьдесят процентов извазюкает кресло во время второго акта. Вопросы о том, зачем продавать в театрах игрушки, оставались с Блицем примерно с того же школьного возраста, хотя этой привилегией он пользовался и сам, балуясь фонариком во время монолога Чацкого, отвлекая друга и выбешивая учителя.       И среди этого типичного сумбура антракта взгляд скользнул по высокому, обтянутому классическим костюмом из рубашки с оборками, жилета и брюк мужчины. Он стоял у кассы и вежливо отвечал улыбкой на такую же вежливую, выдержанную опытом улыбку буфетчицы, принимая из ее рук бутерброд с красной икрой. По одному этому втридорога купленному витринному издевательству вокруг него рисовалось лишь одно впечатление — «мажор».       Что в тот момент подтолкнуло подойти к этому списанному с обложек зарубежной классики человеку, Блиц не знал. Вполне бы сейчас мог списать на минутное очарование элегантности и собственной усталости, может быть, недотраха. Возможной шальной гей-паникой на уложенные гелем смольные волосы, острый нос и красивый профиль назвал бы этот порыв Блиц пару месяцев назад. Но сейчас он бы назвал это безрассудностью. Своей или судьбы — он пока не решил. Но наступающее на пятки лето завтра могло бы с большой уверенностью заявить — его, потому что фатализм это удел потерянных сегодня и бедных-несчастных из романа Лермонтова.       Следуя навязчивой мысли «подкатить», отрубив тормоза и игнорируя все негласные нормы вне тематических клубов, он направился прямиком к рукам, держащим огненную россыпь из железной банки на батоне. — Блиц, не хочешь сказать, как зовут тебя? — темные глаза вспыхнули удивлением на внезапно появившегося собеседника. Тонкие брови взметнулись вверх, пока руки с сокровищем в них замерли в сантиметрах от бледных губ. Следующих ход должен быть шокирующее метеорита в Челябинске. — Твоя шея хорошо бы смотрелась без этого воротничка. — Столас, — улыбнулись ему более искренне, чем женщине пару минут до этого. Мужчина оказался еще заманчивей не с ракурса прохода. Вокруг него не было ауры, какую Блиц почти физически ощущал вокруг всех золотых мальчиков и папиков, встреченных в клубных отрывах. Атмосфера культурного просвещения играла свою роль в полной мере, хотя удивление от непосланного гомофобским взглядом родной необъятной, ошарашило зеленым светом ярче любого софита.       Если позориться, то позориться до конца. — Что ж, Столас. Не хочешь дать номерок? Мы могли бы пообщаться с тобой, как Ромео с Джульеттой.       С секундного раздумья, когда буро-карий взгляд напротив теряется в напольной плитке, а дыхание прерывается на долю, он получает очередной тихий смешок и готов разыграть последнюю карту с ужасными движениями бровями и ехидными смешками. Только бледная ладонь тянется к салфетнице, и смущенное выражение с высокими скулами и заминкой внезапно спрашивает ручку. И ручка есть, потому что Блиц все ещё при каждом удачном моменте пиарит фирму потенциальному клиенту одинокой визиткой. Так он и получает номер телефона абсолютно рандомного зрителя мюзикла с именем Столас.       За приоткрытой дверью слышится тихое копошение возле кухонного стола. — Ты решил примёрзнуть к перилам? Или фильтр теперь тоже курят? — голос Луны нарушает зыбкую атмосферу пробуждения мира под ультрафиолетом. Бычок летит в полную банку, удачно покидая ее пределы и приземляясь на пластмассовый, уже пожелтевший и местами серый подоконник.       Только ноги Блица ступают за порог балконного оазиса, как волны мурашек захлёстывает его привыкшее в свежести тело. — Задумался, — репликой-ответом невпопад он объясняет Луне. — Я заметила.       Блицу нравилось когда Луна ночевала у него, покидая стены своей ипотечной квартиры в новостройке. Её присутствие напоминало о его уже не одиночестве и тех днях, когда она приходила с ПТУшных тусовок пьяной, но искренней. Со свободным языком и словами благодарности и любви, ругательствами на ровесников и радостью за удачно закрытую сессию. Своим присутствием она разбавляла его бытие в течении и перегревала в микроволновке оставшийся с вечера ужин.       Каша на завтрак, какого бы сорта она не была, отрицалась ими обоими как феномен вне гарниров или супов, поэтому со звоном таймера по кухне разнёсся запах котлет и недосоленного пюре, сла́вно загустевшего за время отдыха в холодильнике.       Блиц всегда брал на себя ответственность сделать кофе, самый настоящий, из залитых кипятком гранул растворимого порошка. С двумя ложками сахара. По обычаю разрушал аромат еды, обволакивая все поверхности и обоняние запахом кофеина. — Ты сегодня куда? — Вечером? К себе, — Луна одаривает взглядом проницательным, сразу же отрубающим Блицу все возможные ходы отступления, разрушая все варианты вранья во спасения.       Немой вопрос просит его объясниться нормально, не скрываться. Психотерапевт же помогла расставить точки, и найти общий язык, но Блиц все ещё часто предпочитает увильнуть от душевного разговора и не волновать разрушающимися нейронами тех, кто поблизости греет плечо. И Луна наступает нещадно. Повзрослевши, они научилась бить наотмашь и вытаскивать скальпелем мысли из головы опекуна невербально: изгибом губ, морщинкой между бровей и размеренным покачиванием головы. — Блиц, приём. Подвисы из-за Столаса были в моде несколько месяцев назад, — межбровная складка нависает над душой, от нее найти спасение даже в крупинках пюре не удается. — Что случилось? Вздохом открываются двери и снимаются замки, Блиц убирает баррикады. — Может быть, я всё-таки его люблю.       После хмыка с вилкой во рту у дочери, они сидят минуты две в тишине со звоном металла о керамику посуды. Луна пьет медленными глотками, сопровождая томительное ожидание реакции Блица. Для него тошно быть таким открытым, бедной синицей на оголенным проводе линии электропередач, готовой в любой момент словить удар тока, смертельный и стремительный, будоражащий. Но он ждёт. — Когда скажешь ему? — улыбка вердиктом озаряет вместе с заглядывающим в окна солнцем комнату и нутро Блица. Это совсем не те слова, которые в предполагаемых сиюминутных сценариях он выстроил в голове, но они идеально встают деталями тысячного паззла их отношений и проницательности Луны. — Скоро, — Блиц хочет раскрыться бутоном, потому что знает — почва давно согрета любвеобильным терпеливым садовником, подготовлена и семена посажены, уже проросли по венах, прямо к сердцу. Остаётся только иррациональный страх, оставляющий его внутри лепестков со своими умозаключениями в чувствах, на сердцевине с пыльцой нереализованных желаний и маленьких простых мечт. — Постараюсь, скоро. — Я буду рада за тебя, — Луна прячет уголки очередной улыбки в краях огромной синей кружки с финальным глотком. — Мокс написал мне уже двенадцать… тринадцать сообщений с просьбой позвонить. Позвони ему.       Тема сменяется резким аккордом, пока Луна морщит нос в экран телефона. — Ля, случайно в сеть зашёл рано. Он сегодня всю ночь сидел на карауле, поэтому такой важный. Ответь, что я скоро подъеду. — тарелки между строк летят в раковину до лучших времён уборки. Блиц, со студенчества привыкший до сатурновых колец чая использовать любимую кружку, ставит её на достойное место около новенького стеклянного чайника. — Удачи в метро, я к часам десяти, наверное, — на прощание роняет Луна, явно не торопясь на собственную работу. — Луни! — с аккомпаниментом хлопка входной двери прикрикивает Блиц в притворном осуждении и стопроцентным знанием, что появление дочери на рабочем месте раньше девяти-сорока-семи практически невозможно и проверено сотни раз.       Улица встречает лаем мелкой собачонки на поводке, срущей у вторых окон дома прямо в газон рядом с табличкой запрещающей выгул животных под равнодушный взгляд ещё спящих на ходу хозяев. Шерстяной вредитель срывается с места сразу после двух эксцентричных движений задних лап, тявкая, бежит за свободными птицами, до этого облюбовавших бледную после зимы зеленоватую скамейку. Блиц смотрит на встрепенувшихся хозяев и думает о том, что напишет в домовой чат, в обеденный перерыв, чтобы лишний раз почленовредительствовать соседским отношениям.       Прыгая по заплаткам асфальта на сотни раз перерытом тротуаре, он спешит к подземке. Машина, милая, но не сильно любимая серебристая Тойота, оказалось продана в честь кредита ещё в начале сентября прошлого года. Когда до офиса две станции и восемнадцать минут пешком по расчету навигатора, но тринадцать — по-блицевски, а дороги все ещё похожи на растянутый аккордион, брошенный на настоящей русской свадьбе где-то в углу, добираться на метро отличная идея.       Свежие зелёные листки и забытая лёгкость, которая лавиной накрыла настрой Блица после экзекуции Луны, невелируют толкучку в вагоне среди затраханных студентов, клерков и всё тех же школьников, почему-то живущих вдалеке от личного учебного ада. Блиц, пристроившийся вблизи выхода, почти физически чувствует себя элитной проституткой, обжимаясь с поручнем, слушает голосовые Мокси. Тот в своей привычной правильной манере речи сообщает о ночных приключениях. По итогу обороты вежливости и ненужных подробностей приводят к одному — зарплату они получат.       Почти год назад, когда он только решил пойти ва-банк и открыть свою фирму, он не думал, что идея особых услуг частного детектива сможет сыскать популярность, что уже через полгода вложения начнут потихоньку окупаться и приносить прибыль. Разложив карты таро, изображая элитную гадалку, потерявшуюся в остывающих песках Адлера, Столас сказал по-секрету, что Блиц выбрал удачное время для стартапа, выстраивая мечту из грёз наяву. Звёзды сошлись геометрически удачной кучей и он не прогорел, а получил сыгравшую ставку и клиентов.       Никогда нельзя знать сколько разношёрстных личностей хотят получить грязные тайны своих врагов: любовных, рыночных и семейных — все из которых равняются в количестве друзьям и родным. Дотошные яжемамочки, оставшиеся одни без упорхнувших из семьи деток, уже истеричные и маразматичные, но состоятельные разнополые возрасты, боящиеся своих потомков, брюзгливые отцы разгульных сыновей — они платили деньги и получали желаемое в сопровождении радости или разочарования. Иногда совсем киношно и глупо приходилось ползать по питомникам и искать потерянных собачек, но те обычно находились или сами, или мертвыми после найденного где-то на обочине вкуснейшего подарка с сюрпризом, или не находились вообще.       Раньше такая жизнь, пусть и долговая, но вне душной ростовой куклы казалась Блицу мнимой. Он пытался в актерское ровно два с половиной семестра, но получив учтивое «не твое, товарищ-Блиц» от совкового противного препода перед сессией в Новый год, решил пуститься по накатанной, по куда шли все его неромантичные сверстники — учить неработающие законы необъятной, высшую математику и латынь. А когда синяя подставка для чая была на руках, он отправился в мир ненависти к детям — покорял сердца в костюме человека паука на день рождения или деда мороза в новый год.       Растворялся с десяти до четырех в визгах и радостных-вредных детских истериках, под маской дружелюбного соседа мечтая быть настоящим Питером Паркером, а не его очередной неудавшейся сибирской пародией, которой приходится платить коммуналку в старой панельке. Становился маленькой гранулой в огромном океане, пока не встретился с Мокси и его тогда ещё девушкой в праздник. Это было двадцать третье? Или девятое? Даже если это был полосатый день августа, Блиц ясно помнил только противное дущащие отсутствие кислорода и то, как с него стягивают огромную шарообразную голову серого кота, пока он уплывающим сознанием ловит зубастую брюнетку с бутылкой воды и костлявые руки смешно подстриженного блондина.       И с момента теплового удара его жизнь однаково сполюснными магнитами отскакивает с привычного места и теряется в документации, бюрократическом аду и новом знакомстве с самой милейшей парочкой на свете. Такой сахарной, что они иногда скрипели на зубах во время совместных обедов в ТЦ вместе с куском пиццы. Может, Столас в своих расчетах ошибся и самым важным карточным проведением была высокая температура и аниматорская работа на фестивале.       Толчок со спины, в упор впечатывающий Блица в темно-зеленый поручень, напоминает о том, что скоро его остановка встретит свободным пространством.       На выходе из метро его застаёт дудочник с заунывной песней, отдалённо напоминающей «Пиратов Карибского моря», дешёвыми нотами выпрашивая лишение пять рублей в замызганную жёлтую шапку на плитке. Его игнорируют все спешащие и Блиц не будет становиться исключением хотя бы потому, что его пятаки могут быть потрачены только в лохотроновских автоматах с расшатанными клешнями. Он спешит к офису, огибая по тротуарам улицы и срезая через двор, исхоженный такими, как он, по диагонали сквозь газоны и бордюрные камни.       Здание, которое только поросячим розовым отличается от соседних, стоящих в глубине улицы жилых домов, смотрит на него закрытыми жалюзи с той стороны первоэтажных окон и красивым, будто прифотошопленным входом, кричащим прохожим о своей деловой наполненности. — Блиц! Ответить сложно было?! — без приветствия его тормозит Мокси сразу на этаже с их офисом. Указатель, висящий на стене, смеётся над Блицем одним своим половинчатым видом. — Никто не просил тебя переться сюда в восемь ебаных утра раньше меня, — глаза сами по себе закатываются слева направо, возвращая Блицу его облик притворного недовольства всем и вся в роли начальника. — Нет, но ты обещал, что будешь читать сообщения до того, как выйдешь из дома! Если бы я сейчас был около твоей квартиры? — Мокси трясет головой, его отросшие волосы следуют за ней чуть запоздало, не соглашаясь с вероятным предположением. — Боже упаси, избавь меня от удовольствия видеть твое лицо с утра пораньше, — Блиц сваливается на просиженное кожаное кресло, задев пальцами игрушку-неволяшку с милой лошадкой, которая тут же вторит своим движениям и из раза в раз кланяется с характерным щелчком человеку, тронувшему её. — Я видел, что ты писал. Ты молодец. — Заказчица передала, что заедет сюда после трёх, — Мокси игнорует словами похвалу и говорит о всё той же работе, но руки его довольно разжимаются над поверхностью стола и отпускают плечи. — Забились.       День протекает до ужаса обычно, вечно веселящей Блица и расслабляющей собственного мужа Милли нет. Ей слишком нездоровится в последние два дня, поэтому она добровольно вышла на больничный, оставляя от этого нервного Мокси наедине с язвительным Блицем и эскапистской Луной. Страдали от этого в большинстве своем перелитые цветы, грозившиеся начать плесневеть от такой изобилующей заботы.       В один из часов оформления деклараций, и квартальных отчётов, которые Блиц со всей ответственностью скинул на верного подчинённого, в дверь их офиса зашла посетительница. Подозревающих всех в округе женщин, в подтверждение стереотипов, было и правда больше, чем мужчин. Её почти летнее платье и плюшевая кофта с термонашивками создавали образ девочки неформалочки из 2017. И это было звоночком о том, что, возможно, юная особа перепутала двери в запутанных коридорных лабиринтах небольшой многоэтажки. — А СтарСоп здесь? — без малейшей попытки сохранить английское произношение спрашивает она робко. — Этажом выше, дорогуша, — под отчаянный стук головы Блица о стол отвечает Мокси. Он вскакивает козленком с кресла к интровертной девочке, ласковым голосом увещевая бедную. — Лестница дальше по коридору, но, подожди, мы принимаем заказы с, э… проблемными ситуациями, возьми визитку.       Девушка смущённо хлопает белыми ресницами и принимает карточку. «Детективные услуги. ИП Баксо» бордовой надписью на сероватой глянцевой бумаге неинтригующе сообщает контакты и кью-ар код для сайта, пока Мокси выводит её за двери. — Луна, во имя богов, накалякай две странички для указателей, покрупнее, — воет в локоть Блиц, потому что такая посетительница уже не третья, а где-то десятая за эту неделю. После тайнственного ночного вандализма, итогом которой осталась половина таблички на стене около лестницы, особые любители хендмейндного мыла, отчего-то любящие лично приходить в мыловарню, а не делать заказ через инсту, с постоянной частотой ошибались путями. — Заебало.       Секретарша со смешком хмыкает и начинает печатать. Звук клавиш мембранки глухими кликами разносится по комнате, дополняя шум от телефонной клавиатуры Блица, пока за окнами кто-то громко сигналит противным машинным гудком.       Как только два жалких А4 выплевывает принтер, оставив печальные следы черных чернил продольными полосками, Блиц спешит к лифту — скорее присабачить «Мыло — этажем выше. Детективное агенство — налево», чтобы избавить себя от назойливых потеряшек.       Заказчица, верная своему слову, приходит к трем часам дня, громко цокая пятнадцатисантиметровыми шпильками с острым носком. Блиц и Мокси в унисон умасливают ее раздражение выполненной работой и получают расписку с уведомлением о переводе средств на счет фирмы.       Остаток дня протекает в рутине, по ходу которой все трое пытаются решить проблему марающего принтера. И Блиц выходит из офиса, когда солнце верно движется к горизонту, но заходить начет лишь через несколько часов. Полное людей метро он покидает через полчаса. В ветерке чувствуется отдаление светила от земной поверхности, воздух, нагретый днём, постепенно расширяется, наступающая вечерняя прохлада проникает в легкие вместе с порцией послерабочего никотина.       Дома он открывает окно, убранные шторы позволили квартире нагреться до парниковой духоты и сейчас тюль тихо качается под потоками прохлады. Нацепив всё ту же растянутую футболку и спортивные чёрные штаны, Блиц отмывает замоченные Луной тарелки с завтрака, размазывая губкой остатки пюре по мыльной тарелке, пока на конфорке закипает вода для пельменей.       После холостяцкого ужина, хотя Блиц назвал бы его «незапарным», он растекается по дивану, отдаваясь миру коротких роликов в тиктоке, разжижая мозг до приятной кашицы, сам не замечает, как последние игривые лучики исчезают за деревьями и высотками, и квартира наполняется мраком.       Пока крашеный блондинчик на экране в десятый раз шутит про симуляцию мира, в котором он живет, Блиц медленно растворяется в синеватом свете, пока вибрация в руках не сообщает о новом сообщении. Он реагирует на неё только через пару минут, с тяжестью разлепляя глаза и возвращаясь к реальности. Ноги и плечи тут же ощущаются подмерзшими без пледа, и хочется нырнуть в постель как можно скорее. Но для этого сначала стоит смыть с себя пройденный день в ванной.       В мессенджере Блиц видит пару сотен сообщений от рассылок, которые остаются им проигнорированными на протяжении нескольких месяцев, если не лет. На самом верху светится единичка от Столаса. Столас (^.^) Я могу приехать к тебе? [22:36]