Among My Stillness Was a Pounding Heart

      Липу нравится работать допоздна. В гараже становится так тихо, что он практически слышит собственные мысли — и может позволить себе полностью посвятить себя байкам, которые нуждаются в его помощи, без того, чтобы постоянно отвлекаться на ебанутых клиентов. Плюс, ему нужны деньги; дети — это дорого, блядь. Сегодня здесь только он и Брэд, каждый занимается своим делом под какой-то рок по радио. Они не разговаривают, и Липу это нравится. В такие моменты, пожалуй, он испытывает что-то, больше всего похожее на умиротворение.       Он как раз меняет карбюратор в великолепном Харли-Дэвидсоне начала двухтысячных, чей хозяин вообще не сечёт в том, как ухаживать за таким зверем, когда его брат появляется в гараже, как грёбаный ходячий апокалипсис. Достаточно одного взгляда на Йена, чтобы понять, что что-то не так; его чуть ли не трясёт от ярости. Лип много раз видел Йена злым, но очень редко — настолько. Он медленно выпрямляется и с опаской смотрит, как Йен приближается.       — Что случилось? Ты в порядке?       Йен даже не даёт ему времени опустить на пол запчасти; подходит очень близко, бросает в лицо:       — Что за хуйню ты наплёл Микки?       О. О, чёрт. Лип отступает назад, поднимает руки в успокаивающем жесте, заранее зная, что это бесполезно.       — Успокойся, окей? Пошли в подсобку.       Глаза Йена сверкают вспышкой раздражения.       — Не собираюсь я успокаиваться. Что за хуйню ты сказал моему мужу?       Брэд выныривает из-за Хонды, над которой весь день работал, и смотрит на них буквально полсекунды, прежде чем принять решение:       — Ооо, кажется, мне пора, — он бросает работу и собирает вещи быстрее, чем когда-либо. — Ты закроешь? Если сможешь, конечно.       И он исчезает прежде, чем Лип успевает что-либо ответить, так что он делает мысленную пометку поговорить с этим трусом завтра. Если сможет, конечно.       — Йен…       — Ёбаный ты мудак, — выплёвывает Йен, толкая его в грудь. Сильно. Лип чувствует знакомую злость, расползающуюся медленно и неотвратимо по всему телу.       — Успокойся, блядь, — огрызается он. — Что, Микки теперь нужен защитник?       Йен замирает, вся его фигура излучает ярость. Он стискивает челюсть — знакомый жест, сколько раз Лип его видел, с тех пор, как они были детьми.       — Завали ебало, нахуй.       Но Лип не собирается. Он не может. Потому что только одна вещь заставляет его слетать с катушек на рекордных скоростях — когда его обвиняют и не дают даже слова, блядь, вставить. Все они с этим сталкивались — так работает предубеждение, и это всегда царапает, как наждак, особенно, когда это исходит от родных братьев и сестёр. И особенно — от Йена. Так всегда было, уж они-то друг друга вывести из себя умеют лучше, чем кто-либо другой в мире. Иногда это даже хорошо. Но сегодня — нет.       — Ну и сколько он продержался, прежде чем побежал жаловаться тебе, а?       Задним числом, конечно, понятно, что он должен был предвидеть удар. Но Йен всегда был таким пиздецки быстрым, и он только улучшил свои навыки с возрастом. Кулак брата врезается ему в лицо быстрее, чем Лип успевает понять, что происходит. Голова откидывается назад, в глазах мелькают звёздочки. И теперь… ну, что же. Теперь здесь два разозлённых Галлагера в пустом гараже. Лип где-то на периферии думает, что Брэд был не так уж глуп, когда сбежал так быстро, как смог.       — Ебать, — рычит он, и бьёт Йена в ответ. Это жёстко и грязно, как когда они были подростками. Как когда они дрались под мостом, все эти удары, и ярость, и грязные приёмчики, — что ж, Лип не всегда дерётся честно. А Йен дерётся так, что чувствуется, что он знает, что делает, и сегодня у него есть для этого все основания.       Зато у Липа есть злость; он всегда был самым вспыльчивым из них. Он не знает, от кого он это взял — от Фрэнка, или от Моники, или ещё от какого-то ебанутого предка из их ебанутого генеалогического древа. Он не хочет об этом думать. Он погружается в мутную пелену принятых и нанесённых ударов, и криков, и рычания, и мата.       — Это не его вина! — орёт Йен в какой-то момент, а его кулак ударяет точнёхонько Липу в скулу; голова отлетает вбок. Лип сплёвывает кровь и слюну и пытается отбросить его руки от себя, теперь, когда они лежат на полу, и Йен нависает над ним. Он извивается, и они перекатываются по полу, как пара разъярённых щенков.       — И чья же, блядь, тогда? — орёт он в ответ, умудряясь засадить Йену по рёбрам.       А тот как будто даже не чувствует. Йен откатывается в сторону, а потом забирается на Липа, прижимая его руки к заляпанному машинным маслом полу; и Лип чувствует себя пойманным мотыльком, с этими руками, давящими ему на плечи.       — Это не его вина, что у меня биполярка!       Лип замирает. Он смотрит на брата, такого разъярённого и потерянного одновременно. Он замечает боль в его взгляде впервые с тех пор, как началась драка. Слова так шокируют, что туман ярости и раздражения начинает рассеиваться.       — Что? — спрашивает Лип; он часто дышит от напряжения и адреналина.       Йен не шевелится, но и не пытается снова его ударить. Просто продолжает прижимать Липа к полу и дышит не менее тяжело.       — Это не его вина, что я заболел, долбоёба ты кусок, — снова говорит он, но на этот раз его голос дрожит. Лип моргает и смотрит на него с искренним недоумением.       — Конечно, бля, это не его вина. Что за хуйню ты несёшь?       Йен наконец притормаживает. Моргает, глядя на Липа, и тот видит, что туман оставляет и его тоже.       — Разве не ты это сказал Микки?       Да что ж за хуйня такая, а?       — Нет, долбоёб, — огрызается Лип и спихивает Йена с себя. Тот настолько ошарашен, что позволяет ему это сделать. Лип с трудом усаживается и проводит рукой под носом; течёт кровь. Нос вроде не сломан, но болеть будет с утра охуеть как.       — Что с тобой, блядь, не так? Нахуя мне такое говорить? Биполярка вообще не так работает.       Йен садится на задницу и смотрит на него с недоумением.       — Я… я думал, ты ему так сказал.       Какое-то время они сидят в тишине, оба пытаясь понять, что только что произошло.       — Боже правый, Йен, — наконец говорит Лип раздражённо.       Йен выглядит сконфуженным.       — Карл сказал, что ты говорил с Микки.       А, то есть это Карла теперь нужно прибить. Лип отворачивается и ещё раз сплёвывает на пол.       — Ага, я говорил с Микки.       Взгляд Йена становится жёстче, настолько, что Липу на секунду кажется, что он ему сейчас опять врежет.       — И он теперь думает, что стресс из-за того, что я никому не мог рассказать о его болезни, спровоцировал мою биполярку.       У Липа сводит всё внутри.       — Охуеть.       Йен слегка расслабляется, опускает плечи.       — Угу.       У Липа голова идёт кругом. Он вспоминает свой разговор с Микки, и просто не может понять, где тот смог услышать настолько безжалостные обвинения.       — Слушай, это какой-то пиздец, — заключает он, проводя по лицу рукой и морщась от пульсирующей боли. — Но он это сам придумал, окей? Я такого не говорил. Я не настолько мудак.       Йен пристально смотрит на него. Не то чтобы он выглядел смягчившимся.       — Ну и что ты ему наговорил тогда?       Лип медленно выдыхает; нос болит.       — Бля, — шепчет он, и встаёт, чтобы взять пачку. Усаживается снова рядом с Йеном, поджигает сигарету, вдыхая никотин, позволяя ему успокоить себя. Он предлагает пачку Йену, подносит зажигалку к его губам.       — Я сказал Микки, что он поставил тебя в ужасное положение, — наконец говорит он. — Сказал, что он мог разрешить тебе сказать хотя бы нам. И ещё сказал, что если такое ещё раз повторится, я его прибью нахуй.       Йен выдыхает дым и какое-то время смотрит, как тот поднимается вверх во флюоресцентном свете ламп.       — Это, блядь, не твоё дело, Лип.       Его голос гораздо спокойнее, чем до этого, но Лип всё ещё слышит отголоски вибрирующей злости. На этот раз, однако, он невозмутимо отвечает:       — Не. Моё.       — Нет, — говорит Йен, резко выдыхая через нос. — Нет, нахуй, не твоё.       — Да пошёл ты, — настаивает Лип резко. — Ты себя не видел той ночью, когда я тебя из больницы вёз. Ты был разбит, Йен.       Эта картина словно выжжена на его роговице. Йен, полулежащий в пассажирском кресле, вымотанный, рассказывающий эту историю дрожащим голосом. Лип понимает, что он увидел лишь малую часть того, через что брату пришлось проходить все эти годы, и это заставляет его кровь кипеть от ярости. Он помнит Йена пятнадцатилетним, потерянным, слишком тонко чувствующим; и он, блядь, просто не может смириться с тем, что этому пацану приходилось выносить всё это в одиночку. Не может смириться с мыслью, что он не мог ему тогда помочь. Не знал. Ни хрена не имел понятия, через что его брат проходит, сколько на него свалилось.       — Я был напуган, — говорит Йен, туша наполовину выкуренную сигарету о бетонный пол. Лип бы прокомментировал растрату хорошего курева, но он молчит. — Я не был разбит.       — Ага, как же…       — Я был в ужасе! — выплёвывает Йен, голос резко повышается, так что Лип морщится. Он смотрит на брата и видит, что тот застыл от едва сдерживаемых эмоций, а глаза наполняются слезами.       — Мне было страшно, — снова говорит Йен, теперь тише. — Единственный раз, когда я видел такой тяжёлый приступ у него — в первый раз. Я… я думал… я, блядь, не знаю, что я подумал, окей?       Он знает. Лип это видит. Йен знает наверняка, что он подумал, почему он был в ужасе, но он не может произнести это вслух, и Лип не просит.       — Эй, — говорит он вместо этого, протягивая руку, чтобы погладить брата по колену. — Он в порядке, правда? Всё в порядке.       — Мне было страшно, Лип, — снова говорит Йен, и сердце Липа разрывается.       — Я знаю, — говорит он и тушит свою сигарету. — Эй, я знаю. Всё в порядке.       Йен прижимает запястья к глазам, но это не помогает удержать слёзы. Внутренне Лип морщится.       — Бля, — шепчет он и обнимает брата за плечи. — Иди сюда.       Йен охотно двигается навстречу, и Лип обнимает его обеими руками, позволяя брату уткнуться в его плечо и выплакаться, как когда они были детьми, и он просыпался от кошмара.       Он чувствует, как напряжение последней недели покидает тело брата, и он старается, как может, быть сейчас той опорой, в которой Йен нуждается. Он прижимается щекой к его волосам и не двигается, ждёт столько, сколько нужно, чтобы Йен снова взял себя в руки. Когда он чувствует, что Йен успокоился, он целует его в макушку и отпускает. Йен выпрямляется, шумно вздыхает, вытирает рукой лицо.       — Пиздец, — выдыхает он.       Лип улыбается.       — Ага.       Он снова протягивает пачку, но Йен отмахивается.       — Мы в порядке? — спрашивает он через какое-то время. Йен смотрит на него и на его лице возникает нечто, похожее на его фирменную усмешку.       — Да. Мы в порядке. Всё ещё считаю, что это было не твоё дело, кстати.       Лип пожимает плечами и хлопает Йена по спине.       — Ты бы понял, если бы был старшим.       Это и правда так просто. Это где-то на уровне инстинктов, зашито так глубоко, что его бы только Фиона поняла. Йен смотрит на него долгим взглядом, но ничего не говорит.       — Пошли, — Лип встаёт и протягивает ему руку. — Хочешь мужа увидеть?       Йен моментально смягчается, и Лип закатывает глаза.       — Пошли.       Они на полпути к электричке, идут рядом в тишине, когда Йен снова заговаривает:       — Знаешь, у него реально не было выбора.       Лип думает об этом, снова проигрывая разговор с Микки в сотый, наверное, раз.       — Я знаю. Он мне объяснил. Я понял, — признает он. — Это не значит, что мне должно это нравиться.       Йен пожимает плечами, ничего не отвечая. Липу бы хотелось, чтобы эта тема исчезла, растворилась в темноте ночи, но он знает, что пока рано.       — Тебе придётся с ним ещё об этом поговорить, когда он будет готов. Потому что эта хуйня про биполярку в его башке… это пиздец.       — Я знаю, — моментально отвечает Йен, пряча руки в карманах от чикагского холода. — Не переживай, я от него не отстану, пока он не выкинет эту дрянь из головы.       Лип молча хлопает брата по плечу, представляя этот разговор между Йеном и Микки, и улыбается. Ему даже жаль этого ублюдка.

***

      Они входят в палату под голос Карла, который произносит что-то, очень напоминающее криминальную сводку, и оба охуевают в равной степени, когда видят младшего брата, реально зачитывающего что-то с экрана телефона. Микки сидит в кровати; он выглядит усталым, но вовсе не настолько, как Йен описывал, пока они ехали в электричке. А ещё он выглядит полностью вовлечённым в то, что рассказывает Карл — что бы это ни было.       — Что за хуйню ты ему читаешь? — потрясённо спрашивает Лип. Карл широко улыбается.       — Дело, над которым мы с Типпингом работаем.       Лип и Йен одновременно смотрят на Карла.       — А что? Ему скучно, а оно интересное.       — Тебе разве можно это обсуждать с гражданскими? — спрашивает Лип, скрещивая руки на груди и сдерживая улыбку, когда видит, что Йен идёт прямо к мужу.       — Нет, — отвечает Карл. — А что он сделает-то, бля? Сдаст меня? Микки?       — Не, нахуй копов, — говорит Микки, но его взгляд прикован к Йену. Он мягко улыбается, когда Йен садится на край кровати.       — Температура спала, — говорит Йен, запуская руку в волосы Микки. Тот так льнёт к прикосновению, что Липу кажется, он сейчас замурлыкает.       — Ну и вообще, — говорит Карл, — Галлагеры не доносят.       Лип смотрит, как Микки замирает на секунду, глаза слегка расширяются, когда он бросает на Карла взгляд. Йен ухмыляется и наклоняется, чтобы поцеловать мужа в щёку. Лип подтаскивает стул к кровати и плюхается на него, под шумок стаскивая Нинтендо со столика.       — Это верно, — говорит он, пытаясь не смотреть на Микки, пока тот пытается осознать, что он теперь официально один из них. А Микки прокашливается, оглядывая Йена.       — С тобой, блядь, что? — и он берёт Йена за подбородок, поворачивая его голову, чтобы осмотреть синяк на скуле.       — Вы с этим разобрались, ребят? — угадывает Карл, глядя на такое же разбитое лицо Липа. Тот пожимает плечами.       — Типа того.       — Всё норм?       — Ага, — отвечает Йен, посылая Липу ещё одну улыбку. — Всё норм.       — Ура, блядь, — низко и опасно проговаривает Микки, и ой-ой. Лип поднимает лицо, чтобы встретить острый взгляд синих глаз, который пригвождает его к месту; в них горит огонь, несмотря на всю измождённость Микки.       — Эй, долбоёб, — говорит он, и Лип сглатывает. — Ещё раз ударишь моего мужа, я тебя убью.       Это всё — одно ебаное дежа-вю, и Лип закатывает глаза. Но он не забывает обеспечить себе безопасность, снова встретив тяжёлый взгляд Микки и коротко кивнув.       — Понял.       После этого всё становится проще. Лип играет в приставку, игнорируя все угрозы сломать ему все кости, «если ты, долбоёб, похеришь мой прогресс», Карл продолжает читать вслух секретную информацию, Микки засыпает, пока Йен гладит его голову. Никто их них не уходит. Часы посещений давно прошли, но медсёстры не приходят, чтобы их выгнать. Поняли, видимо, что нет смысла пытаться переубедить Галлагеров, когда они делают то, что считают нужным.