Among My Stillness Was a Pounding Heart

      Когда Карл входит, Микки лежит на кровати и глядит в потолок. Он бросает на дверь быстрый взгляд, чтобы проверить, есть ли там что-то, стоящее внимания (но там всего лишь Карл).        — Привет, — здоровается тот, осторожно наблюдая за шурином, пытаясь понять, был ли Йен прав насчёт его настроения. Микки оглядывает его и вздыхает.        — Ёбаный в рот, — бормочет он, закрывает лицо руками и едва слышно шепчет что-то насчёт того, что не подписывался на всю бесконечную толпу Галлагеров. — Прям надо было приходить, да?       Ага, то есть Йен был прав. Это ничего. Карл видел Микки во всех возможных настроениях, и это его никогда не пугало, не сейчас же начинать.        — Прям надо, — говорит он, пожимая плечами, расстёгивает воротник форменной куртки и усаживается в кресло у постели. — Всё как обычно. Я прихожу, рассказываю тебе, как там на воле, а ты ноешь, как заебался тут торчать. Типа, наша традиция.       Микки прожигает его взглядом.        — Нет никакой “нашей традиции”.        — Есть, конечно, — Карл закидывает ноги на край кровати и удовлетворённо выдыхает, позволяя себе немного успокоиться впервые с момента, как вышел из дома ранним утром. — Смирись с этим, чувак. Я к тебе каждый день хожу, не прекращать же только потому, что у тебя дерьмовое настроение?       Что-то смягчается в лице Микки, слегка расслабляется сжатая челюсть и взгляд становится не таким жёстким. Всего на секунду, но Карл это видит, и это вызывает у него улыбку. Пробиться через броню Микки тяжело, особенно когда он вот так себя ведёт, так что Карл считает это за личное достижение.        — У меня не дерьмовое настроение, — говорит Микки и скрещивает руки на груди, являя собой буквально воплощение дерьмового настроения из палаты мер и весов.       Карл закатывает глаза. Этот парень на отлично умеет врать представителям власти, но что он может сделать, чтобы соврать членам теперь-уже-своей семьи? Карлу почти неловко за него.        — Как скажешь. Я тебе кое-что принёс.       Он опускает ноги и тянется за сумкой на полу, копается в ней какое-то время и достаёт две Нинтендо Свитч, протягивая одну Микки.        — Установил ГТА, чтоб как в старые добрые.       Микки переводит взгляд с приставки на Карла. Не то чтобы он выглядит так, будто он в восторге или безумно благодарен, как Карл ожидал. Наоборот, глаза сужаются в подозрении.        — Ну и где ты это взял?        — Купил, — отвечает Карл, не особо понимая, к чему этот вопрос.        — И на какие бабки? Это дорогущая хрень.       О.        — Не переживай насчёт этого.       Но Микки очевидно переживает, потому что продолжает сверлить Карла тем своим фирменным яростным взглядом, который, Карл лично видел, может заставить взрослого мужика вспотеть от ужаса. Но Карл-то не потеет. Он никогда не боялся Микки.        — Не говори, что это как-то связано с нелегальщиной.        — Что? Нет! — Карл чувствует волну искреннего возмущения, прокатывающуюся через всё его тело. Микки что, с ума сошёл? Он с кем вообще разговаривает? Разве его форма недостаточно чётко даёт понять, что с этим он завязал? — Я — защитник нашей правоохранительной системы!       Микки закатывает глаза.        — Да вся эта система — одна большая шутка.       Ну и да, Карл это с самого начала знает, спасибо большое офицеру Джейнсу, и коррумпированным детективам, и всем неписаным правилам, которым не учат в академии. Карл до сих пор не особо понимает, как он должен действовать, чтобы починить механизм изнутри. Офицер Типпинг помог понять это со всей очевидностью, и Карл принял все его жестокие удары, и превратил в свои секретные цели.       И всё же неприятные, жёсткие слова Микки заставляют его вздрогнуть. Всё же ему бывает страшно, бывает часто, — когда он задаётся вопросом, не сделал ли он неправильную ставку, не тратит ли свою жизнь зря. Вопросом, действительно ли Америка — это великая страна, и не прожуёт ли она Карла Галлагера, не выплюнет ли его, как поступила уже со многими, до того, как он успеет что-нибудь сделать. — Если ты ввязался в какую-нибудь мутную херню, я тебя до смерти изобью, — предупреждает Микки, выдёргивая его из неприятных мыслей. Он говорит серьёзно, вообще-то, глядя на Карла тяжёлым взглядом. — Ты вроде нормально справляешься. Если проебёшься, я тебя нахрен убью.       Карл сияет, как начищенный пятак, он просто не может сдержаться. Ну как вообще можно бояться Микки Милковича? А тот продолжает смотреть:        — Ну и хули ты лыбишься?       Карл улыбается шире.        — Ты обо мне заботишься.       Микки выглядит оскорблённым этим предположением.        — Нихуя подобного.        — Ага. Переживаешь за меня.        — Нихуя я не переживаю.        — Как скажешь, Микки.       Пару секунд они молчат, Микки продолжает сверлить Карла взглядом, а Карл улыбается, довольный, как кот, сожравший канарейку.        — Ничего нелегального, — наконец говорит он. И тогда, потому что Микки продолжает хмуриться, и он понимает, что тот просто так не отстанет, добавляет: — Подработал немного. Сделал кое-что за коллег за дополнительную плату.       Микки поднимает бровь.        — Теперь понятно, почему ты так дерьмово выглядишь.        — Кто бы говорил, — отшучивается Карл, потому что, ну, да, он устаёт, но он близко не выглядит так плохо, как Микки, с его мертвенной бледностью и тёмными кругами под глазами. Карл привычно подавляет страх, который его пронзает каждый раз, когда он вспоминает, как Йен снова и снова говорил ему, что Микки будет в порядке.        — Не надо было этого делать, — говорит Микки несвойственным ему мягким тоном. Он смотрит вниз, снова и снова поворачивая приставку в руках.        — Почему нет? Ты тут от скуки на стены лезешь. Нас всех с ума сведёшь, — Карл шутит только наполовину. Микки в ужасном состоянии, он его никогда таким не видел, а Йен из-за этого напряжён и постоянно на стрессе. Так что Карл подумал, что видеоигры могут немного помочь, учитывая, какие эпические баталии порой разворачивались в их доме в гонках.       Какое-то сложное выражение, которое Карл не может прочесть, возникает на лице Микки. Похоже, будто он хочет что-то сказать, но не говорит, просто выдыхает и произносит:        — Да пошёл ты.       Карл слышит: “Спасибо”, и мысленно гладит себя по голове за отличную работу.        — Ну так мы сыграем или как? — Он снова закидывает ноги на кровать. — Я тебе зад надеру.        — Попробуй, Галлагер, — Микки усаживается поудобнее, запуская приставку с широкой улыбкой. Карл чувствует себя героем. Он наклоняется, задевает бумажный пакет на тумбочке, и его желудок громко урчит от запаха курицы.        — Эй, — Микки пинает его в колено из-под одеяла. Больно, вообще-то. — Это моё, придурок.       Карл достаёт из пакета картошку, засовывает в рот и передаёт пакет Микки.        — Тогда ешь, сучка.       К его огромному удовольствию, Микки ест.

***

      Особенность Карла заключается в том, что у него нет тормозов. Он просто не понимает, что это такое; никогда не думал, что они ему нужны. Мир вокруг был бы гораздо менее сложным местом, если бы люди просто, блядь, говорили то, что думают. Так что его не терзают угрызения совести, когда, после того, как он несколько раз обыгрывает Микки и они доедают холодную картошку, он должен задать ему парочку действительно серьёзных вопросов (и пнуть Микки в голень, туда, куда может дотянуться).        — Ауч, — Микки рычит и тянется помассировать ногу. — Это за что?        — Собираешься рассказать, почему ты сегодня такой злой?       Микки моментально уходит в отрицание.        — Кто тебе сказал, что я злой?        — Йен.       Микки опускает взгляд на колени, бормоча что-то вроде: “Вот же пидорас”.       Карл ещё раз его пинает, на этот раз — чуть полегче.        — Ну и?       Микки выдыхает, и его ноздри раздуваются, как будто бы он — разгневанный бык.        — Да просто заебался тут торчать.       В этот раз пинок более прицельный и стремительный.        — Ещё чего расскажешь?        — Да прекрати уже меня пинать! — Микки смотрит так, будто готов его убить. Попробовал бы, наверное, если бы только силы были.        — Ёбаное полицейское насилие, — бормочет он, растирая голень. Карл закатывает глаза. Да Микки наполовину себе не представляет, что такое полицейское насилие. Хотя, вообще, наверное, представляет, если подумать; в конце-концов, он сидел. Карл проглатывает десяток вопросов, которые тут же возникают в голове — про то, как Микки выживал в тюрьме, и как сбежал, и не научит ли он Карла быть настолько же крутым, — и заставляет себя сфокусироваться на том, что имеет значение.        — Ну и что Йен натворил, что так тебя разозлил?       Микки откидывается на подушки, вздыхает.        — Ничего. Я не злюсь на Йена.       Карл кивает.        — Это хорошо, потому что было бы несправедливо злиться на него, — говорит он задумчиво. — Он всё-таки КФС тебе притащил.        — Да, в этом-то и проблема, блядь, — бормочет Микки хмуро, как будто речь идёт о худшем из оскорблений. Это быстро останавливает размышления Карла.        — Что?       Он видел, как Йен делает всякое для Микки, а Микки — для Йена, видел годами, и обычно забота заставляла Микки становиться до стыдного мягким. И никогда — настолько враждебным.        — Ничего, — снова говорит Микки. Он прижимает запястья к вискам, как будто у него мигрень. — Забудь.       Карл на это не купится. Он уверен, что Микки тоже бы не купился. Он пытается объяснить:        — Он переживает за тебя, вот и всё.        — Он, блядь, не должен, — огрызается Микки, низко и резко. Карл хмурится.        — Почему? Разве это не то, что делают мужья?       Микки бросает на него резкий взгляд, тяжёлый, хмурый.        — Нет, Карл, блядь. Нет. Не у нас. Всё должно быть по-другому, окей?       Карл молчит, обдумывая услышанное. Это не звучит, как “окей”. А потом он вдруг понимает, и чувствует тяжесть в желудке, и оттуда поднимается волна злости, заполняет его целиком.        — Бля, — выплёвывает он, наконец убирая ноги с постели и выпрямляясь на стуле. — Блядь. Ты с Липом говорил, да?       Взгляд Микки становится ещё пронзительнее, хотя куда уж.        — Охуенно. Вы там ёбаный семейный совет устроили на тему того, как я хуёво повёл себя с вашим братом?        — Что? — слова бьют больно, и Карл в ужасе от этого предположения. — Нет, Микки. Я подслушал, как он с Тами об этом говорит. Бля, ты реально думаешь, он бы стал об этом нам говорить? Дебби бы его заживо съела.       Ну да, у Микки и Дебби свои приколы. Старшая сестра Карла всегда была самым яростным защитником Микки и его роли в жизни Йена, с тех пор, как они ещё были подростками, а сама она — совсем ребёнком. Уголки рта Микка слегка приподнимаются.        — Да и о чём вообще речь? — говорит Карл недоверчиво. Он не знает, что его больше шокирует — то, что Лип решил доебаться с этой хуйнёй до Микки, или то, что Микки принял это так близко к сердцу. Карл подслушал эмоциональный разговор Липа и Тами на кухне пару дней назад, после того, как его брат отвёз Йена домой из больницы, чтобы тот, наконец, отдохнул. Тами, конечно, его поддержала; она абсолютно такая же драма-квин, как и её парень.       Честно, по мнению Карла, даже этот их разговор — это уже перебор, но с Липом всё всегда чересчур эмоционально. Собственно, это Микки его и назвал как-то “драма-квин”, и Карл с этим согласен. Он любит брата, конечно, любит, но этот парень весь — плещущие через край эмоции и импульсивные слова.        — Он хуйню несёт, ты же это понимаешь? — говорит он, потому что ему нужно, чтобы Микки это понял.       А Микки смотрит на него скептически, и Карл поднимает руки, разочарованный.        — Ну же, Микки! Бля, Лип не может со своими-то отношениями разобраться. Это ёбаное чудо, что они с Тами всё ещё вместе. И ты будешь его слушать?       Это галлагеровское проклятие, реально. Они все совершенно не умеют в отношения. Карл как-то сказал это братьям много лет назад, и они были возмущены — ровно пару секунду, пока неохотно не признали, что он прав.       А Микки тем временем смотрит на него, и на его лице написано, что он не верит в его слова про то, что Лип несёт хуйню, ни на грамм; как будто бы он почти ждёт, что Карл на него наставит пушку.        — Я реально не собираюсь ни с кем из вас, долбоёбов, это обсуждать.        — Справедливо, — признаёт Карл. Он бросает взгляд на часы и встаёт со стула, потягиваясь. — Но с Йеном тебе поговорить всё-таки нужно.       Микки морщится.        — А вам всем нужно научиться не лезть, блядь, не в своё дело.       Карл пожимает плечами.        — Мне пора, — говорит он, но не упоминает про ещё одну дополнительную смену, потому что Микки и так уже навесил на себя какое-то невообразимое количество вины, и Карл не собирается ничего к этому добавлять. — Отдохни, хорошо? Я имею в виду, ты реально выглядишь пиздец как хуёво.       Микки закатывает глаза, но подушки откидывается с видимым облегчением.        — Убирайся уже.       Карл на полпути к двери, когда его догоняет голос Микки — мягкий, неуверенный, словно совсем не его.        — Спасибо, — говорит он, и Карл оборачивается, чтобы увидеть, как тот неловко кивает на Нинтендо на коленях. — Ну ты понимаешь, за…        — Увидимся, Мик, — улыбается Карл. Он выходит из палаты, чувствуя, как будто скинул с души камень примерно фунтов так в десять. Но он зол на Липа. Не, он понимает, честно. Он понимает, почему Лип так думает и зачем он так делает. Но это не значит, что ему это должно нравиться. Это примерно как то, что он не обязан любить систему, в которой работает. И ему интересно, сможет ли он когда-нибудь понять, как это исправить.