***
Проходит ещё насколько наполненных спокойствием месяцев, в течении которых альбинос и его госпожа беспощадно сближаются – к той самой грани, о которой мыслей почему-то в их головах не возникает. Они слишком свободно, спокойно и по странному «так и должно быть, и только так верно» становятся друг другу ближе всех. Он порой находит себя, с легкой усмешкой сгоняющего её с её кресла, в котором та сидела над очередной горой свитков, словно маленькое дитя отчитывающего её за то, что вновь не была в трапезной на обеде, и ему пришлось нести еду, которая успела остыть. Она на его тихие возмущения лишь ухмыляется, потягиваясь и с удовлетворением забирает поднос, свободно предоставляя место за своим же столом и садится за небольшой резной столик у окна на пол, принимаясь трапезничать. Порой он находит её, подпустившую его к себе удивительно близко – он лежит головой на её животе, пока она, лежа на взбитых подушках, перечитывает написанный им же отчет, удерживая свиток в одной руке, пока другой перебирает в пальцах белые пряди. Не возражает, когда он, привыкнув, порой просто приходит к ней отдохнуть – безо всяких отчетов и свитков ложится под бок, или, если девушка оказывается сидящей, кладет голову ей на колени, прикрыв глаза, и слушает ставшее родным за последнее время звучание чуть хрипловатого, но по-особому мягкого голоса. Порой они вдвоем оказываются слишком близко друг к другу, настолько, что чувствуют на своих лицах чужое дыхание, но почему-то никто из них не стремится это расстояние между увеличить. Он привычно уже в такие моменты обнаруживает, что в его огромной в сравнении с девичьей ладонью её тонкие пальцы, которые он безостановочно гладит, выводит большим пальцем с грубоватой подушечкой неясные самому себе узоры на бархатной коже, и задумывается – что всё это может значить? Способно ли это что-то в его жизни и в жизни его госпожи изменить? Но спрашивать он не решается. Он не хочет ничего потерять, и лишь в глубине наконец желающей жить, а не умереть души прячет страх – что рано или поздно то, что есть сейчас у них может закончится. Чего он точно никогда не ожидал увидеть, погрузившись в свои мысли, под которые и вошел в главную хижину, вперив взгляд в землю - придерживающуюся за край стола девушку, едва сохраняющую свое положение, чему не способствуют дрожащие ноги. Он только вернулся из двухдневной поездки – госпожа пожелала приобрести новой мебели в свою хижину из соседнего города, поэтому он совершенно не понимает, что происходит, когда он, в стремлении как можно быстрее помочь ей подходит ближе, но слышит резкое, наполненное нотками страха «нет». - Грёбанное дерьмо. – грязно выругивается опустившая голову девушка, не обращая внимания, что распущенные волосы спадают ей на лицо и как взгляд подошедшего к ней мужчины с каждой секундой наполняется страхом за неё. – Пока меня не трогай, Амен. Я скажу, что происходит, но прикасаться ко мне нельзя. И дай стул, пожалуйста. Он быстро, послушно ставит стул ровно так, чтобы она могла сразу, без лишних телодвижений сесть и остается стоять напротив, возвышаясь над ней. Осматривает стол, но не находит ничего странного – пустой поднос с посудой и чашка остывающего чая, наполовину пустая. Возвращает взгляд на девушку, ведущую себя так невероятно странно, осматривая её с ног до головы. - Что произошло, госпожа? – он садится перед ней на корточки, но прикасаться не решается – слишком громко в его ушах звенят впервые за всё время, проведенное с девушкой, нотки страха в её серьезном голосе. - То, что я тебе скажу не должно никоим образом выходить за пределы этого разговора. Головой будешь отвечать, сразу говорю. – тяжелый вздох, слишком тяжелый по сравнению со всеми другими его откровенно пугает. Что случилось с его бесстрашной госпожой за эти два дня, которые она вообще не планировала покидать поселение? Он кивает её словам. – Из столицы нижнего Египта приехали несколько новых кухарей, знаешь? - Да, госпожа. - Один из них мой бывший владелец и он меня узнал. – насколько после этих слов выглядит ошарашенным Амен и насколько же долго повисает молчание в уютной до этой секунды хижине – он не может сказать. Мужчина застывает на вдохе, задерживая дыхание невольно, и смотрит на неё столь широко распахнутым взглядом, что она не сдерживает звучащим обреченно смешка. – Не спрашивай, это долгая история, которую я сейчас не готова вспоминать. - Госпожа, могу я для вас что-то сделать? – единственный вопрос, на который хватает сил непривычно робкому голосу мужчины, и она смотрит ему в глаза, с каким-то извращенным в искалеченной душе удовлетворением замечая, что привычку её он перенял – смотреть на таких, как они, как на людей, а не товар с биркой «продано». - Он из тех, кто готовил сегодня обед. Исфет меня дернул попросить чая… - она бормочет, устало опустив голову и поэтому не сразу замечает как альбинос, расслышав в её словах причину её беспокойства берет чашку, не успевает остановить его. – Амен, нет! – краткий вскрик раздается слишком поздно – он делает щедрый глоток, и мужской взгляд становится тяжелее и ощутимей на её теле. - Голубое вино. Дерьмовый вкус, но слишком большая концентрация лотоса на такую чашку. – произносит он хрипло, наконец понимая, что именно происходит с его госпожой. – Долго? - Около получаса назад. – она отвечает спешно, чувствует, что силы, которых у неё и без этих проблем было мало, покидают её. Когда она говорит, язык невольно заплетается – выпила слишком много этого дерьма, не признав ненавистный вкус сразу. Не может сдержать скользнувшей по губам болезненной усмешки. – Сволочь. Тогда не смог поиметь, напоив этой дрянью, но сейчас-то зачем? – бормочет, с неконтролируемой усталостью во взгляде рассматривая сидящего так близко мужчину. - Вы хорошо держитесь для такого количества, госпожа. – усмешка альбиноса горестная, понимающая. Он ничем своей госпоже не сможет помочь – влияние лотосового вина способно покинуть организм лишь со временем, а судя по концентрации лотоса – не малым временем, до которого она всё время будет очевидно ненавистном ей состоянии. - Нашел за что похвалить. – её усмешка выглядит криво, когда они вновь встречаются глазами. И юная госпожа вновь оказывается в ловушке бледно-голубых, постоянно наполненных для неё теплом глаз, задернутых сейчас проявляющейся из-за употребления вина поволокой возбуждения. Она сама, не способная сейчас контролировать собственные реакции и мысли, думает о нем, как о мужчине. И не в первый ведь раз. «Не лги никому, если будет возможность, и никогда не лги самой себе» - девиз жизни прожившей недолгие двадцать три года Эвтиды, которая всегда его придерживалась. Она не раз ловила себя на мыслях о альбиносе – неправильных, до дрожи внутри обесчестивающих измученного жизнью мужчину. Всегда себя одергивала, стоило ей вспомнить, как тепло, даже немного жарко становится её телу, когда он находится рядом, и как приятны оказываются ощущения его вечно холодных пальцев, прикасающихся к ней. Но не смела себе врать и спокойно признала – за это время, проведенное вместе, они столь сблизились, что она стала воспринимать его как мужчину помимо того, что он – простой, измученный обстоятельствами человек. Мужчину, которого почему-то как никогда правильно могла представить с собой. К которому прониклась симпатией. Но это чертово влияние вина не даёт ей контроля над разумом, она не может остановить свои мысли. Юной госпоже интересно узнать, сколь горячими и бережными могут оказаться его прикосновения к телу. Насколько мужчина будет груб или нежен в обращении с такой, как она. Ей любопытно исследовать тонкими пальцами крепкую грудь, царапать ногтями бледную кожу, проследить, как за её прикосновениями на его коже проступят её следы. Какое у него будет выражение лица, когда он будет смотреть ей в глаза, если она сделает это. Насколько он может быть несдержанным во время страсти, сравнить, как это будет отличаться от тотальной сдержанности в обыденной жизни. Тот ли он тип мужчин, который думает о своём удовлетворении, или столь редкий для их времени держит приоритет в удовлетворении женщины. Каково будет ощущать вкус этих тонких губ, вечно изгибающихся в теплой улыбке, стоит ему увидеть её. Он видит. Видит нарастающее до предела возбуждение девушки в её глазах, мысли, которые не произносятся в слух, но которые он может уловить из взгляда на его губы, то, как медленно, словно впервые в жизни, она рассматривает его тело, не прикрытое сейчас тканью белой накидки. Сам он давно себе признался, что его госпожа перестала для него быть простым человеком, подарившим ему нормальную, новую жизнь – она стала его спасением и проклятием. Сколько раз он ловил себя на мыслях, которые не имел права даже в самых смелых мечтах допускать – и вспомнить будет трудно. Эта девушка, истории которой всецело он не знал, привлекала его внимание ежесекундно. Он не мог, как бы ни старался вытеснить из головы мысль о том, насколько она была хороша – и думал в такие моменты он вовсе не о том, чем наделила его госпожу природа. Сколько раз Амен проклинал все на свете, включая себя самого, когда ловил себя на мыслях, что хочет увидеть, какой она будет, полностью доверяя ему. Насколько будет расслабленно себя чувствовать, сможет ли непринужденно себя вести, сможет ли готовому за неё жизнь отдать в любую секунду мужчине доверить свою жизнь, вверить свою безопасность. Пропадет ли из её глаз всегда присутствовавшая суровость и строгость, когда она будет греться в его руках, обласканная его заботой. Станет ли такого, как он, подпускать столь близко к себе, чтобы он своими глазами увидел в её желание близости с ним – и не важно, душевное или физическое. Сможет ли он, зная, что положит все силы на это, стать для неё тем самым мужчиной, на которого его госпожа заслуживает? Никто из них двоих, смотрящих столь долго друг другу в глаза, в напряженном ситуацией молчании не сможет сказать, в какой момент они оказались исследующими губы друг друга, жадно скользящими по вспаренной коже ладонями, изучающими тела напротив, в какой момент он успел нарушить приказ, переместив её собственными руками на столешницу, жадно сжимающего девичью талию в своих руках. Они не находят сил отстраниться друг от друга, а остатками ещё не опьяненных окончательно разумов понимают, что желания прервать этот не должный случится момент тоже нет. Он чувствует, как её ногти впиваются в плечи, когда она сжимает ладони, как оставляют наверняка яркие красные следы на его спине, пока он жадно метит чувствительную к малейшему прикосновению кожу, оставляя везде следы своих губ, которые порой сменяются на безболезненные укусы. Тихий, томный вздох девушки срывается с её губ, когда он, чуть прикусив, обводит кончиком языка ореолы возбужденных сосков, лаская вторую грудь холодными пальцами – и это становится точкой окончательного невозврата. Он перемещает её на постель – бережно, помня о ранах на нежной спине. Вновь прокладывает дорожку поцелуев по её горячему, взмокшему телу, едва чувствуя на губах солоноватый привкус её кожи, которому не противится – ему нравится всё, что связанно с ней, и в эту секунду он впервые не отгоняет ни единой «неправильной» мысли. С удовлетворением отмечает, сколь сильно участилось её дыхание, судя по вздымающейся быстро груди, которую девушка ласкает руками, прежде, чем аккуратно избавить её от нижнего белья, одной рукой слегка раздвинуть влажные половые губы, открывая себе лучший доступ к лучшему способу доставить девушке максимальное удовлетворение – припадает губами к клитору жадно, с таким напором, которого девушка не ожидала, из-за чего издает громкий вскрик, превратившийся в протяжный, ласковый стон и невольно пытается свести бедра вместе, чему мешает находящийся между ними мужчина. Альбинос, всю жизнь ненавидящий любое влечение, любой сексуальный контакт, впервые в жизни понимает, что происходящее сию секунду – не приказ, а полное его нарушение по его же, Амена, желанию. Он действительно возбужден – до предела, но не вином, а находящейся в его руках девушкой, которой искренне хотел стать всем, стать тем, кто сможет принести величайшее наслаждение без горьких ноток послевкусия. И он станет. Влажный язык тщательно лижет каждую складочку, мягко проникает внутрь влажного, сжимающегося в предоргазменных судорогах входа, когда он заменяет его пальцами, плавно вошедшими внутрь и чувствует, как нутро девушки их сжимает в себе. Она не стонет – кричит, но голос её полон удовольствия, когда он сгибает пальцы внутри и приникает к слегка набухшему и покрасневшему комочку нервов. Он чувствует, как её неконтролируемо накрывает волна оргазма, чувствует дрожь её тела, мешает ей двинуться, чтобы убрать ставшее сверхчувствительным место от его языка и добивает её продолжающимися движениями пальцев. Эвтида не успевает отметить, в какой именно момент он выпрямляется, нависнув над ней, и где успел раздобыть знакомую цепь с кожаной ручкой на конце, прикрепленную к надетому на шее ошейнике, которая прямо сейчас приятно холодила разгоряченную кожу под грудью. Она тяжело дышит, всё ещё ощущая дрожь в собственном теле, неосознанно чувствует, как упирается возбужденный член мужчины в её живот под всё ещё находящимися на нем штанами, лишь отмечает на затворках разума, что мужчина всё же относится к редким – чувствовала, что достижение её пика его волновало гораздо больше собственного возбуждения. В секунду она оказывается сидящей на его бедрах, когда он меняет их положение, чувствует, как мужчина вкладывает в её ладонь кожаную ручку поводка, как гладит её бедра по обе стороны от себя, сталкивается взглядом с ним, замечая улыбку на тонких, искусанных едва ли не до крови губах и взгляд – жадный, желающий, распаляющий в ней столько огня, сколько не было способно вызвать ни одно возбуждающее вино. - Как прикажете, моя госпожа. – тон мужчины столь ей непривычен, но она находит его невероятно ей нравящимся – возбужденный, хриплый, чуть ниже обычного голос Амена, зовущего её своей, вручающего до этого ненавистное средство управления собственным телом по своему желанию ей в руки позволяет ей полностью отдаться моменту, отпустив себя. - Войди в меня. – альбиносу кажется невероятным, но он находит такой приказ сидящей в миллиметре от его возбужденного члена госпожи настолько возбуждающим, что впервые выполняет его с глубоким удовлетворением, чувствуя, как мышцы девушки вокруг его члена сжимаются, принимая всю внушительную длину мужского достоинства. Она прикрывает глаза и кусает губы, не позволяя ему делать толчки самому, и он ласкает её тело руками, пока она сама медленно – слишком медленно, и видно по её хитрым глазам и лукавой улыбке специально – двигается на его члене. Притягивает его ближе, используя данный им поводок, и впивается в слегка припухшие губы, которые он так часто облизывает кончиком языка, со всей страстью. Его руки сжимают и мнут её ягодицы, от поцелуя, ставшего невольной борьбой языками по подбородкам течет слюна, делая его по настоящему влажным, когда она вслепую находит его запястье, на которое слегка надавливает, и из-за положения рук таким образом быстрее опускает себя на его член и издает громкий стон ему в губы, заметив, но не обратив ни малейшего внимания на скользнувшую у окна по ту сторону запертой хижины тень. - Быстрее, Амен.. – она не успевает закончить приказ, как блондин его тут же выполняет, всё так же крепко удерживая в ладонях её ягодицы. Его имя срывается ему в губы сладким стоном и первой от проникновения дрожи, ощутимой ему. Поводок на его шее натянут, но впервые ему это настолько нравится, что на врезающуюся неприятную кожу ошейника в чувствительную кожу на шее он не обращает внимания, периодически специально замедляя толчки для того, чтобы она имела лишнюю причину его притянуть поближе, и наслаждается, как с её губ вновь и вновь срывается его имя вперемешку с громкими стонами, когда он слушается, наращивая скорость фрикций. Он чувствует, как её руки длинными ноготками полосуют его грудь, плечи, спину, когда она не может сдержаться, сжимая свободную ладонь от очередного глубокого толчка, подводящего их обоих к краю. Сам порой находит, что, лаская её тело руками, порой сжимает нежную кожу сильно, так, что точно останутся на её коже следы его прикосновений и ласк. Он чувствует, как она крупно вздрагивает в первый раз, когда сам уже едва сдерживается, сменив темп на медленный, но из-за этого увеличив глубину толчков, что добивает обоих. Для него в приоритете её оргазм, поэтому он держится из последний сил, которые только находит в выветривающемся подстегнутом голубым вином организме. Опускает руку ниже, приласкав и так сверхчувствительный после вылизывания клитор, податливо размыкает губы, когда она вновь притягивает его к себе и дает ей изучить языком свой рот прежде, чем сплестись с ним своим. Чувствует, как два последних толчка её добивают, и она в который раз за ночь невероятно сладко, молящее стонет его имя, полностью отдаваясь сильнейшей волне накрывающего обоих удовольствия, не дает ему выйти, когда кончает он, крупно содрогнувшись мощным телом и низко простонав её имя ей в губы, опаляя горячим дыханием покрытую румянцем кожу лица.***
- Натерло всё же. – расслабленный голос госпожи, стоящей между бедер перед сидящим на стуле альбиносом звучит расслабленно и довольно, пока он внимательно её рассматривает, приподняв в улыбке уголки тонких губ и не обращая внимания на едва щиплющие ранки, которые оставили её поцелуи. У неё в руке зажата баночка с заживляющим маслом, и она не выпускает её из рук, когда расстегивает на его шее ошейник, но замирает, с интересом и немым вопросом в глазах смотря, когда мужчина останавливает её руки у своего лица и поочередно подносит к губам, целуя тыльную сторону ладоней. Смотрит на него, вновь встретившегося глаза в глаза с ней с ласковой, толику наполненной хитринкой улыбкой. – И что же мы делаем? - Благодарю за заботу, госпожа. – она лишь качает головой слегка, но улыбка с губ не пропадает, когда она все же откладывает кожаный ремешок на стол и наносит на ладони масло, согревая его между ними прежде, чем возвращается к его шее, с особой аккуратностью наносит на поврежденную, слегка кровоточащую кожу альбиноса, мягко её массажируя. Она задумывается о проведенной с ним ночи, и невольно краем глаза замечает их отражение в стоящем в углу её зеркале. Мягко ведет ладонями ниже, через него смотря, как плавно скользят её тонкие пальцы в масле по крепким, широким плечам, как спускаются по спине ниже, мягко массажируя полностью покрытую верхнюю часть спины Амена следами её ногтей. Улыбка превращается в ухмылку, наполненную томящимся вожделением, когда она возвращает взгляд на него, заметившего, на что она смотрит. - Не думала, что бываю такой собственницей. – весело хмыкает, останавливая ладони на его плечах и одной рукой, как и хотела сделать всё утро с того момента, как мужчина проснулся, зарывается во взъерошенные белые пряди, оказываясь прижатой к груди крепкой мужской ладонью на своей талии. Он даже сидя достает ей до середины груди, целует не скрытую тканью надетого на ней платья ложбинку, обнимая её второй рукой, и поднимает голову, глядя в глаза. - Я постарался не меньше. – обводит взглядом не скрытую тканью наряда кожу, едва ли находя хоть один миллиметр без следов его губ или зубов, усыпающих не только нежную тонкую шею, они ярко пестрят под подбородком, на ярко выраженных ключицах, идут по плечам и к груди, и многие из них остаются незамеченными, скрытыми расписной тканью. – Видимо, собственник я не хуже, моя госпожа. - Своей меня сделать собрался? – обманчиво-ласковый тон девушки лишь говорит ему о хитрости, но он не слышит в нем ни грамма недовольств. Сжимает в кольце рук чуть сильнее, чувствуя, что играть с его волосами рукой она не перестает. - Я не намерен делится. – его фраза вырывает из её груди мягкий смех, который до этого дня мужчина слышал редко. Она мягко, безболезненно оттягивает белые пряди, заставляя его поднять голову, и склоняется к его лицу совсем близко, опаляя дыханием. Улыбка на её губах кажется ему слишком манящей. - С работой меня все же придется делить. – она знает, что делает, дразнит его, когда видит наполненный желанием поцелуя взгляд, но не дается, мягко отстраняется от красивого мужского лица. - Это ведь не одно и тоже. – он расслабленно пожимает плечами, мягко выводя пальцами незримые узоры на её пояснице, смотрит на неё, весело на его слова хмыкнувшую. - Вот как ты думаешь… - задумчиво шепчет, на секунду отводя от него взгляд и прикрывая глаза, но тут же возвращает взгляд обратно – изменившийся. Он впервые видит, как не только губы, но и взгляд её наполняется чувственной мягкостью и толикой веселья. – Это всё меняет. – вновь склонив к нему голову, опаляет дыханием мужские губы его госпожа прежде, чем накрыть их своими.