Передай моей душе, что я дома.

— Зачем Вы здесь, господин Санзу? — Моя женщина сказала, что я психопат. Психолог, женщина средних лет с забавным цветом волос, напоминающим варёную свёклу, удивлённо вскинула брови. — А какие причины были, чтобы назвать Вас так? — Я закрыл её в подвале. Но это было ради неё. Харучиё совсем недавно стал ходить к психологу. Он прошёл все стадии принятия, по началу лишь молча отсиживая положенный час, как обиженный ребёнок, но постепенно раскрывался. Он говорил мало, всегда сухими фактами, но исключительно правду, ведь знал о врачебной тайне. Правда, информацию он подавал с сильной задержкой, и об убийстве лучшего друга пока не знал, как рассказать. Он и себе не мог признаться в этом, оправдывая самого себя безумной связью соулмейтов, или предшествующему этому убийству сестры, что итак подкосило его и без того нездоровую психику. В момент, когда он оставался один, и под рукой не оказывалось бутылки виски, Харучиё вспоминал труп Томоэ, и испуганную подругу Джун, на которую наставил пистолет. Он хотел убить и её, словно её убийство обнулило бы всё, стёрло бы воспоминания об убийстве друга. Но Джун не позволила. Джун простит его. Он в это верил, когда вёз их домой, но она выгнала его. Пнула, как бездомного щенка, вычеркнула его из своей жизни. — Какая Ваша основная цель сейчас? — Я хочу стать лучше. Наверное. Ведь она мой соулмейт. Харучиё не пропустил ни одного визита к психологу, позволяя копошиться в его мозгах и душе, но всё равно, ежедневно возвращаясь домой, он заливался алкоголем до состояния отключки. Чтобы не думать. Не анализировать. Не вспоминать о светлых длинных волосах, что так идеально накручивались на его кулак, не вспоминать о худых острых плечах и тонких пальцах. Не думать, не думать, не думать. Харучиё почти всегда проигрывал, и его рука самовольно расстёгивала ремень и ширинку штанов, когда он оставался в одиночестве в тишине своей квартиры. — Пошла вон, — очередная девушка, которую уже Харучиё сам пригласил к себе домой, обиженно надула губы, но выскочила за дверь без лишних разговоров. Эти девушки не помогали. От них не так пахло, у них был не такой взгляд, не тот голос, не те стоны. Пустая бутылка выскользнула из пальцев, когда Харучиё открыл первый попавшийся сайт цветочного магазина. Что за чушь. Он ни разу не дарил девушкам цветов, ему не требовалось никак ухаживать, ведь они сами вешались на него. Прокрутил страницу вниз и увидел статью «Как признаться в своих чувствах с помощью цветов, язык цветов». Харучиё фыркнул, но всё же нажал на статью. Он старательно вчитывался, щурил глаза, ведь от количества алкоголя строчки двоились, и действительно подчеркнул для себя те чувства, какие он бы хотел, чтобы Джун поняла. Но эта идиотка же ничего не поймёт, верно? Она уже бросилась в объятия парня, которого для Санзу сфотографировал его человек, приставленный следить за Джун. Харучиё не сразу выяснил, что этим парнем был Ханма, и не сразу заподозрил неладное. Майки накидывал больше и больше грязной работы, за которую Санзу брался с удовольствием. Выдирать кому-нибудь зубы и дробить кости сейчас казалось настоящим благословением, ведь Харучиё мог забыть о Джун хотя бы на некоторое время.  — Как думаете, господин Санзу, чего Вам не хватает, чтобы стать лучше? Возможно, Вы кого-то сильно обидели и это тянет Вас вниз? Чёртов психолог стоила каждой потраченной на неё монеты. Ведь Харучиё понял: ему нужно найти подругу Джун. Телефон он нашёл быстро, и написал ей пару угроз, чтобы она точно с ним встретилась. Так всегда было проще. Мийя, так её звали, стояла, сжавшись в комок, перед ним, пока он неотрывно смотрел в её лицо. Подруга была совсем не такая, как Джун, и этот страх и робость раздражали. Сейчас они были совсем не к месту, ведь он пришёл извиниться. — Чего тебе нужно? — у неё был тихий, дрожащий голос, и Харучиё едва сдержался, чтобы не закатить глаза. Он же не убивать её пришёл. — Искупления. Впервые с момента их встречи она смотрела на него неотрывно и Санзу понял: почти всё можно исправить, если ты искренне раскаиваешься. И он раскаялся. Обнимал одной рукой Мийю, пока она изливалась слезами в его пальто. Ему казалось, она смогла понять, ведь она не оттолкнула его, позволив потоку мыслей относительно его поступка обрушиваться на неё, и лишь плакала, но слушала. — Я всегда буду защищать Джун, даже если угрозой стану я сам. А потом она пропала. Всё, что Санзу так тщательно строил вокруг своей психики, все стены, что он возвёл, исчезли, когда он понял: он не справился. Он не был рядом, не сделал достаточно, чтобы защитить, и это разрушило почти всю ту работу, которую он проделал над собой. Ему мерещился её призрак, неотрывно шепчущий: «Ты слабак, Харучиё.» Её телефон больше не отслеживался. Он написал ей миллион сообщений, начиная с угроз, что, если она сейчас же не объявится, он сам лично убьёт и Мийю и её родителей, заканчивая мольбами. Он умолял её не оставлять его, ведь он не справится. Он уже не справлялся. Он представлял, как не успеет найти её, и найдёт только труп. И он чуть не наложил на себя руки, разрушил всё, до чего дотянулся в своей квартире, а затем его взгляд упал на открытую страницу ноутбука. Ебаный цветочный. Если ей так нравились эти сраные букеты, что он присыл ей, может они помогут призвать её домой? Что за чушь в его голове. Он заказал каждый, который нашёл на сайте. К некоторым он просил написать что угодно, вплоть до стихов о любви, а затем… Харучиё не знает, что случилось с ним затем. Он перестал отсылать ей смс, и просил продавца писать на бумажках о том, как ему жаль, что он нихрена не может. Что он ни на что не способен. Связь соулмейтов полная хуйня, если ты не можешь спасти своего соулмейта в момент опасности. А потом она пришла сама. Харучиё выходил из дома, когда его, как магнитом, потянуло в тот сквер. В абсолютно противоположную сторону от его машины. Но он пошёл, отключив голос разума, что кричал, что он теряет драгоценные минуты. Харучиё побежал, когда нить, что тянула его, стала крепче. Она сама себя спасла. Не он. Он не смог. И это разрушало его ещё больше. Харучиё вспоминал о своём открытии, что сделал, пока говорил с Мийей, но Джун не дала ему и слова вставить. Захватила его губы, и этот поцелуй, шершавый, болезненный и солёный, выбил почву из-под ног. Харучиё твёрдо решил, что извиниться перед ней позже, когда она чуть придёт в себя, но и дома она не дала ему даже рта раскрыть. Он не узнавал её, и эта перемена была так разительна, что сбивала с толку. Но Харучиё твёрдо решил: теперь он не даст ей ступить и шагу без его надзора. А извинится он позже. Как-нибудь потом.