Мой (бес)смертный (Серия: Истребитель Вампиров; Часть 2)

– Я ж т’бя… прдп’рждал, – заплетающимся языком напоминает он рыжеволосой смертной, которая затягивает последний из обитых серебром ремней, привязывающих его к каталке.   Вся левая часть лица у него залита кровью; теплая, липкая жидкость стекает в глаз, напрочь слепляя ресницы.  Рот тоже полон крови – он чувствует ее на языке, чувствует, как она стекает по горлу.  Голова кружится и болит от многочисленных ударов кулаками и об бетонную стенку. На груди, шее и животе следы ожогов от электрошокера, которым его тыкали снова и снова, и мышцы до сих пор болят и спазмируются от длительного шока. Правое плечо как минимум вывихнуто, как и правое запястье, и на обеих руках вырвано несколько ногтей. Обитые серебром ремни обжигают кожу запястий и щиколоток, превращая малейшее движение в агонию. И все же… у тех четверых смертных, которым поручили его усмирить, дела обстоят гораздо хуже.  Двое из них мертвы. У одного проломлен череп: Кроули ударил его наотмашь своим окованным запястьем, и железный наручник раздробил височную кость, словно тонкий лист фанеры. Второго Кроули задушил самими цепями, которыми был прикован к стене — обвил их вокруг шеи темнокожего смертного и затянул так сильно, как только мог, едва не сорвав ему при этом голову с плеч.  Третий — смертный с грязными белыми волосами — сидит, ссутулившись, на стуле рядом с каталкой. Его и до этого заляпанный лабораторный халат постепенно окрашивается в ржаво-красный цвет, впитывая в себя кровь, которая давно уже просочилась сквозь толстую, обмотанную вокруг его шеи повязку. Кроули не успел разорвать этому смертному артерию — кто-то слишком сильно ударил его тогда по голове, заставив разжать хватку. Но клыки его постарались на славу — смертный продолжает истекать кровью со страшной скоростью. И, судя по тому, что его пугающе-бесцветные голубые глаза постепенно теряют фокус, этот смертный должен будет с минуты на минуту присоединиться к своим покойным коллегам.  Кроули облизывает обсохшие губы. Подавляющий запах пролитой крови тяжелой, манящей завесой висит в воздухе, а Кроули так, ТАК сильно голоден….   Он на мгновение зажмуривается, заставляя себя оторвать взгляд от пропитанной кровью тряпки.  Вновь смотрит на стоящую над ним рыжеволосую смертную. Она единственная, кому удалось сравнительно легко отделаться.  Рот у нее в крови, нос сломан – безобразное, распухшее месиво. А всю правую сторону лица, начинаясь чуть повыше брови и кончаясь у линии подбородка, прорезает глубокая уродливая рана; еще одна, настолько же глубокая и рваная рана рассекает ее левую щеку.  Она уже больше не улыбается. Кроули находит это забавным. Он ухмыляется прямо в это свеже-обезображенное лицо.  – Ты теперь так класссссно выглядишшшь, – издевается он, любуясь кровавой симметрией следов своих когтей, разделенной посередине искривленной линией ее сломанного носа.  – Тттебе идет… ссссладкая ты моя. Лицо рыжеволосой перекашивается от гнева, и она вновь хватается за электрошокер, с мстительной жестокостью вдавливает его ему в шею. И Кроули беспомощно дергается в ремнях, пока электричество беспощадными волнами растекается по телу, заставляя жестоко сокращаться мышцы.  – Хватит! Чей-то властный голос прорезается сквозь нарастающий рев в ушах, и электрический ток внезапно прекращается, и Кроули остается лежать, дрожа всем телом и судорожно глотая ртом воздух. – Нам нужно, чтобы эта тварь была в сознании и дышала, чтобы мы могли получить правильные базовые показатели, Кармин, – упрекает голос. – Я думала, что ты это понимаешь. – Извини, док. Кроули слышит над собой недовольное фырканье, шорох материала. – Введи в него капельницу, а я подключу монитор. Кто-то хватает его руку, грубо выворачивает. Чужие пальцы прощупывают кожу на внутреннем сгибе локтя.  И Кроули открывает глаза, почувствовав слабый укол боли. Щурится, наблюдая за тем, как рыжеволосая втыкает иглу глубоко ему в вену, а затем закрепляет ее целым рулоном изоленты.  – Теперь ты можешь брыкаться сколько угодно. Сорвать ты ее не сможешь, – с издевкой в голосе поясняет она, заметив, что он на нее смотрит.    Кроули не считает нужным отвечать ей.  Бросает взгляд позади нее, туда, где сидит беловолосый смертный, о котором, похоже, все уже забыли.  Он выглядит еще хуже, чем раньше. Сидит, обмякнув и накренившись набок; голова его опущена на грудь. Постепенно замедляющееся «тук-тук» его сердца настолько слабое, что даже Кроули его почти не слышит. – Т…тебе ссстоит проверить ссссвоего… дружжжка, – язвительно советует он, все еще пытаясь выровнять дыхание. – О…он выглядит… неважно. И не успевает он это сказать, как слышит, что угасающий звук сердцебиения беловолосого полностью пропадает.  – А, поздно, – замечает он тоном скучающего безразличия, наблюдая, как теперь уже совсем мертвый смертный еще больше обмякает в стуле и сползает с него, с глухим стуком шлепаясь тряпичной куклой на пол. – Ужжже поздно. Рыжеволосая резко оборачивается на звук. Плечи ее напрягаются при виде неподвижной, окровавленной фигуры, которая когда-то была ее коллегой. Губы ее вытягиваются в тонкую полоску, челюсть сжимается.  Она вихрем разворачивается обратно к Кроули; в глазах ее полыхает жгучая ярость. – Кармин, – предупредительно осаживает ее все тот же голос, и она скрипит зубами, с кровожадной досадой сжимая кулаки. Но она подчиняется. Отступает на шаг, позволяя чернокожей докторше встать на ее место.  – О себе побеспокойся, вампир, – выплевывает она на прощание. И Кроули отвечает ей настолько дерзкой ухмылкой, на какую только способен, и нахально машет ей вдогонку привязанной рукой. Докторша (Уриил, вспоминает он) склоняется над ним. Черные глаза ее искрятся от восторга; руки быстро, методично разрывают на нем запачканную кровью рубашку и начинают прикреплять к коже над сердцем электроды. – Ты знаешь, я единственная, кто это понял – что у вампиров есть сердцебиение, – говорит она, и на лице у нее при этом настолько маниакальное выражение, что Кроули становится немного не по себе. – Все эти дилетанты-недоучки, которые верят в миф о живых мертвецах и утверждают, что физиология таких как ты не допускает присутствие функциональных внутренних органов? Я была уверена, что в этом убеждении что-то не так. Если бы сердце у таких как вы не было функциональным, не было бы смысла вонзать вам в него кол, не так ли? – Она хохочет над собственной шуткой и выпрямляется. Начинает возиться с чем-то над головой Кроули.  – И вот я набрала несколько подопытных кроликов, провела несколько тестов, провела парочку вивисекций.... Оказалось, что функционируют у вас не только сердца, но и все другие органы. Поразительно, не так ли?  – Она вновь бросает взгляд на Кроули. Подмигивает ему; вокруг глаз ее появляются довольные морщинки. – Благодаря этому открытию, я опубликовала свою первую крупную научную работу.  – Рад за тебя, – умудряется выдавить Кроули, сглатывая подступающую к горлу тошноту. Он, конечно, свой род не особо жалует, и большую часть своего «неупокойного» жизненного пути он занимался тем, что избавлял этот мир от наиболее мерзких представителей этого рода. Но при мысли о такой бесчувственно, беззаботно проведенной пытке ему становится тошно.    Он настороженно наблюдает, как она проверяет венозную трубку, ведущую к прозрачному капельному резервуару, смородиново-красное содержимое которого зловеще искрится в тусклом свете его бетонной темницы. Кровь. Кровь истребителя, если он может верить своему обонянию.   Но она чем-то отличается, с ней что-то… не так.  – Кровь истребителя, прошедшая обратную инженерию.  – Уриил бросает на него взгляд полный самодовольного превосходства. – Ты же это хотел знать, не так ли? Что в резервуаре? – Ее пальцы зависают над регулятором скорости потока, готовясь пустить эту жидкость вниз по трубке в вену Кроули. – О, я этим особенно горжусь. Видишь ли, я выяснила, что кровь истребителя обладает целебными свойствами для таких как ты.  Совершенно случайно выяснила, заметь. Но меня это натолкнуло на мысль: а почему именно кровь истребителя? Что в ней такого особенного? Ведь тот факт, что человеческая кровь обладает некими восстановительными качествами для раненого вампира, уже давно хорошо задокументирован.  Полагаю, что это действует по тому же принципу, что переливание крови для нас, восстанавливает потерянный объем. Но кровь истребителя, похоже, делает намного больше, не так ли? – Докторша склоняет набок голову, будто ожидая, что он ей ответит. Пожимает плечами, так и не дождавшись ответа. – В общем, я провела множество тестов, и в результате выяснилось, что вампирская кровь вызывает очень определенную и чрезвычайно быструю реакцию в лейкоцитах крови истребителя.  Она изменяет ДНК этих клеток, обманом заставляет их принять организм вампира как свой. Поэтому, когда раненый вампир пьет кровь истребителя, и эта кровь попадает в кровоток вышеупомянутого вампира, те самые лейкоциты с повышенными восстановительными свойствами, присущими истребителю, приступают к восстановлению вампира.  Потрясающе, правда? – восторгается она с исступленной энергичностью сумасшедшего ученого из дешевого детского мультфильма. – Настоящее паразитическое приспособление со стороны вашей породы. – Потрясающе, – выплевывает сквозь зубы Кроули, пытаясь рассчитать, сможет ли он дотянуться до яремной жилы этой женщины, если она наклонится над ним достаточно низко. –  Может приступим уже?   – Мне не хотелось бы соглашаться с паразитом…. – На гладко выбритом лице подошедшего к каталке Гавриила выражение скучающего нетерпения. – …но нам действительно следует уже приступить к делу. У меня других дел полно.   Уриил недовольно хмурится. – Я как раз собиралась объяснить этому существу, как…. – Эта тварь не нуждается ни в каких объяснениях, – отрезает Гавриил, небрежным жестом отметая ее возражения в сторону. – Ты убиваешь ее. Мучительно. Вот и все, что ей нужно знать. – Это профессиональная вежливость! – протестует доктор и укорительно поджимает свои пухлые губки.  – Я своим подопытным всегда все честно объясняла. – Ой, я тебя умоляю. – Гавриил картинно закатывает глаза, многострадально вздыхая.  – Ты просто хочешь получить еще одну возможность похвастаться перед пленной аудиторией. – Он ухмыляется, указывая рукой на удерживающие Кроули ремни. Уриил ощетинивается с выражением потрясенного негодования. Открывает было рот, чтобы ответить. – Давай я тебе этот процесс ускорю, – вновь обрывает ее Гавриил, пренебрежительно махнув рукой. – Предоставь это мне.  – Он делает шаг ближе к каталке, сцепив перед собой руки. Нависает над Кроули с видом снисходительно-высокомерного учителя. – Значит так-с, наша уважаемая доктор взяла немного крови истребителя, любезно пожертвованной вашим покорным слугой, и переписала ДНК лейкоцитов. Теперь, когда эти клетки проникают в кровоток вампира, они принимают эту кровь за патоген, и они начинают… как бы это получше выразиться… истреблять. – Он вопросительно задирает бровь, поднимая взгляд на Уриил. – Я ничего не пропустил? Уриил выпрямляет спину, презрительно шмыгнув носом. Отказывается удостоить его ответом. Гавриил пожимает плечами и вновь переводит свое внимание на Кроули.  – Зелье она сварганила действительно довольно гениальное, – театральным шепотом говорит он, наклоняясь так близко, что вампир еле подавляет рвотный позыв от тошнотворно-крепкого мятного запаха, который ударяет ему в ноздри.   – Ты только ей не говори, что я такое сказал.  Гавриил заговорщицки подмигивает и выпрямляется. Кивает по-бычьи насупившейся Уриил.    – Окажешь нам честь, док? – спрашивает он, расцепляя руки и указывая на регулятор скорости потока, который Уриил все еще держит в руке. – Или лучше мне? Пальцы Уриил собственнически сжимаются вокруг регулятора; толкают роликовый зажим вверх, чтобы открыть поток.  – Превосходно, превосходно! – Гавриил одобрительно хлопает в ладоши, наблюдая за тем, как алая жидкость начинает ровным потоком течь вниз по венозной трубке. Одаривает Кроули улыбкой, в которой читается хищное, азартное предвкушение.  – Ну что, скажешь что-нибудь напоследок? – Да. – Кроули заставляет себя оторвать взгляд от стремительно окрашивающейся в красное трубки, змеей устремляющейся к внутреннему сгибу локтя. Заставляет себя не поморщиться, когда покалывающий холодок в месте инъекции очень быстро перерастает в жжение.   – Ты и твои дружки… вы п-причинили боль тому, кто мне дорог, – сквозь зубы цедит он, открыто встречая снисходительно-торжествующий взгляд Гавриила.  – И я хочу шшшштоб ты знал, шшшто я найду сссспособ выбраться отсссюда, и я найду ттебя…. – Он сглатывает, сжимает кулаки, чувствуя, как жжение расползается вверх по руке, с каждой секундой становясь все сильнее.  Рвется вверх насколько ему это позволяют ремни, не обращая внимания на ожог серебра – уже почти незаметный на фоне обжигающей боли, растекающейся по кровяным сосудам.  Рычит, чтобы от этой уже почти невыносимой боли не сорвался голос.  – … и я убью тебя. Медленно. И м…мучччительно. Оччень… очччень мучительно.  Широкая, самоуверенная улыбка Гавриила нерешительно меркнет от пылкой уверенности в голосе Кроули, и Кроули замечает мелькнувшую в холодных сиреневых глазах искорку страха.  Но она исчезает мгновение спустя, и Гавриил вновь выставляет напоказ все свои зубы в жутком неестественно застывшем подобии улыбке. – Ну что ж, – говорит он, не слишком мягко хлопая Кроули по плечу там, где под кожей вычурными узорами чернеют уже обожженные кровяные сосуды, и насмешливо наблюдая, как смертельная жидкость щупальцами расползается вниз по его груди: – удачи. Он отходит, и Кроули обессиленно падает обратно на каталку и крепко зажмуривается, загнанно дыша сквозь очередную вспышку жгучей боли, которая вгрызается все глубже и глубже в грудную клетку.  К тому моменту, когда он вновь открывает глаза, Гавриила уже в комнате нет, а над ним склоняется Уриил. Он смотрит мутным взором, как она прощупывает одетыми в перчатки пальцами почерневшие вены на его руках, осматривая их с видом отстраненного научного любопытства. Смотрит, как она переводит взгляд на висящий над его головой монитор, который вдруг начинает раздражающе-пронзительно пищать.  Краем глаза он видит где-то в стороне какое-то движение; слышит, как на рев сигнала тревоги, исходящего от монитора, накладывается какофония каких-то других звуков.   Но Кроули уже ни на что из этого не способен обращать внимания. Жидкий огонь расползается внутри него; превращается в бешеное, неуправляемое пламя, взрывной вспышкой охватившее его грудную клетку, прожигая себе путь сквозь легкие и сердце.  Он кричит, бездыханно и хрипло, выгибаясь на каталке.  Извивается и бьется в судорогах от затмившей разум боли, когтями раздирая под собой твердый матрас.  Он горит, горит! Огонь пожирает его изнутри, сжигая все до пепла. И это больно, ох, дьявол, как это больно!  А мне ведь отсюда не выбраться, не так ли, скомканной мыслью проносится в раскалывающемся на куски сознании.  А следом за ней еще одна, с чувством сожаления: Азирафель. Он не смог защитить его и, похоже, отомстить за него тоже не сможет.   Тело вновь корчится, сотрясаясь в жестоких судорогах, и он чувствует, как от этих сотрясений начинают рваться удерживающие его ремни.  Но уже слишком поздно, он знает, что уже слишком поздно. Он уже ничего не сможет сделать, даже если освободится.  Он даже рот открыть не может, не захлебнувшись отравленной кровью, забившей и булькающей у него в горле. И если бы у него в легких оставалось еще хоть немного воздуха, он посмеялся бы, почувствовав вдруг у себя на плечах чьи-то руки, лихорадочно пытающиеся его удержать. Он изо всех сил пытается одарить глупого смертного испепеляющим взглядом, но зрение его угасает, рассыпаясь вдоль периферии, и он видит только склонившийся над ним чей-то расплывчатый силуэт. Волосы этого смертного, окруженные ореолом искусственного света, выглядят почти белокурыми, и на мгновение, на одно последнее мгновение, он позволяет себе притвориться, что так оно и есть.  Прости меня, ангел.  Потрескавшиеся, окровавленные губы шевелятся в беззвучной мольбе о прощение. Сердце в последний раз судорожно сжимается и замирает. И Кроули улыбается, проваливаясь в манящую тьму, где его погибший любимый заключает его в свои мертвые объятия.