***
— Посмотри на небо, Карцер, — прорычал Ваймс в самое ухо соперника, — Видишь звёзды? Завтра для моего города они будут светить ярче, потому что не будут больше светить тебе, Карцер. Еще не высохнет утренняя роса, как я притащу тебя к Ветинари. И у нас будут свидетели. Много свидетелей! И, возможно, даже адвокат для тебя, если найдется хоть один, у кого хватит лживости просить за тебя, не меняясь в лице. И тогда, Карцер, тебя отвезут в Танти. На виселицу. Без промедления. Чтобы ты смог сплясать пеньковый фанданго. А потом, не сомневайся, я пойду домой и, быть может, съем яйцо вкрутую. – Мне больно! — заскулил Карцер, вырываясь – Да ну? Оказывается и ты умеешь говорить правду, Карцер! — пророкотал Ваймс, но тут гад выскользнул из его рук, извернулся. Как загнанный зверь, он отважился на последний отчаянный шаг. Повезёт или нет, пан или пропал! Карцер бросился на Ваймса, вцепился в его лицо и большими пальцами надавил на глаза. И тут Стражник поиграл цепью Зверя в руке... Ваймс рванулся в сторону и саданул лбом Карцеру в нос. Поганец взвыл, пошатнулся, прикрыл лицо рукой, начал падать и в падении своём попытался ухватиться за Ваймса, но тут уже сам Сэмюэль Ваймс во всей своей мощи налетел на него, схватил за ворот накидки и вжал спиной в каменное надгробье Джона Киля. — П-по-послушай! — заблеял Карцер. — С чего ты так завёлся, а? Мы же, ха-ха, выяснили, что не такие уж и разные! Ты же тоже менял прошлое. Ты тоже просто хотел выжить! Я тут не причём! Мы оба чудови-... — Но Ваймс заткнул его ударом о плиту. Ваймс приподнял Карцера. Негодяй всё цеплялся за сильные командорские руки. Когда Карцер посмотрел Ваймсу в глаза, он увидел в них пламя преисподней, и преступника обуял ужас. — Не мешай меня с тобой. — пророкотал Ваймс — Один парень там, в прошлом, тоже сказал, что мы с ним похожи. Но его мне было жаль. Он и впрямь не был виноват в том, что пересёкся со мной. А вот ты, — Ваймс за ворот потянул Карцера на себя. Из железной хватки командора преступнику не было выхода. — Ты напросился. Ты сдружился со своим Зверем. То, что зло живёт и во мне, не значит, что я такой же. Ты отравляешь своим злом жизни других, а я сдерживаю его в себе. Ты хуже животного. Ты убиваешь, потому что можешь — от безделья! От вседозволенности! Карцер едва не растёкся лужей от полымя в глазах Ваймса. — Но ведь ты тоже одиночка! Я видел, как ты дерёшься! Ты убийца! — Нет, — пробасил Ваймс. — Знаешь, в чём разница между тобой и мной? — Карцер покачал головой, — У тебя нет того, ради кого можно сражаться, обуздать своего Зверя. За тобой никто не стоит. А за мной стоит Закон. Карцер обмер. — Это произвол власти! Ты не имеешь права! И тут Ваймс со всей силы впечатал его в надгробие Киля. Карцер вскрикнул. – Машина не сломалась, Карцер. Она ждёт тебя, – зычно рычал Ваймс. Негромко, но оглушительно. – Город убьет тебя. Нужные шестерёнки повернутся и раскрошат тебе голову. Все будет справедливо, я лично прослежу за этим. Чтобы потом ты не мог сказать, что суд над тобой был несправедливым. Верховный судья Анк-Морпорка жесток, но он позаботиться о том, чтобы работа машины не прекращалась. А уже я позабочусь о том, чтобы не прекращалось правление его светлости. О том, чтобы ты ничего больше не мог сказать, ха-ха. Об этом я тоже позабочусь... Ваймс улыбался, и эта улыбка была куда более зловещей, чем гримаса ярости. Карцер вновь заглянул в глаза Ваймсу, в поисках хотя бы намёка на милосердие. Из чужих зрачков Зверь наигранно дружелюбно осклабился чертятам Карцера, отчего те пустились врассыпную. Он меня убьёт, — пронеслось в мыслях Карцера. Но Стражник не выпускал цепи Зверя, как бы тот не хрипел, не истекал пеной. — Ты не можешь меня убить! — заскулил он. — Это противозаконно! Ты же стражник! Ну же, Ваймс, старина, вспомни, кто ты! Боишься, — подумал Ваймс, — Ну конечно. Теперь я говорю на твоём языке, и угрозы наконец до тебя дошли. О да, убить Карцера сейчас значит подарить ему легкую смерть, ведь любой палач знает, что казнь может быть разной, и во всей стране не найдется палача, который позволит такому подонку умереть без мучений. Боги тому свидетели, он заслуживает... ...но молодой Сэм смотрел на Ваймса через тридцать разделявших их лет. Стоит человеку сломаться, ломается всё. Так устроен мир. И Ваймс тяжело потянул воздух носом. Помни, что ты не он. Используй Зверя, но не сделайся им. — Да, я стражник, — спокойно ответил Ваймс. Каждое слово звучало как глухой удар топора. — Я страж этого города. Страж порядка в этом городе. Я страж своего тирана. Ваймс вновь потянул Карцера за воротник, отчего тот отлип от каменной плиты. — Я грёбаный терьер Ветинари! —прогремел Ваймс. — Ты же его ненавидишь! — взвыл Карцер. — Не больше, чем себя, — прорычал Ваймс — Я стерегу его! И когда мне скажут «к ноге», я прибегу. Я не дружу со Зверем. Я его дрессирую. Как Он меня. Глаза Карцера беспомощно забегали. — Хочешь увидеть, какого иметь хозяина? — Ваймс недобро усмехнулся — Не бойся, я почти не кусаюсь. Сейчас ты вспомнишь, — вновь понизив тон, прохрипел Сэмюэль Ваймс. — Сейчас я напомню тебе твои обвинения. Всё, с чем ты завтра предстанешь в суде, — Ваймс притянул Карцера совсем близко и завопил во всю глотку — Перед его светлостью лордом Хэвлоком Ветинари! И Ваймс обрушил ублюдка на надгробие, выгнав тем самым из груди Карцера весь воздух. Сэм насел на него сверху и, прежде чем Карцер успел опомниться, зарядил ему по лицу кулаком. Тот в ответ издал какой-то булькающей нечленораздельный звук, затылком впечатался в камень. — За Рукисилу... — рычал Ваймс. Зверь внутри него бесновался. Ваймс вновь оторвал Карцера от надгробия и вновь ударил им о холодный камень. — За Билли Букли, — продолжал он, когда спина Карцера вновь столкнулась с плитой. — Масхерада, Хлопмана, Дикинса! Удар! Удар! Удар! Карцер совсем потерялся. За руку Ваймса он держался уже не в попытке вырваться, а оттого, что не мог разжать пальцы. — За Тренча! Карцер хотел было крикнуть: «Пощади!», но вместо этого лишь пробулькал что-то залитым кровью ртом. — За Реджи Башмака! Что-то хрустнуло, и Ваймсу показалось, словно из-под земли заскреблись. — За Джона Киля! И снова удар. Надгробие уже будто само подавалось навстречу, чтобы на спине преступника остался оттиск «Джон Киль». Карцер хрипел, как порванная волынка, но Ваймс не думал успокаиваться. Мир для него сейчас заливала багряно чёрная поволока ненависти, а имена сами писали себя на обратной стороне его век. Карцер мысленно уже уповал на обморок, который пусть немного, но облегчил бы его страдания. Что-то под Карцером издало звук похожий на «Кхх!», и что-то зашаталось, как сломанный зуб. — За Анк-Морпорк! Удар! И на миг под веками Ваймса что-то засияло. Засияла в лунном свете на ветхих серых простынях фарфорово бледная кожа. Ваймс зажмурился. Этого он ему точно не простит. Карцер само собой не поймёт, о ком говорит Ваймс, не вспомнит образ жертвы. Но Ваймс знал: убив Киля, ублюдок остановил биение и ещё одного сердца. И поставил точку: — За Хэвлока Ветинари! Последний удар оказался особенно неистовым. Карцер впечатался лопатками в надгробие в последний раз. И плита Джона Киля раскололось пополам. Карцер спиной вперёд пролетел несколько футов и рухнул одной сплошной гематомой на то, что раньше было памятником, и на радость себе наконец потерял сознание. Ваймс тяжело дышал, сердце его билось одновременно и в глотке, и в кулаках, и в висках. Хотелось рвать, бить, уничтожать! Ваймс запрокинул голову и возопил страшным голосом в бескрайнее тёмное небо. То был вопль, в котором переплелись два крика. То в унисон ревел Зверь, которому не дали утолить его жажду крови сполна, и надрывался Стражник, что стёр ладони до кости о цепь чудовища. Ветер гонял по кладбищу запах сырости и сирени. Ваймс медленно остывал. Остывали, потрескивая, и надгробия, раскалённые за день палящим солнцем. Ночь водила вокруг Ваймса хороводы. Чернейшие кладбищенские тени соткались в мрачное привидение. И худший кошмар Ваймса восстал перед ним во плоти. — Добрый вечер, — сказал призрак голосом лорда Ветинари. Зверь в Ваймсе взвыл, перекувыркнулся через себя и ощерился на темноту. Тьма молвила — Превосходный арест, ваша светлость. Позвольте Вас поздравить. — И Ветинари явил свой лик, подобно древнейшей пупземельной твари. Это был Он! Боги, и впрямь Он! Как настоящий! Но ведь не мог? Не мог это быть ЕГО Ветинари?! Когда ты стражник, даже собственные глаза начинаешь подозревать в подлоге. Ваймс вскочил на ноги и зыркнул на патриция совершенно безумно. Рассудок ещё не до конца прояснился в нём, так что Ваймс, ей-богу, сейчас даже ЕГО готов был размазать о чей-нибудь памятник. Ветинари примирительно воздел руки. Толку от этого было столько же, сколько от переговоров с вулканом. — Вы ко мне подкрались! Бесшумно! — вспылил Ваймс. — Позвольте, разве это преступление? — улыбнулся патриций. Ваймс восстановил дыхание (читай, прекратил хрипеть и рычать как безумец). Чёрт, почему всегда Он... Ваймс оглядел человека в тени. Это определённо был Ветинари. И он был великолепен. Может, всё обошлось? Держи себя в руках! Вспомни, что ты наделал! Ты не можешь сейчас упасть к его ногам! Взгляд Ваймса самопроизвольно соскользнул с лица тирана Анк-Морпорка и замер чуть выше левого уха. Ваймс весь «сегодняшний день» избегал этой встречи. Он ещё не был готов. Он боялся, что сорвётся, и либо расцелует эти острые скулы, либо разобьёт их. — Признаться, я ожидал встречи с Вами не ранее чем завтра, но я рад, что судьба распорядилась иначе, — проговорил Ветинари, выходя из тени. — С момента вашего скоропостижного исчезновения весь дворец ожидал новостей от Вас. А когда же мне сообщили, что Вы объявились не прикрытый ничем, кроме собственной решимости, моё желание повидаться с Вами при отчёте лишь усугубилось. Ваймс испепелял пустоту взором. — Как моя нагота связана с Вашим желанием меня увидеть? Но Ветинари пропустил вопрос Ваймса мимо ушей. — Сибилла сообщила мне сразу, как Вы явились на порог её дома. У неё ко мне возник ряд претензий. Должен заметить, что звучала она весьма решительно, пусть и немало встревоженно. — Сибилла?.. — Ваймс осёкся. Ах, да...***
Ему досталась лишь чернота глубочайшего сна. А потом он со всей дури грянулся об пол. Кто-то подхватил Ваймса и поставил на ноги. Восстановив равновесие, он тут же отпихнул от себя чужие руки. Глаза заволокло липкой пеленой, но сквозь туман медленно проступало лицо капитана Моркоу. – Рад вас видеть, сэр. О... — Где Карцер? — прохрипел Ваймс. Первая реплика, заданная после внезапного появления или же пробуждения, играет необычайно важную нарративную роль. Столько возможностей открывается, если задать правильный вопрос, в правильное время. И Ваймс ошибся с выбором. — Мы не знаем, сэр. Вы просто возникли в воздухе и упали на пол. Весь в синем сиянии, сэр! – Ага, – пробормотал Ваймс. – Он где-то здесь. Возможно, где-то рядом. – Хорошо, сэр, я пошлю людей, чтобы... – Нет, отставить, – приказал Ваймс. – Он подождет. В конце концов, куда он денется? Мир по-прежнему ходил ходуном, прошлое мешалось с будущим. Ваймс с трудом стоял ровно на ватных ногах. Кабы не руки Моркоу, гравитация и многодневная усталость довольно быстро устроили бы лицу Ваймса свидание с полом. Ваймс объявил своим мыслям общий сбор, а мышцам, которые словно достались ему от неумелого хозяина, приказал держаться в строю и не сдавать позиции. Даже если он умрёт — не время расслабляться! Вопреки распространённому заблуждению, неправильно заданный первый вопрос при внезапном появлении — это ещё не конец света. И со вторым Ваймс не оплошал. — Ветинари правит? — спросил он серьёзно. Стражники и волшебники переглянулись. — Ну... Должно быть, да? Чем-то же он должен заниматься... — неуверенно ответил Тупс, озираясь. Ваймс припёр волшебника к стенке взглядом. — Ветинари — патриций: да или нет? — с расстановкой прорычал Ваймс. — Да-да, разумеется! — затараторил Думминг, бочком уходя с линии огня. Ваймс выдохнул. Хвала Богам. Что ж, одно обещание юный лорд сдержал. Осталось узнать, не забыл ли он про второе. — Хэвлок Ветинари? — не унимался Ваймс — Самодовольный, невыносимый, надменный, ненавистный всеми, гениальный ублюдок, тощий, как фонарный столб, с пижонской бородкой и су..? — Полегче, командор! — заволновался Чудакулли — У стен же... Хе-хе, есть уши. — И архиканцлер кивнул в сторону угла из которого — что неудивительно для Незримого Университета — и впрямь торчало ухо. Само по себе, просто выпирало из стены, словно крючок или гвоздь, и чувствовало себя вполне замечательно. Но Ваймса это мало волновало. С третьего раза он на не очень умный вопрос узнал-таки, что хотел. Знание первое: в этой реальности он всё ещё командор. Знание второе: волшебники по-прежнему... Занимаются своими волшебненскими делами. И третье... Хэвлок был. Однако, тот ли? Если здешний патриций отличается от того, которого Ваймс знал, никто бы всё равно не понял, ведь для них нет другого патриция. Он сам-то отличит его от... Другого? Нет, конечно, если в этой реальности у Ветинари щупальца вместо ног, Ваймс явно что-то заподозрит. Но если нет? В Хэвлоке Ветинари оказалось столько невидимых граней... Какую из них он исказил в прошлом? В любом случае, город получил своего правителя. Не лучшего, но заслуженного. Того, кто смог подарить людям стабильность. И хочет он того или нет, но Ваймс обязан играть по правилам этой реальности. — Я хотел сказать «сумасшедшими методами», — проворчал Ваймс. — Ещё лучше! — возмутился архиканцлер — Попрошу не выражаться в стенах библиотеки! Сумасшествие — лишь одна из множества вариаций нормальности. Ваймс закатил глаза. Это точно были его волшебники. Мир остался прежним. Хотя бы эта его часть... Но что теперь? Ваймс опасался, что монахи запустят его куда-то не туда или не в тогда, и при появлении он разобьётся в котлету о корку вод Анка. Этого, к счастью, не случилось, но что ему это дало (помимо жизни)? Усталость пульсировала в каждой клеточке тела. Нужно действовать быстро, пока он в сознании. Что сделает Карцер? Без оружия, без припасов. У него должно быть логово. Он скроется там на время, соберётся и выйдет искать себе забаву. И новые забавы Карцера наверняка не обойдут Ваймса стороной. Что он предпримет? В направлении чего Зверь Карцера натянет поводок? «Отсюда весь город, как на ладони!» — паскудно усмехнулся он тогда, на крыше университета. Город... Пока этот ублюдок на свободе, город будет в опасности. Что есть город? Гражданские? Всех не убережёшь. Каждый день кто-то умирает. Нельзя вдаваться из-за этого в панику. Стражники? Каким глупцом надо быть, чтобы полезть к взволнованным стражникам? Как шершня в улье беспокойных пчёл — его ждёт донельзя неприятный сюрприз. Уж Ваймс-то позаботится... У Ваймса нет семьи. Самому Ваймсу нет смысла угрожать. Тогда на какой рычаг Карцер не побрезгует надавить, чтобы вывести Ваймса из себя? Есть только трое: Красавица Город, милая Сибилла и... — Кстати, а если не секрет, что Вы... — начал было Тупс, но Ваймс его не слушал. Сэм Ваймс встряхнул головой, вырвался из рук Моркоу и понёсся. Времени на то, чтобы задавать вопросы, у остолбеневших стражников не было, и все припустили за ним. Ваймс шёл, нет... Он надвигался, как ураган, как катаклизм, как сам конец света. Он промчался по университетским лужайкам к мосту Возможностей. Шнобби и Колон, дежурившие у моста, так ничего и не поняли, когда их подхватило и понесло следом за Ваймсом толпой набежавших стражников. Перебежав через мост, Ваймс очутился в садике под названием Услада Волшебника. Ветви кустарника хлестали его по голым ногам, но он, не сбавляя скорости, пересек сад, выскочил на старую дорожку вдоль реки и побежал дальше. Голые стопы нашёптывали Ваймсу, что вот он уже на почти родной Лепёшечной. От этого ощущения у Ваймса открылось второе дыхание, и он еще прибавил ходу. Но не только милые сердцу мостики придавали Ваймсу сил. Ваймс летел к особняку Овнецов не просто из уверенности, что мерзавец, вроде Карцера, несомненно нападёт на одинокую женщину, нет. Ваймс гнал на Лепёшечную, потому что она пролегала в противоположной дворцу части города. Ваймс бежал «в» дом Сибиллы и бежал «от» обители своего тирана. Потому что он не знал, что сделает, если увидит Ветинари. Он понятия не имел, какой этот нынешний Ветинари. Ваймс боялся и неистовствовал, а ноги сами уносили его прочь. И лишь одна крохотная частичка Ваймса успокаивала его сейчас и нашёптывала на ухо: «Всё будет хорошо». И было дико от того, что частичка говорила голосом Хэвлока. Да. С Ветинари всё будет хорошо. Обязано быть. Потому что Ваймс от него далеко. Так, на всем скаку, он пронёсся по посыпанной гравием дорожке и чуть не рухнул на пороге дома, едва успев схватиться за шнурок колокольчика. Послышались торопливые шаги, и дверь распахнулась. – Если ты не Вилликинс, – прорычал Ваймс, пытаясь восстановить дыхание после бешеной гонки, – ты об этом сильно пожалеешь! – Ваша светлость! Что с Вами произошло? – воскликнул дворецкий, втаскивая его в прихожую. – Ничего! – рявкнул Ваймс. – Где Сибилла? Вилликинс попятился. От Ваймса сейчас попятился бы даже медведь. Словно ревущий в ущелье водопад, Ваймс сразу устремился в том направлении, где ему не было преград. А преградой ему сейчас, пожалуй, не была даже Кори Челести. — Сибилла! — завопил он. – Не стоит подниматься туда, сэр! — тщетно пытался вразумить командора дворецкий. Но было поздно. В прихожей показалась Сибилла. Его Сибилла! В резиновых сапогах и огнеупорном фартуке, она быстро стянула с рук перчатки и осторожно вытянула шею, силясь понять, что происходит. — Сэм, это ты? Что-то... Ох, батюшки! — прикрыла она рот ладонью и подскочила к сипящему, как пожилой гусь, командору. Он чуть не упал ей в ноги, но она вовремя придержала его. — Сибилла, это... ты? — все органы чувств Ваймса работали на износ в эти секунды, он готов был выплюнуть собственные лёгкие. — Я... — не сразу нашлась леди Овнец, взволнованно осматривая своего гостя. — Сэм, ты весь в кро... — Не моя, — прохрипел Ваймс и нежно, насколько мог, обхватил одну ладошку Сибиллы обеими руками. — Билли, ты... Жива? Леди Овнец поморгала на него растеряно. — Жива, — ответила она в замешательстве. И тут Ваймс рассмеялся. Задушено, потому что в лёгких почти не осталось воздуха, и безумно, потому что в нём более не осталось рассудка. Но сейчас он и впрямь был счастлив. — Сэм, с тобой всё хорошо? Сэм обхватил её лицо замызганными ладонями и звонко чмокнул в щёку. — Замечательно! Всё замечательно! — едва не плача, просипел он, опустившись на колени. — Молодец! Живи! — Сказал он, и чернота сна придавила его к ковру. Когда несколько часов спустя Ваймс проснулся, ему с большим трудом удалось вспомнить и то где он, и то, как он сюда попал. К тому моменту его успели с горем пополам обтереть и перенести в гостевую спальню. Виликинс принёс ему комплект чистой формы из апартаментов командора, так что уже после полноценной ванны Ваймс, приведя себя в порядок, вышел в гостиную, где его ждала Сибилла. Воспоминания окатили его отрезвляющей волной вины, и минут десять он, стоя на коленях и пряча взгляд в подоле её платья, слёзно просил у своей спасительницы прощения за испорченный ковёр, за перепуганных слуг и погубленные нервы. На всё это леди Овнец лишь улыбалась и гладила непутёвого, совсем запутавшегося стражника по волосам. В конце концов, она, со свойственным ей добродушием, призналась: «Сэм, не так уж я и перепугалась. Нагота меня не стесняет с отрочества, так что ты ничуть меня не смутил. А что до крови... Ну, при работе с дракончиками обнаруживать органы и жидкости, которым место внутри, снаружи — обычное дело. Но будь аккуратнее, хорошо? Я говорила, что переработка тебя доконает! Если ты так из-за Хэвлока, то у меня к нему пара вопросов! Даже врач сказал, что ты нуждаешься в продолжительном отдыхе!» С одной стороны, Ваймс был готов разрыдаться в порыве бесконечной благодарности, но с другой, что-то на последнем предложении в нём переклинило. На вопрос: «Какой ещё, чтоб его, врач?» Сибилла кротко улыбнулась и проводила Сэма в столовую. Там его ожидало знакомое, хоть и постаревшее лицо доктора Лишая Газона, которого хозяйка угощала за добрую службу всевозможными яствами с кухни. В частности, она компенсировала ему сгоревшую в угли птицу, которую тот готовил, когда его выдернули из дома. «Во сне ты не переставал звать кого-то, — объяснила леди Овнец, — Часть имён мы не смогли разобрать, часть людей никто не знал, а уважаемого доктора Газона вспомнил дорогой Моркоу.» Доктор благодарно кивнул, но Ваймс заметил холодок ужаса, мелькнувший в глазах лекаря. Тот смотрел на Ваймса словно на покойника. В прочем, беседовал он с этим мертвецом весьма охотно. Они посидели немного, поговорили о памяти, о забывчивости и о том, как выгодна порой бывает последняя. Вдвоем они отправились в банк, где лежали деньги Ваймса. Это почтенное заведение любезно согласилось открыться в нерабочее время, поскольку его попросил об этом любимый клиент, герцог, самый богатый человек в городе, командор Стражи и, что немаловажно, человек, всегда готовый вышибить дверь ногой. Здесь сэр Ваймс передал сто тысяч долларов и право собственности на большой угловой участок у Гусиных ворот некоему доктору Газону. А после, уже в одиночестве, он побрёл к кладбищу Мелких Богов. Монтажная склейка, и вот он, посреди надгробий. Перед ним — тиран. За ним — тот, чью историю он присвоил. Ветинари улыбался. Джон Киль хранил молчание. — Я извинился, — произнёс Ваймс, вернувшись в реальность. — Ну разумеется, — отмахнулся Ветинари. — Вы выполняли свой долг. Сибилла Вас конечно поняла и простила. Как и я. Так, — недобро заметил Ваймс, — И что значил сейчас этот тон? Он поморщил нос. — Как давно Вы здесь? — прорычал Ваймс глухо. — Какое-то время, но, уверяю Вас, не столь долго. Я предпочитаю приходить сюда поздно, чтобы немного... Поразмыслить. Но сегодня, видимо, переутомившись за день, я, стыдно признаться, немного заплутал. Осмелюсь выразить Вам свою благодарность, Ваймс. Если бы не это... Беспорядочное нанесение правосудия и причинение закона, что Вы устроили, боюсь, я бы не нашёл этого места, — он сделал шаг вперёд и Ваймс снова напрягся. Но не отшатнулся. Зверь внутри него изводился. Видишь? Видишь?! Это Он! Бессердечный, высокомерный ублюдок! Только Он может так с тобой говорить! Как Он смеет?! Кто ему позволил?! Ничего не меняется! Наплюй на то, что было между тобой и сопляком. Для Него это ничего не значит. Ты вечно будешь один. Он всё тот же! Он убьёт тебя. Убей его, убей его, убей его, убей его! Ваймс сглотнул желчный ком слюны вместе со рвущимся на волю рыком. Как тут не злиться? А как не радоваться? Он уже всё понял? Что он скажет дальше? Тридцать лет назад я не оттолкнул тебя — подумал Ваймс — и теперь я ничего не прошу взамен. Лишь дай мне покой. Позволь убедиться в том, что я сделал правильный выбор. — Зачем Вы сюда пришли? — О, пустяки. Тут слаще воздух. И слушатели вежливее. Приятно бывает здесь уединиться со своими мыслями, — Ваймсу показалось, что патриций отряхнул над могилой Киля руки, но во тьме разглядеть, что осыпалось с худых дланей, не удалось. — Но, будьте так любезны, Ваймс, в следующий раз при задержании будьте менее... — лорд Ветинари постучал тростью по обломку надгробия, — Экспрессивным. Ваймс взглянул на расколовшееся камень и обомлел: — Боги, Джон! Командор схватился за один из крупных кусков, дрожащими, непослушными руками попытался приладить его на место, размазывая по холодному камню кровавые отпечатки. — Полноте, Ваймс, боюсь, этому памятнику уже ничем не поможешь, — вздохнул патриций. — Закройте рот! — огрызнулся Ваймс, пока тщился всё исправить. Только этого не хватало! Как?! Когда это случилось?! — А Вас, по всей видимости, с этим человеком связывает нечто действительно важное, — предположил Ветинари, шелестя словно бриз. Камни валились у Ваймса из рук, выскальзывали из перепачканных кровью пальцев, костяшки саднили. Сэм составлял камни с такой силой, будто он хотел вдавить их друг в друга. — Почему Вы так обеспокоены? Тут Ваймс не выдержал. Одним рывком он снёс всё, что так долго громоздил. — Эти люди, — Ваймс обвёл взглядом семь могил, — тридцать лет назад погибли! Они умерли, потому что в тот день оказались не в том месте, не в то время, и занимались тем, чем не должны были! Их бы никто не осудил, если бы они развернулись и ушли! Они могли поступить как все и выжить, но вместо этого решили выполнять не свою работу! Тридцать лет! У них нет семей, нет родственников, и только те, кто был там, помнят о них! Никто не знает, что они сделали! И их могилы хотят раскопать под новые! — Ваймс вскочил на ноги — Это были стражники! Это были маленькие люди из бедных семей! В суете тогдашних перемен никто не заметил того дела, что они совершили. Это был не подвиг, потому что подвиги совершают герои. Никто из них не заслужил смерти! Им нужна тишина хотя бы сейчас, потому что больше вы ничего не можете им дать. Так пускай мёртвых оставят в покое! Голос Ваймса пронёсся над городом мертвецов и затух где-то среди надгробий. Эхо умерло само и утащило за собой на тот свет все звуки. Стало совсем жутко. — Тогда не шумите, сэр Сэмюэль, — невозмутимо попросил патриций. — Мёртвые этого не любят. Ваймс открыл было рот, но Ветинари заткнул его, подняв перед собой ладонь. — Полагаю, такой переполох из-за нового дьякона. Могу Вас заверить: этот вопрос я с ним уже обсудил. Мне кажется, он внезапно преисполнился в своём познании и покинул свой пост, дабы славить имя господа в дальних краях. Эти слова брызнули на Ваймса и зашипели о его гнев. — Куда? — зашкворчал командор. — Тинлин, полагаю. — Но это же на другом конце света! — Слово божье не знает границ, — равнодушно пожал плечами Ветинари. Ваймс нахмурился и отвернулся от патриция. Верх неуважения, но какая уже разница? Ваймс окинул ещё более мёртвое, чем его владелец, надгробие скорбным взглядом. — Я поставлю новое. За свой счёт! И на этих могилах тоже! — зарёкся Ваймс не то что пламенно, но с горечью. Ветинари склонил голову набок и с любопытством заглянул за плечо Ваймса. Оглядел надгробия, а после перевёл взгляд на лицо командора. — Я думаю, этого не понадобится, — произнёс патриций. Ваймс шарахнулся в сторону и обернулся. — Прекрати не дышать мне на ухо! — рявкнул он — И вообще, с чего бы это? — Мне самому кажется, что эти люди заслужили достойного отношения к себе. — Неужели? — бурлил Ваймс. — О да, несомненно. Этим людям определённо нужен памятник посолиднее, — рассуждал патриций. Ваймс ядовито хмыкнул. — Что-то вроде картины в бронзе, а? — осклабился он. — Все семеро поднимают флаг? — Да, неплохая идея, — согласия патриций. — И с каким-нибудь вдохновляющим на подвиги призывом? — язвительно усмехнулся Ваймс — Например: «Они погибли за будущее»? — Возможно. А что насчёт: «Они просто делали свою работу»? — предложил Ветинари, и терпение Ваймса лопнуло как мыльный пузырь. — Да как Вы смеете! — взорвался Ваймс — Чего Вы добьётесь своим памятником? Вы только вдохновите ещё желторотых юнцов лезть в заварушку, в которой они ни черта не смыслят! В которой они заведомо проиграют! Заставите всяких дураков поверить в то, что они могут быть героями! Но люди в этих могилах просто хотели сохранить частичку мира! Их цель, их предназначение: беречь порядок на улицах, где живут их матери! Они хотели выжить, как и все, они сражались друг за друга, но их бросили! — тут бы Ваймсу следовало остановиться, но его понесло — Если Вам некуда деть деньги и кучу бронзы, то отлейте себе здоровенную глыбу с надписью «Мне плевать на всех» и уроните её себе на голову! — Последние слова он прорычал почти в самый нос Ветинари. Ваймс выглядел чудовищно. И знал это... Как прокажённый, не меньше: перепачканные измятые вещи, налитые кровью глаза, безумный взгляд, волосы дыбом. Но Ветинари не шелохнулся. Под его изучающим взглядом казалось, что кроме костей тебя ничего не покрывает. Повисло тяжёлое молчание. Лишь через миг Ваймс осознал, что находится непозволительно близко, смотрит в самые глаза своему мучителю и находится в смертельно опасной близости от его сухих, тонких губ. Ваймс сделал шаг назад и поспешил перевести брезгливый взгляд на Карцера. Командор склонился к мерзавцу, оборвал лоскут со своего рукава и связал им руки преступника. То же самое он продел и с его ногами. — Этому самое место на виселице. До этого — в Танти, а пока — в Ярде. Мне нужно заниматься своей работой. Спокойной ночи, сэр. — неживым тоном отозвался Ваймс и потащил Карцера по влажной траве. — О, непременно. И, разумеется, сэр Сэмюэль, моё общество нисколько не помешает Вам «заниматься своей работой». Слова зависли в воздухе. Ваймс взглядом, говорящим, «Не лезь — убью», в красноречивом безмолвии выразил свой протест. Постная рожа сохранялась на лице командора Ваймса чуть меньше минуты, после чего он, не проронив ни слова, наконец направился к выходу с кладбища. Какое-то время Ваймс и впрямь шёл один (компанию ему составлял только Карцер, но тот скорее волочился, нежели шёл). А после, уже за чугунной оградой, Ваймса спокойным шагом нагнал патриций. Они поравнялись. — В сопровождении не нуждаюсь, — бросил Ваймс, не отрывая глаз от земли. — Сопровождение? Помилуйте, Вы же на работе! — артистично покачал головой Ветинари — Вы направляетесь в Ярд. Ваймс хотел было съязвить, но вместо этого процедил: — А Вы? — А я совершаю вечерний моцион. Патриций улыбнулся, и Ваймс щекой чувствовал, что улыбка эта «гадская»! Командор поморщился. — Вы прогуливаетесь по кладбищам, сэр? — цыкнул он безразлично. — Кто-то же должен подкреплять слухи о том, что патриций — нежить.***
Той пропахшей смрадом сирени ночью плечом к плечу по безлюдной улице шагали двое: коренастый и длинный. Был с ними ещё третий — горизонтальный, но он активного участия в ходьбе не принимал. Двое шли молча. Третий тоже молчал — не мог говорить. Невысказанные слова сгущали и без того плотный майский воздух. Приземистый шагал громко: гравий то и дело шуршал у него под башмаки. Поступь долговязого снедала тишина. У длинного и тени-то словно не было: та будто сливалась с подолом его чёрной, как сама ночь, мантии. Голова третьего безвольно ударялась о камни. Те, кто по случайности околачивался поблизости в ту ночь, после говорили, что от этого стука внезапно на душе, без ведомой на то причины, становилось легче. Ваймс не смотрел на Ветинари, Ветинари смотрел лишь вперёд. И всё-таки это Он, — подумал Ваймс и мысленно улыбнулся. Улыбнуться по-настоящему было бы предательством самого себя. Его Ветинари. Когда они были так близко, Ваймс чувствовал, что это был именно ЕГО Ветинари. Порода... — подумалось ему — её даже аномалиями не выведешь. Он различит присутствие своего мучителя даже с завязанными глазами посреди тёмной комнаты в гробовой тишине. Он его почувствует. Но про себя Ваймс также прекрасно понимал, что для него в этой истории остаётся всё меньше и меньше места. Карцеру он, конечно, заявил обратное. Мол, это ублюдок неприкаянный, в отличие от него, Сэма Ваймса. Но кого он пытается обмануть? Он не сможет быть подле Ветинари, как бы того не хотелось. Больше нет... Ваймс рассматривал щебень потому что знал: один взгляд на его светлость при хорошем освещении, и Ваймсово сердце иссохнет от тоски по острым косточкам, изящным кистям рук, выгнувшемуся на простынях телу и робким, наивным обещаниям. Один взгляд в аквамариновые колодцы, и тебя утянет. Один взгляд, и время окончательно заклинит именно в этой реальности: где юный лорд влюбился в Джона Киля, семь могил на кладбище Мелких Богов заполнены, а Сэму Ваймсу нет места. Ваймс не вынесет этого. Он с горечью осознавал, что держать оборону с будущими мертвецами было проще, чем сейчас идти рядом с этим человеком. С его мучителем. Его тираном. Красота и стать лорда Хэвлока Ветинари с возрастом стали почти осязаемы... За несколько дней в прошлом, Ваймс почти забыл это чувство, когда ты тонешь в Ветинари, как в трясине из дёгтя. Теперь от близости прекрасного чудовища с разумом гения трепетали поджилки. Хотелось прижаться щекой к начищенным сапогам, поцеловать над коленом и ластиться к чужим рукам. Чтобы гладили по взъерошенным волосам, не отталкивали, чтобы на сердце стало спокойно и тепло. Он так соскучился! Истосковался! Истомился! Но есть ли у него на это право? — Скажите, сэр Сэмюэль, Вы верите в предсказания? — нарушил тишину патриций. Словно почувствовал, что гнетущее молчание увело мысли Ваймса в далёкие дали. — Никак нет, сэр. — как из-под воды отозвался Ваймс. — Отчего же? — Считаю, что если стражнику и полагаться на интуицию, то только на свою. Так надёжнее и дешевле. — И это в мире, где существуют самые настоящие волшебники и ведьмы, — вскинул брови Ветинари. — Волшебникам я тоже не доверяю, сэр. Я вообще никому не верю. Патриций задумчиво хмыкнул. — Пожалуй, я с Вами соглашусь. Я тоже не был склонен верить в гадания. До определённого момента. — Сэр? Продолжать не смотреть, просто сверлить взглядом пустоту, не дать чувствам снова взять верх. — А известен ли Вам обычай бросать монетку в могилу стражника на удачу, Ваймс? — Слышал о подобном от матери, сэр. Даже не пережиток язычества: суеверие и только. Тогда стража была не в почёте. Рад, что с годами народ забыл про эту традицию. — А я несомненно рад, что в повышении сознательности люда Анка и Морпорка не последнюю роль сыграли Вы, — Ветинари жестом обвёл всего Ваймса. — Сэр. Не поднимать глаза, не поднимать глаза, не поднимать глаза... Но как же хотелось... Хотелось вновь заглянуть в эти лазуритовые пропасти и попытаться разгадать, что же хитрец испытывает, что же имеет в виду. Может, если ему повезёт, он снова разглядит щёлканье стальных шестерёнок чужой мысли. Всего на миг заглянуть в чужой мир... И думать забудь! — Вы знаете, — начал патриций, глядя куда-то в даль — Тридцать лет назад со мной приключился необыкновенный случай. — Со всеми случается, сэр. Это в очередной раз доказывает, что Вы человек. — Хорошо сказано. Случаи творят нашу человечность... Комедия жизни, не иначе. Но в случившемся со мной тогда не было ничего и близко забавного. — Сэр. — Я был тогда ещё совсем юн. Даже не успел выпуститься из гильдии. И, как бы это странно не звучало, однажды я получил задание... не своего профиля. Мне было поручено не убить, нет. Стеречь одного человека. Личность та, право, оказалась весьма исключительная. Я бы даже сказал уникальная. И оттого мне ещё стыднее признавать свой провал. На миг Ваймсу послышалось непритворно печальные нотки, но он всё равно не поднял взгляд. Слушал молча, так что перебивал патриция только грохот туши Карцера позади. Ветинари продолжил. — То был погожий весенний денёк. В прочем Вам ли не знать, сэр Сэмюэль, ведь Вы, я уверен, тоже помните тот день. — В моей жизни была уйма погожих деньков, идеально подходящих, чтобы умереть, сэр. Не могли бы Вы уточнить? — огрызнулся Ваймс — О, разумеется, — ответил Ветинари — Но перед этим скажите. Вы никогда не задумывались о том, почему я ношу сирень? — Это просто цветок, сэр, — сухо пробурчал Ваймс — Если хотите знать моё мнение, Вам не к лицу. — В самом деле? — мурлыкнул патриций — Что ж, если бы дело было в красоте, я бы обязательно к Вам прислушался. Уж Вы в моде явно знаете толк. — Патриций улыбнулся (Ваймс ощутил это щекой). Не дай Боже — подумал командор — ты вспомнишь про герцогские лосины! — Однако, в сирени меня привлекает память. — продолжал лорд Ветинари. — По-вашему, сирень может что-то знать, сэр? — фыркнул Ваймс — Мне её допросить для Вас? Патриций улыбнулся. — С удовольствием послушаю, что же такого она Вам поведает. Но я об ином. Самое важное — помнить, согласны, сэр Сэмюэль? Поразительная вещь, человеческая память, не правда ли? Ты считаешь её верной подругой до той поры, пока она не размывает в твоей голове небрежным движением мокрого пальца мазки и слепки воспоминаний, и вот ты уже не помнишь имён любимых и родных. Но мы отошли от темы. В тот день в городе царила настоящая неразбериха, и мой подопечный находился в самом её эпицентре, подобно оку шторма. Не сложно догадаться, что даже если знать, где находится человек, разыскать его почти невозможно. Я же даже не мог вообразить, с чего начать поиски. Я был движим лишь чужим приказом и собственным стремлением во что бы то ни стало разыскать этого человека. И я нашёл. Остывающим на брусчатке, на Цепной. Знаю, Вы склонны считать меня бесчувственным, и я в иной раз не позволил бы Вам в этом усомниться. Однако тогда, и я говорю чистую правду, я испытал искреннее... Сожаление. Я знал этого человека достаточно, как мне казалось, и оттого я не мог поверить в его смерть. В то, что его больше нет. Но битва тогда не закончилась, для скорби не было ни места, ни времени. Моё внимание привлекли люди с, только подумайте, сиреневыми плюмажами. В том смысле, что шлемы их украшали цветы в то время распустившегося кустарника. И «сиреневые бойцы», лишившись своего лидера, дрались как тигры, уверяю Вас, Ваймс. Я быстро определил своих «соратников» и кинулся в бой, стыдно признаться, зажав веточку сирени в зубах. — Ты верил в романтику... — улыбнулся Ваймс про себя. — Соперник без начальства пустился наутёк, но люди сержанта Киля были неудержимы. И они смогли. Они одержали свою горькую победу. О чём вскоре все забыли. — Сержанта Киля, сэр? — пророкотал Ваймса, как пробудившаяся буря. — Сержанта при оружии Джона Киля, всё так. Именно за ним я должен был присматривать, и именно его задубевшее тело лежало тогда рядом с прочими посреди улицы. В тот день я увидел, как Киль погиб, а его убийца бесследно исчез. Это был тот случай, когда даже наёмный убийца назвал бы смерть человека «потерей», ведь Джон Киль был личностью неповторимой. И вместе с тем загадочной. И на последнюю загадку Джона Киля у меня ушло долгих тридцать лет. — Сэр? — в ушах у Ваймса забурлила кровь. Ну будь что будет... — Когда битва, как и славная революция 25-ого пришла к своему логическому завершению, я вернулся к телу сержанта, пока его не предали земле, чтобы воздать ему последние почести. Оглядываясь назад, я с улыбкой вспоминаю, сколько пунктов кодекса убийцы я в тот день нарушил. Мне не хотелось появляться на кладбище — ассасин на похоронах — дурная примета, — да и посторонние были тогда мне ни к чему, потому как моё прощание было... Личным. Я опустился на колени, прикоснулся к хладному трупу, и что Вы думаете? Труп и впрямь был хладным. Слишком хладным для знойного майского дня при условии, что человек умер менее часа назад. А ещё раны на его теле я счёл слегка... Несвежими. Но самое интересное оказалось впереди. — Вы всегда говорите о трупах, как о захватывающей бульварной истории, сэр? — огрызнулся Ваймс. — Пусть Вас не смущает мой тон, сэр Сэмюэль. Смерть Джона Киля была для меня величайшей загадкой. А как Вы знаете, я не могу пройти мимо стоящей головоломки. И вообразите, каково было моё удивление, когда, тщательнее изучив ранения покойника, я обнаружил на глубине не более дюйма в одном из порезов письмо. — Воистину чудовищный порез бумагой, сэр. — О, боюсь, мой адресант в момент написания послания не мог себе позволить такую роскошь как бумага. Письмо было выведено кровью на лоскутке ткани. Лён, так что, вероятно, когда-то это была нижняя рубаха. На клочке была выведена надпись, над смыслом которой я корпел денно и нощно. Ваши предположения, сэр Сэмюэль, что гласила предсмертная записка Джона Киля? — терпеливо вопросил Ветинари. — «Остерегайся удара в печень», сэр? — Хорошая догадка, но нет. Послание гласило: «Не теряй лицо», и, когда я развернул его, можете себе представить, мне на ладонь выпал маленький блестящий блинчик. То была монета. Номиналом в шесть Анк-Морпоркских пенсов. Ваймс чувствовал, как все его внутренности перекручивает, а потому поведение его становилось всё более невыносимым. — Жаль, что тогда меня там не было, сэр. Я бы точно арестовал труп за попытку дачи взятки его светлости ещё и в таком непристойно малом объёме. — О, не сомневаюсь, — улыбнулся патриций — Впрочем, боюсь, что в ту пору расплатиться этой монетой всё равно бы не вышло. Этот шестипенсовик не походил на монеты, что были в ту пору в обороте в Анк-Морпорке. Монета, хоть и выглядела немного затёртой, изображала на своём аверсе профиль совершенно неизвестного мне человека. Тогда на Цепную начали возвращаться люди, и мне пришлось ретироваться. Позже я спросил мнения парочки моих хороших знакомых, сверился со справочниками разных лет и всё безрезультатно. Большинство заверяло, что монета, скорее всего, сувенирная и меня просто разыграл кто-то, не обладающий в достаточной мере изысканным чувством юмора. И лишь спустя годы я узнал шутника. Имя ему сама Судьба. А выяснил я это вот как. Однажды, когда за Капкансом уже плотно закрепился титул «Психопатического» и вопрос его свержения был лишь делом времени, я был у цирюльника. До того дня, я стригся у другого мастера. Новый же, в кресло которого я угодил, предложил мне «поэкспериментировать». Вам же известно, как я дорожу стабильностью? В мои планы не входила смена имиджа, да и жажда перемен явно роли в моём выборе не сыграла... Но я согласился. Когда же мы закончили, я обнаружил в зеркале благородный профиль статного мужчины, которому едва исполнилось в ту пору тридцать шесть лет. И я вспомнил слова старого знакомого. Человека, что определил во мне «породу». Человека, который сказал, что мой профиль хорошо смотрелся бы на монетах. Человека, который предсказал моё будущее... По чаинкам. Тогда часть пазла в моей голове сложилась наконец в полноценную картину. Через год я стал патрицием, издал указ о чеканке новых монет, и с тех пор на меня неизменно даже при совершении самой незначительной торговой сделки смотрит таинственный правитель из моей юности, застывший в меди и извлечённой мной из под рёбер Джона Киля. — В мире полно похожих людей, сэр. А когда дело касается модных стрижек все и вовсе перестают отличаться друг от друга, — ответил Ваймс почти безжизненно. — Возможно, но оставался ещё один так и не решённый вопрос: как эта монета вместе с запиской попала к Килю? К уже мёртвому Килю? Ответ на эту загадку мне не удавалось отыскать вплоть до сего дня, Ваймс. Висок Ваймса прострелил пристальный, всеведающий взгляд, и волоски на загривке командора встали дыбом. — Рад за Вас, сэр, — процедил он. — Благодарю, — и патриций неожиданно остановился, отчего и Ваймсу пришлось встать. — А теперь, сэр Сэмюэль, не могли бы Вы посмотреть мне в глаза. Ваймс окаменел. — Сэр. — Что Вы исполните быстрее: просьбу или приказ? — леденяще беспощадно спросил Ветинари, и Ваймс сдался. Скрепя сердце, он отпустил ноги Карцера, повернулся к патрицию лицом и поднял на того взгляд. А после на миг забыл, что всё же нуждается в воздухе. Лорд Ветинари смотрел на него, как показалось Ваймсу, с безжалостной, незаслуженной теплотой. Почти как тогда... Образы прошлого промелькнули в его голове мучительным калейдоскопом сладостных и горестных воспоминаний. Он ожидал получить кнут, но получил пряник и, жуя его с аппетитом смертника, мог только молиться о том, чтобы в начинке не оказалось яда. — Я рад, что ты вернулся, Ваймс, — произнёс Ветинари. С благодарностью... От этой теплоты Ваймса бросило в озноб, затрясло. — Не смог найти мне замену? — выплюнул он. — Будет Вам, — закатил глаза патриций — Неужели Вы не понимаете? Мне не нужен другой Ваймс. Мне, как и городу, нужен только этот Сэмюэль Ваймс. Ваймса передёрнуло. — Ты с самого начала обо всём знал... — процедил он. — Неужели Вы думали, что Сэмюэля Ваймса можно спрятать за повязкой на глазу? Не глупите, командор, Сэм Ваймс — неповторим. И спешу Вас утешить: я не мог знать этого, но определённо догадывался. До сегодняшнего дня я не был уверен, но сейчас, кажется, я наконец получил подтверждение всем своим самым смелым догадкам. — И? — безвоздушно просипел Ваймс. — Что «и»? — Что от этого изменится? Что мне с того, что ты всё понял? Я узнал то, что не должен, отчаялся и озлобился. Я захотел, чтобы ты тоже знал то, что не должен. Мне с этим жить, как и тебе. Ну, каково? Разочарован? Что теперь? Что тебе нужно? Признания? Извинения? «Простите, я вмешался в ход событий прошлого и случайно совратил будущего лорда»? А вот хрен тебе! Выкуси! Я не герой! Из-за тебя я стал сволочью! Жестокой и безжалостной! Знаешь, через что я прошёл, что чувствовал?! Я сыт по горло твоим безразличием и всё равно зависим от тебя! Мне до тошноты плохо из-за тебя! И я захотел, чтобы тебе тоже было плохо! Так чего ты хочешь?! — прорычал Ваймс, но Ветинари, казалось, был неумолим в своём спокойствии. — А чего бы Вы сами сейчас хотели, Ваймс? — спросил тот. Ваймс поджал губы, лицо его покраснело. Вот и всё. Пора сжигать мосты. Ярость взвилась в Ваймсе. Цепь терпения лопнула. Он замахнулся. Рука рассекла воздух и оглушила патриция звонкой пощёчиной. Удар хлестнул с такой силой, что будь ладонь командора сжата в кулак, она бы выбила жизнь и всю дурь даже из полубогов. Лорд Хэвлок Ветинари мог увернуться, сломать Ваймсу руку, пырнуть его в шею. Но не сделал ничего из этого... Лишь прикрыл веки за тысячную долю секунды до удара и безропотно и достойно стерпел боль. Он знал, что так будет. Он был готов. Он заслужил. Ваймс дёрнул патриция на себя, вдохнул поглубже. И тут из самых глубин Ваймсовой души вырвался вопль. Не крик даже... Вой. Убервальдские оборотни расползлись бы по норам, поджав хвосты, стоило бы им только заслышать этот рёв. Хрип смешивался с рыком, истошный визг — с утробным клокотанием. Ваймс в беспомощной злобе изливал горечь обиды, отчаяния, боли и тоски. Всю, до последней капли. Казалось, томившиеся годами эмоции слились сейчас в один этот крик и обрушились на патриция, как обвинение, приговор. С этим воем плоть отслаивалась от кости, а душа взмывала из бренного тела, будто выкорчеванная невидимой когтистой лапой. Ваймс смотрел прямо в глаза лорда Ветинари. Тот не отводил взгляда. Схлестнулись лёд и пламень. Морщинки у губ Ваймса невротически дрожали, ноздри раздувались, зубы скрежетали. — Я. Не. Твой. Инструмент! — Слова ударяли патриция по лицу. — Не болонка на шнурочке! Не молоток и не нож! Мне бывает больно! Мне бывает страшно! Я, мать твою, человек! — рявкнул Ваймс и сильнее натянул мантию Ветинари. Он уже почти ткнулся в аристократичный нос своим. Молчание поглотило все звуки вокруг. Только хрип Ваймсова дыхания нарушал тишину. Патриций сохранял бесстрастный вид. Ваймс готов был вторым ударом нокаутировать своего мучителя и даже уже занёс кулак, но... — И теперь я знаю, что ты тоже... — В уголках глаз от перенапряжения проступили бисеринки слёз. Ваймс положил дрожащую ладонь на солнечное сплетение тирана и вымолвил — Ты живой. Будь ты проклят, ты можешь быть искренним. Настоящим... Ты мог давать наивные обещания. Раньше ты мечтал и фантазировал о романтике и людских душах. Я больше не могу тебя ненавидеть. Я слишком хорошо теперь знаю, что ты мне нужен. Только ты меня и вынесешь. Только я вынесу тебя. Тогда что прикажешь мне делать?! Между их лицами оставалось не более дюйма. Ваймс продолжал буравить душу патриция взглядом, пока тот оставался всё таким же безмолвным. Сэм столько всего хотел высказать, столько всего сделать!.. И по итогу не сделал ничего. — А теперь не всё ли равно... — без сил выдохнул Ваймс. Ветинари не сводил с него взгляда. Ноги командора подкосились, а перекошенный гневом мордер сменило совершенное опустошение и отстранённость. Ваймс рухнул на колени, перехватившись уже за подол мантии. Ветинари вскинул бровь. — Я не он... Обломись. Я не Джон Киль. Всё это не должно было случиться со мной! Я преступник! Я украл жизнь другого человека, я получил то, что не заслужил! При этом не сделал ничего чтобы это, не случилось. И мне не стыдно за это! Это преступление! Настоящий Джон Киль такого не допустил бы, потому что он никогда не мешал личное и важное. Нечего меня изводить! Без разницы: порицанием или похвалой, как ты любишь! Я не он! — прорычал Ваймс — Всё так, ты не Джон Киль. Вот он, долгожданный свист кнута... — Ты всегда был лучше. И то, что именно ты оказался именно там и именно тогда — не случайность. Я умею быть всегда и везде. Твой дар, Ваймс, — быть там где нужно и когда нужно. Ваймс запрокинул голову. — Джон Киль... — его перебили. — Джон Киль мёртв, Ваймс. Иногда, в прочем, то, что мы считаем мёртвым, ещё очень долго не хочет умирать, но, как мне кажется, Джон Киль заслуживает покоя. Он делал свою работу, и его вклад в сохранение общественного порядка неоценим. И всё же, он не пережил революцию 25-ого. Но прямо сейчас я смотрю на сэра Сэмюэля Ваймса, герцога, командора Стражи — человека, сумевшего выжить на баррикадах тридцать лет назад. Дважды. — Мне помогли! — Протестовал Ваймс. — Хочешь сказать, что сидел сложа руки? — Нет, но история буквально пишет сама себя, я ни на что не повлиял! — Прекрати, Ваймс, — Ветинари строго стукнул тростью. — Это, право, уже утомляет. Ты верно назвал Ветруна лишь «этапом, главой в учебнике истории». Но с годами я обзавёлся своим мнением на этот счёт. Я склонен думать, что от самих людей ничего не зависит. Ты был прав и когда сказал, что имена не важны. С этим я тоже согласен. Но вот личности искажают материю самой истории под себя. Их имена могут звучать по-разному в зависимости от «рукава реки», но именно эти личности творят события, которые творят историю. То, что вам не видно, как вы влияете на мир, не значит, что мир не меняется. Я не вижу, что случается с письмами, которые отправляю. Но я вижу, как они пишут человеческие судьбы, пока я пребываю в своём кабинете. Ваймс вскипел. Он вскочил на ноги и прорычал. — Ты грёбаный Хэвлок Ветинари, грёбаный патриций Анк-Морпорка, самый, чтоб его за ногу, авторитетный, влиятельный и могущественный человек на всём Диске! — А ты Сэмюэль Ваймс, — ответил Ветинари, заглядывая через глаза Ваймса в самые тёмные уголки его души — Второй самый влиятельный человек на Диске. У нас больше общего, чем тебе кажется. — Ах, вот как! — изводился Ваймс — Пока ты мне позволяешь им быть! А без этого мы разные! — Всё верно, — спокойно кивнул Ветинари. Ваймс словно в прорубь ухнул. — Чего? — Мне не понять тебя, равно как тебе меня. Но мы друг друга чувствуем. Ваймс округлил глаза. Для него, конечно, прошли лишь сутки с хвостом, но для Ветинари... для него же прошло тридцать лет! — Чтобы повстречать человека, который будет тебя чувствовать, нужно быть либо величайшим везунчиком, либо вселенским неудачником. Так ты сказал, если мне не изменяет память. К неописуемому ужасу командора, Ветинари подался навстречу Ваймсу, Тот смотрел на патриция потерянно, не в силах подобрать слов. — Неужели я должен повторить? — вскинул бровь Ветинари — Ты великий, Сэмюэль Ваймс. Ваймс сглотнул. — Эти слова посвящены другому! — едва размыкая, губы процедил Ваймс — Ах, и впрямь? Прошу прощения, но кто же, по-твоему, этот «другой»? И Ваймс открыл рот, но слов не прозвучало. А ведь и впрямь... Кто? Джон Киль, который уже как тридцать лет лежит в могиле и никому никакого зла не делает, пока Ваймс так безбожно топчется по его имени? Могло ли то, что случилось с тем человеком случиться и с настоящим Джоном Килем? Или всё же такая судьба была уготована исключительно Сэмюэлю Ваймсу? Ваймс схватился за волосы, зашипел сквозь стиснутые зубы: — Аргх, чтоб тебя!.. Ветинари вздохнул. — Сэр Сэмюэль, — примирительно начал он — Как бы ты себя не величал, какой бы хаос не творился вокруг, ты остаёшься собой. Именно это делает тебя тобой. Могу ли я издеваться над человеком, который прошёл через столько и не потерял лицо? Своё истинное лицо. Я тиран и, по мнению многих, нелюдь, но я способен признать в человеке силу, талант. Исключительность. И тебя, любезный сэр Сэмюэль, я искренне почитаю. — уважительно кивнул Ветинари. Незаметно, его лицо оказалось совсем близко. Ваймс замер. — Ты тот, кто был нужен этому городу в любую эпоху, потому как ты стерёг закон и порядок. Да, ты наивно веришь в существование злодеев и справедливости. Но ты также меняешь жизни людей. По-своему. В стиле Ваймса. Ты веришь в собственные догмы. Ты будешь на своей стороне, даже если врагов станет вдвое больше. И ты будешь прекрасен и неподражаем в своём умении быть Сэмюэлем Ваймсом в любые времена. Настоящем, будущем или даже прошлом. В синих радужках рассеивались грозовые тучи и проглядывалось ясное небо. — Неужели ты не понимаешь, что не будь ты Ваймсом, сейчас бы мы с тобой не беседовали? Так что прошу, будь собой, а не кем-то ещё. Остальные роли, увы, заняты. Дожили. Ну вот и всё! К чёрту! Он уже очень давно хочет сделать одну вещь, и будь он проклят, если сейчас этого не сделает. Не сделает с Ним! Здесь и сейчас! Если Ветинари убьёт его — замечательно! Если скажет «Вы меня не так поняли» — Ваймс молча отчалит в направлении Пупа и проведёт остаток жизни сумасшедшим монахом отшельником (интересно, монахам времени нужны новые кадры?) А сейчас он покончит с этим раз и навсегда. Не помня себя, Ваймс впился в губы патриция голодным, озлобленным, жадным поцелуем. Его брови всё ещё темнели хмурым сводом над переносицей. Он зубами в кровь разодрал патрицию губу. Плевать! Это не признание в любви. Это плата за всё. Было страшно. И стало ещё страшнее, когда столь знакомые нежные касания заставили всколыхнуться и дрогнуть что-то внутри. Тонкие пальцы прошлись по рукам и легли на плечи. «Успокойтесь, сэр Сэмюэль» — транслировалось в мозг через поцелуй. Ветинари не отталкивал его. А утешал... И какая-то часть Ваймса с охотой отозвалась на ласку. Сэм бессильно расслабил плечи. Он продолжил вылизывать солоноватые от крови, тонкие губы. Ваймс нашёл в себе силы отстраниться и посмотреть в лицо Ветинари. И он не встретил там ни капли упрёка или осуждения. Лишь проснувшееся от анабиоза тепло, хранимое для одного единственного человека. Для Сэмюэля Ваймса. Его силы от такого таяли на глазах. Командор тут же сдавил худые, острые плечи патриция в болевом захвате, в котором с натяжкой узнавались объятия. — Молчи, молчи, молчи! — шипел Ваймс — Ничего не говори сейчас, понял?! Вякнешь — шею сверну. Боги, что ж ты за дрянь такая! За что ты со мной так?! Что ты со мной делаешь?! Ваймс уткнулся носом в сгиб тонкой шеи, потянул запах, как табачный дым, силясь унять мятущуюся душу. Знакомый аромат заполнил ноздри: безграничная свобода, сырой камень и туманы. Только безвылазная работа в кабинете запылила этот запах. Теперь он звучал как из старого бабушкиного ларчика — приглушённо и тускло. Но это был он. Ваймс запомнил его на всю жизнь. И шампунь! Тот самый! Он не сменил его. Словно берёг для этого самого момента, когда человек, что так жаждал запечатлеть образ юного ассасина в своей памяти, будет больше всего в нём нуждаться. Ваймса затрясло. Ветинари чувствовал дрожь чужого крепко тела. Слышал, как Ваймс скрипит зубами. Сердце Сэма било его в грудь. И, повинуясь какому-то диковинному, но такому правильному, порыву, Ветинари смиренно положил острый подбородок на плечо командора. Трясучка Ваймса угомонилась. — Тебе полегчало, Ваймс? — прошептал патриций. — Да. Нет. Я не уверен, — просипел Ваймс испепелённо. — Всё слишком сложно... — А возможно ли сделать всё... Проще? Ваймс перестал душить Ветинари в захвате, отступил на шаг, оставив широкие ладони на узких плечах, и заглянул в глаза патрицию. Сэм судорожно вдохнул: — Ну давай попробуем... И Ваймс положил пятерню на затылок его светлости, чтобы своим лбом ткнуться в чужой. Мягко. Аккуратно. Ветинари бы поостеречься — в конце концов, не он ли был свидетелем тому, как этот самый лоб едва не сделал из носа Карцера вмятину? Про Ваймсово чело вообще в городе слагались легенды. Но патриций не боялся. Лишь первые мгновения захлопали его ресницы от немого удивления и... Радости. Ваймс закрыл глаза. Ветинари сделал то же. И вот оно! Наконец! Отворилась дверь в иное измерение! Тысячи и тысячи слов ворвались в чужой разум и заголосили в унисон, а потом выстроились стройными рядами в предложения. Я боялся, что тебя потерял. Я боюсь тебя потерять. Я никуда от тебя не денусь. Это твой город. Наш. Мне нужно своё место. Я подпущу тебя ближе. Мне нужен свой человек. Я стану им для тебя. Я страж своего тирана. Я тиран своего стража. А мысли всё перетекали из одной черепной коробки в другую, несли с собой старые, невыраженные и новые, неизведанные чувства. И стало проще. Значительно проще. Хмурая ложбинка на лбу Ваймса разгладилась, сердце перестало колотиться как у загнанной лошади. Пришёл покой. Сэм не сразу отважился разомкнуть веки, но когда решился, понял, что и Хэвлок открыл глаза с ним ровнёхонько в одну секунду. Постояли, заглядывая друг другу в глаза. Лёд и пламень боле не боролись. Огонь не жёг, а грел, лёд — оттаивал. Души обоих испустили вздох облегчения. Ваймсу казалось, что он может так синхронно вздыхать только со своей юной копией. Видать, ошибся. — Спасибо... — слетело с их губ одновременно. Ваймса вовлекли в поцелуй — нежный, неторопливый, целомудренный, выражающий все томившиеся в нерешительной немоте чувства разом. И Сэм больше не отпирался, не злился, не мстил, не хотел убегать. Куда? Он нашёл своё место. «Бульгрх!» — сказал Карцер, когда на силу пришёл в себя. Он смутно припоминал, что думать не должно быть так больно. А ещё раньше он определённо точно не ведал, что существует столько оттенков боли. Он попытался разлепить глаза, но почему-то всё равно было темно. Решил приподняться, пока его тело отказывалось подчиняться. Он увидел перед собой две фигуры. Проморгался. Сначала не понял. Потом как понял! Потом сказал: «Ёп!..» А потом свет снова погас. Не без помощи его светлости патриция Анк-Морпорка, который весьма дипломатично звезданул тому каблуком промеж глаз с силой и грацией чистокровного Клатчианского скакуна. Нет, бесспорно, патриций умел многое, но лягаться!.. И Карцер любезно тюкнулся затылком о булыжники и отправился сознанием в другое измерение — подальше отсюда, чтобы не портить момент. В конце концов, сейчас писалась История. Сердца разделили на двоих порядка десяти ударов, пока руки мягко гладили спины, плечи, щёки — вспоминали и узнавали заново. И лишь после этого Ветинари и Ваймс отстранились. — Почему ты не женился на Сибилле? — сглотнул Сэм. Что-то же нужно было сказать. Хэвлок усмехнулся, рассматривая искорки в глазах Ваймса. — Меня никогда не интересовала женитьба, тем более, на столь замечательной подруге, как леди Овнец, — пояснил он. — Да, но это Сибилла, — продолжал Ваймс, — Самая сильная женщина в Анк-Морпорке. Рядом с ней ты полнишься энергией. Неужели не замечал? С ней словно молодеешь. Ты постарел, Хэвлок. Собственное имя, слетевшее с чужих, исцелованных губ заставило прокатиться по позвоночнику его светлости нервный импульс давно позабытого восторга. — А ты нет, — улыбнулся командору Ветинари. Ваймс не отступал. — С юных лет. Ты обречён с юношества. С ней ты бы не знал горя. Ты бы стал самым удачливым мужем. У тебя было бы всё. Куда там Анк-Морпорк. С ней ты бы правил миром! Патриций лишь тихо рассмеялся. — А разве мы на это не способны? Ваймс нахмурился. — На кой чёрт мне мировое господство? — Значит и мне оно ни к чему, — всё также безмятежно ответил Ветинари. — В конце концов, почему бы не сохранить порядок хотя бы на этом маленьком кусочке мира, вместо того, чтобы пытаться перестроить его целиком? У Ваймса заскребло под грудиной. Боги, это было невозможно! Почему Ветинари всегда такой невозможный?! — Прости за... Это, — Ваймс указал на щёку патриция, принявшую удар. — Будет синяк, но и он пройдёт со временем, — ответил Ветинари. — Рад, что ты помнишь собственные уроки. Сэм понял не сразу, но когда сообразил... — Про щёку? — зарделся он. Патриций кивнул. — Бааа! — воскликнул Ваймс, взбудораженный и неуёмный, — Боги ты самодур, слышишь?! Последний, клятый, сумасбродный псих на свете! По лицу Ветинари скользнула кроткая улыбка. — Тогда, полагаю, сэр Сэмюэль, мы оба не вполне вменяемы. Ваймс накрыл лицо ладонями и глухо что-то прорычал в них. Он ещё с минуту не мог отдышаться и успокоиться. Ваймс потёр глаза. — Это безумие. Бьюсь об заклад, я сломал истории хребет местах так в двадцати, — выдохнул он. — Ты не должен себя так вести! Лорд Ветинари почти театрально похлопал себя по груди, как будто проверяя собственную подлинность. — Как видишь, я вполне реален, — ответствовал он. Ваймс цыкнул, ущипнул себя за переносицу. — Пёс с тобой, — буркнул он. — Надеюсь, в этот раз без подарков? От самого герцога Анкского человеку, который разгадал секрет Джона Киля? — проворчал Ваймс беззлобно. — Об этом можешь не беспокоиться. Я привык ничего никогда не просить, — после короткой паузы Ветинари понизил голос и добавил с улыбкой — Особенно у тех, кто сильнее. Ваймс ошарашено уставился на Ветинари. При всём желании, он бы никогда не сумел отыскать ответ на вопрос, какой подарок будет достоин Хэвлока. Однако Ветинари потратил тридцать лет с пользой и отыскал таки лучшее, что можно подарить Ваймсу. Искренность. Величайший дар Хэвлока Ветинари. — Не во всём, разумеется, но... — добавил патриций с лукавинкой. — Сирень тебе всё равно не к лицу, — выдохнул Ваймс. Это было первое, что пришло в голову, а сейчас он был так взбаламучен и вдохновлён, что сказал бы что угодно, лишь бы не молчать. — Ты в самом деле так думаешь? — усмехнулся патриций. — А как же аромат? — Это не твой запах. Для меня ты не пахнешь сиренью. Ветинари вскинул брови. — Как тебе будет угодно. Ваймс хмыкнул, вновь схватил Карцера за щиколотки и двинулся дальше, окрылённый каким-то новым приливом силы и готовый протащить тело ещё не одну милю. И лицо Ветинари переменилось, стало растерянным, словно патриций вспомнил о чём-то очень важном. Или осознал, что Ваймс вот-вот снова уйдёт. — Ваймс, — окликнул он. Ваймс обернулся. — Не откажешь ли мне в удовольствии посетить дворец? Разумеется после того, как этот негодяй окажется в надлежащем месте. — Я подумаю, — бросил Ваймс. — Тогда тебе стоит поторопиться, Сэмюэль. Мы уже у ворот. Ваймс распахнул глаза и заозирался. На Брод Авеню таял сиреневый туман. Дворец никто никогда бы не назвал заманчивым местом, однако сейчас для Ваймса он стоял... Приглашающе. — Ну, что скажешь? — поддразнивал Ветинари — С отчётом только завтра, — пробубнил Ваймс. Однако... — Не по работе. Я хотел бы пригласить тебя... на чашку чая. Ваймс отвесил челюсть. — Чай? — переспросил он. — Всё так, — кивнул патриций. И хоть ни голос, ни жесты, ни мимика никак не выдавали его смятения, Хэвлок явно был заинтригован и чувствовал себя не в своей тарелке. Внутри у Ваймса что-то затрепетало от одной только мысли, что Ветинари может сейчас быть смущён. — Что ж... — пожал плечами Ваймс. Даже если это была уловка. Даже если Ваймс слишком рано расслабился и теперь патриций заманивает его в свою ловушку, чтобы отравить или откусить ему голову, какая разница? Последнее откровение заполнило собой все работающие части мозга. С настоящим полицейским случалось такое, что котелок может временно не соображать, и на этот случай каждая часть тела копа приобретала способность работать автономно. Но сейчас было иначе. Сейчас в Ваймсе вместо мозга балом правило сердце, и если в иной раз он бы его приструнил, ибо давать волю чувствам вредно для здоровья, то сейчас он этого не сделал. Он не откажет, не струсит, не отступится. — Чай вещь хорошая. Может и зайду... Как-нибудь. И Ветинари выдохнул. — Я не тороплю, подумай. Можешь закончить со своими делами, а можешь наведаться во дворец. Попьёшь горячего чая, отогреешься, отдохнёшь... — как бы про себя рассуждал патриций, уже пройдя за главные ворота. И, когда он встал спиной к Ваймсу, Хэвлок остановился, ухмыльнулся и бросил как бы невзначай через плечо — Получишь обратно свой значок... — Знач-... Что?! — Ваймс захлопал по карманам. Ветинари обернулся. — Ох, мне казалось, ты его обронил, пока столь страстно вершил правосудие. Да вот же он... — и патриций изящным движением выудил из кармана мантии значок. — Упал у самых моих ног. Я не смог удержаться от соблазна и подобрал. Он столько всего перенёс... — Ветинари глазами сороки рассматривал полицейский жетон у себя в руке. — Заменять его на новый было бы даже жалко. Тем более, я уверен, что он ещё послужит. Ветинари хитро сверкнул глазами и спрятал значок обратно. Ваймс за всё это время ни разу не пошевелился. Ай да подлюк! Хитрец! Но злоба больше в Ваймсе не вскипала. Пробудилось что-то вроде... Азарта. Вот ведь чёрт! Он же шёл в Ярд. Он был уверен, что дойдёт без происшествий. Так ведь надо было случиться Ему! — Ах, и если ты надумаешь задержаться, преступника можно было бы разместить в дворцовой темнице. Это, конечно, не камеры Ярда, но, уверяю, мои люди о нём позаботятся. Очередной козырь! Он словно его читает! Ваймс стоял посреди улицы и в немом восхищении смотрел вслед удаляющей фигуре Хэвлока Ветинари. — Ты идёшь, Ваймс? — вырвало его из нерешительности. Ай, пропади всё пропадом! У Сэмюэля Ваймса сегодня выходной. Командор в несколько прыжков настиг патриция. — Ах, вот и ты, Ваймс. Что заставило тебя передумать? — Предписание врача. — Прошу прощения? — Мне положен покой. Ветинари прикрыл рот рукой, спрятав тем самым улыбку. — Чай, значит... — Ко мне в руки как раз недавно попал удивительный экземпляр прямиком из Агатианской империи. — И я похож на того, кто сможет по достоинству оценить всё его великолепие? — усмехнулся Ваймс. — Пожалуй, тут ты прав. — Я прав куда чаще, чем ты думаешь. — Ох, ну разумеется. — Ветинари украдкой улыбнулся. — Так что там про чай? — Я что-нибудь придумаю. — Чёрный. Крепкий, как Анкский дух, — подсказал он, как бы про себя. — Безусловно, — согласился патриций. — Два кусочка сахара. — С этим проблем не возникнет, уверяю. — Если будет не слишком свежее молоко, я буду на седьмом небе. — Приму к сведенью. — И никакого фарфора, — пригрозил Ваймс, чеканя шаг подле патриция. — Разумеется, — согласно кивнул Ветинари. — И никаких разговоров: светских бесед, сплетен, обсуждений работы и так далее, — не унимался Ваймс. — Непременно. Как нам обоим, полагаю, известно, в беседах, зачастую, нет необходимости. Некоторые люди в молчании способны выразить куда больше, чем в пламенных речах. — А нам есть что обсудить? — О да. И я с удовольствием с тобой об этом помолчу. Ваймс невольно заулыбался. Боги, перспектива такого вечера (а вернее уже ночи) была хороша как не крути. И теперь он был уверен. Уверен, что всё это было взаправду. — Пьём только на кухне. Не надо столовых. И слуг отпусти. — Да ты романтик, сэр Сэмюэль. — Чья б корова мычала... — бурчал Ваймс. — Что-что ты сказал, Сэмюэль? — спросил Ветинари столь искренне, что было очевидно: всё он прекрасно расслышал. — Говорю, это ещё не романтика, — покачал головой Ваймс. — Но когда ты возвращаешься домой со смены, потихоньку занимается закат, а у тебя в глазах словно Клатч побывал, мм... И ты сидишь. Пьёшь. Думаешь. Одним словом: живёшь. Хэвлок хитро и едва не кокетливо прищурился на своего спутника и тут же отвёл взгляд. — А ты не хотели бы попробовать включить в эту формулу ещё одно слагаемое? — Например? — Второго участника. — Звучит потрясающе. — вздохнул Сэм. — Мне тоже так кажется. — ответил Хэвлок. И мир повернулся навстречу новому дню.