***
Вечер наползал на Москву медленно и неслышно, потихоньку растворяя улицы в мягких сумерках. Город осторожно выдыхал, приходя в себя после бесконечных ударов людских ног и утюженья автомобильных шин. По комнате Лины рыскал ветерок, как юный неудавшийся воришка, который настолько хочет казаться незаметным, что бросается в глаза сразу же. Джебисашвили сидела на кровати, бессмысленно уставившись в телефон и автоматически отвечая на бесконечные "я люблю тебя" от фанатов. Ангелина в кресле напротив читала книгу. После разговора на балконе Изосимова заледенела ещё больше - она почти не размыкала губ, не смотрела на Лину и вообще старалась не отсвечивать. Сейчас с её стороны доносились только дыхание, редкие покашливания и едва слышный хруст переворачиваемых страниц. Правда молчаливость колдовки не помешала женщинам сцепиться по поводу еды пару часов назад. Ангелина залезла к Лине в холодильник и обнаружила только бесконечную зелень, овощи, соевое молоко и мясо и какие-то веганские десерты. Колдовка цокнула языком и прочитала Джебисашвили лекцию о том, что сама она может делать со своим организмом что угодно, но Луне нужны все необходимые элементы, в том числе животные жиры. Лина взвилась и наорала на Ангелину за то, что та лезет куда не просят. Пока обиженная Джебисашвили то курила на балконе, то ходила туда-сюда по квартире, хлопая дверями, Изосимова молча колдовала на кухне. И когда через час Ангелина крикнула "сюда иди, водоносец", Лина не ожидала увидеть на столе готовый ужин из фасоли и соевого мяса. Причём то же самое лежало и в тарелке самой колдовки. Проходя мимо кухонного гарнитура, Джебисашвили краем глаза выцепила страницу гугла, где было что-то вроде "как готовить веганские блюда". Вина за резкость противным змеиным клубком завертелась в солнечном сплетении, соревнуясь за место с удивлённым трепетом, который парил внутри небольшим облаком. Но извиняться Лина не умела. Поэтому просто после ужина протянула Изосимовой половину своего десерта, неловко потирая затылок свободной рукой. Колдовка хмыкнула, но угощение взяла. Правда понравилось или нет не сказала. И с того окрика Джебисашвили голоса Ангелины не слышала. Лина отложила телефон и пару минут разглядывала сосредоточенную женщину. Ангелина то хмурила чёрные брови, то прикусывала нижнюю губу, не отрываясь от книги. Спокойные, сейчас янтарно-болотные, глаза быстро бегали по строчкам. Лина едва заметно улыбнулась - наблюдать за женщиной было интересно и... приятно. Она никак не могла понять, как в одной Изосимовой умещается непоколебимое спокойствие и почти осязаемая мудрость и жёсткость, опасность чего-то древнего и неизведанного. Сама Джебисашвили - несгибаемое упрямство, беззаботное веселье, полупрозрачная сила. Она - апрельское солнце: яркое, согревающее, но совершенно бесхитростное. Изосимова же - сентябрьский вечер: насыщенный, иссиня-чёрный, томно-печальный, в котором чувств много, но понять их все невозможно - что-нибудь всегда ускользает. - Ты что-то хотела? - голос колдовки раздался почти как выстрел - неожиданный и слишком громкий для улетевших далеко мыслей Лины. Женщина вздрогнула и смутилась от того, что Изосимова заметила её разглядывания. - Да вот... Мама написала, ждёт нас завтра на обед, - Лина говорила медленно и тихо. Чем дальше в лес, тем меньше туда хотелось. - А мы... ну... так и не придумали, что рассказывать. Изосимова тяжело и долго выдохнула. Заложила книгу и принялась постукивать по обложке острыми ногтями. - Что рассказывать, что рассказывать... В идеале - правду. Но ты ведь так не умеешь. Лина хотела было возмутиться, но только вяло махнула рукой. Умеет - не умеет, какая уже теперь разница. - Ну что ж. Познакомились на "Битве", сначала ходили мимо друг друга, потом попали вместе в один белый конверт, ну и как-то понеслось. Начали общаться, потом... - Изосимова запнулась и, набрав побольше воздуха в лёгкие, выпалила на одном дыхании, - потом поняли, что что-то к друг другу чувствуем и решили встречаться. Полгода хватит нашим отношениям? - Да хватит, пожалуй. Больше будет странно, - Лина уселась по-турецки, опёрла локти на колени и задумчиво устроила подбородок на ладонях. - А чего не съехались? Нам же не по 15 лет, чтобы встречаться на расстоянии. - А ты сама подумать не хочешь? - огрызнулась колдовка. - Откуда я знаю, почему мы с тобой, прости господи, не съехались. - О, а давай ты боялась, что нас заметят, пойдут слухи, поэтому предложила пока жить отдельно, а когда шум поутихнет - тогда уж? - И чего это я боялась? - Ангелина сложила руки на груди и вздёрнула бровь. - Потому что это логично, Ангелин. Ну вряд ли ты готова заявить о наших отношениях во всеуслышание? - У нас нет отношений. - Окей, окей, гипотетических, - Лина закатила глаза. - Ладно, - после минутных размышлений согласилась Изосимова. - А из тебя, так и быть, сделаем ответственную мать. А ты боялась, как я полажу с Луной, поэтому мы не спешили. - Я ответственная мать, - Джебисашвили прищурилась. - Кстати правда... как бы ты, интересно, с Луной поладила. - Отлично, - Ангелина вздёрнула подбородок. - Я сына воспитала, с детьми контакт умею находить. И знаю огромное количество сказок и преданий. - Точно, тебе же 103 года, - Лина ухмыльнулась. - С половиной, - хмыкнула Изосимова. Лина на это искренне рассмеялась. - Ты, кстати, маме нравилась на "Битве". Да и я про тебя много рассказывала, - призналась Джебисашвили, упираясь взглядом в книжную полку. - И что ты рассказывала про бабушку? - Ангелина чуть подалась вперёд. Признание Лины осело тёплой пыльцой где-то рядом с сердцем. - Что ты мудрая. На место поставить можешь. А можешь обнять так, что откуда-то силы появляются. Мама говорила, что ей очень нравится за тобой наблюдать, нравится твоя приверженность традициям. А ещё маме ужасно не нравился Череватый и она горячо разделяла твою точку зрения, - Лина чуть улыбнулась. - Беспредельщик бесноватый, - хмыкнула Ангелина. Но думать о Владе сейчас не хотелось совсем. Хотелось чувствовать, как слова Джебисашвили кружат вокруг светлячками, садятся на плечи, путаются в волосах и щекочут губы, заставляя их улыбаться. - Так что, глядишь, мама и поверит в нашу ложь. Светлячки попадали камнями, больно ударяя по телу. Ангелина снова заковалась в напряжение. - Ладно, миленькая, легенду мы придумали. А теперь мне надо кой-куда съездить. Изосимова встала, подошла к шкафу, вытащила из него свой чемодан и принялась в нём копаться. - Уехать не позволю, - криво улыбнулась Лина. - Да куда ж от тебя денешься. Силы мне нужны, чтобы завтрашний день пережить. Поеду в лес, костерок разведу, подумаю, как меня сюда занесло. - Помощь нужна? Ангелина смерила её снисходительным взглядом. - Помогла уже, девонька. Вернусь поздно, не жди, но дверь не закрывай, пожалуйста. - Ну вот, уже почти семейная пара. Ангелина коротко и тяжело посмеялась, прижала чёрную небольшую сумку к груди и вышла в прихожую. Лина слушала, как пару секунд раздаются шорохи и звон упавшей обувной ложки, а затем хлопок двери стал финальным аккордом в мелодии торопливых сборов Изосимовой. Джебисашвили рухнула на диван и закрыла глаза. Завтра будет, пожалуй, один самых странных дней в её жизни.***
Город дышал полной грудью, впуская в загазованные лёгкие ночь. А вот Лина дышала поверхностно и тяжело - грудь обвивали каменные оковы волнения за Изосимову. Она ушла уже много часов назад, на телефон, естественно, не отвечала. Метро уже закрылось, а Ангелина была чёрт знает где. Лина сначала не переживала совсем - занималась какими-то домашними делами, долго лежала в ванной, говорила с Луной, медитировала, читала книжку колдовки. Но сартровская "Тошнота" раздражала язык также, как тошнота реальная. Так что Лина бессмысленно бродила туда-сюда, периодически копаясь в телефоне. А потом волнение потихоньку начало сжиматься на груди. И телефон из рук Лина уже не выпускала, но сообщений или звонков не было. Когда Джебисашвили уже собиралась вспомнить, как проходила поисковое испытание на "Битве", чтобы ринуться разыскивать колдовку, из прихожей раздался звук аккуратно опускаемой дверной ручки. Волнение треснуло и ссыпалось под ноги Лины каменной крошкой. Женщина вскочила с дивана и почти бегом бросилась в коридор, только перед выходом из комнаты затормозив. Не дай Бог Ангелина увидит, с какой скоростью Лина спешит ей навстречу - много чести. Джебисашвили опёрлась спиной о стену и смотрела, как колдовка тихо прикрывает за собой входную дверь. От женщины веяло усталостью, дымом костра и горькими травами. - Ты там половину Москвы пыталась сжечь? Чего так долго? Плечи Изосимовой дрогнули. Она повернулась на звук, удивлённо рассматривая Лину. - Ты чего не спишь? - Да уснёшь тут. Вдруг квартиру грабить начнут, а тут из ценного только я. И дверь не закроешь, а то всякие бабоньки войти не смогут. Ангелина устало улыбнулась и прошла чуть дальше, начиная снимать обувь. И только в этот момент Лина заметила, что колдовка делает всё слишком неловко - ботинки снимает, наступая на пятки, прижимает свою сумку одной рукой, а вторая безвольно болтается. Джебисашвили нахмурилась и подошла к Изосимовой, без раздумий хватая её за локоть. Ангелина дёрнулась было, но Лина держала крепко. - Что с рукой? - Ничего. Не о чем волноваться, - Ангелина прикусила губу. И Джебисашвили поняла, что волноваться есть о чём. - Ну-ка ставь сумку и показывай. Изосимова поджала губы, но полупросьбу-пролуприказ выполнила. Неаккуратно уронила сумку на пол и нехотя подняла руку повыше. Лина нахмурилась ещё сильнее, увидев на ладони расползшийся красным пятном ожог. В паре мест желтели волдыри. Ожог затрагивал почти всю ладонь, частично переходя и на тыльную сторону. Ангелина морщилась, но звуков не издавала. - Нихрена себе ты на ритуал смоталась, - Лина подняла глаза на Изосимову. Та отвернулась. - Это что за фигня? Ты впервые огонь разводила, что ли? - Руку отпусти. Сама-то думаешь, что говоришь? Я с огнём на "ты". - Я вижу. Вот он тебе и сказал: "иди ты, Ангелина, в пень". Капец, вся ладонь. У тебя с собой вода была? Охладила руку? - Лина не двигалась с места, аккуратно держа Изосимову за запястье повреждённой руки. - Была. Немного, но хоть что-то. - Господи, Изосимова, ну как так, - Джебисашвили тряхнула головой и наконец-то начала шевелиться. Она потащила колдовку за собой на кухню, не обращая внимания на попытки женщины упереться ногами в пол. Лина взглядом указала Изосимовой на стул, а сама принялась копаться в аптечке в поисках бинта. - Так. Всякие мази нельзя... Что б тебя, Ангелин... О, пантенол есть! Отлично. Бинт сейчас найду, - бормотала себе под нос Джебисашвили. Речь её летела быстро и звучала нечётко, потому что в горле плескалось беспокойство. - Успокойся, девонька. Заслужила я. Лина выронила упаковку какого-то лекарства и выругалась. Она обернулась на Ангелину. В серых глазах зарождалась гроза. - Ты чего несёшь? Ожог заслужила? Ты сейчас заслужишь матерную тираду, я держусь из последних сил. - Заслужила, - упрямо повторила Изосимова. Повреждённая ладонь лежала на прохладном столе, выглядя под светом лампы ещё более красной. Ангелина рассматривала её, хмурясь и пожёвывая губу. - Я силы просила не пойми о чём. Вот они мне на это и указали. Это ж надо додуматься - защиты просить для обмана. Для игры в то, во что играть запрещено. Ангелина говорила тихо и сбивчиво. Тело её, обычно напряжённое и готовое к любому сражению, сейчас напоминало брошенный на стул мешок. Нижняя губа алела подступающей кровью. Глаза смотрели на руку, но выглядели пустыми и блёклыми. Джебисашвили, сжимая в одной руке бинт, а в другой баллончик, подошла к колдовке. - Прекрати, - тихо попросила женщина. - Со всеми случаются неудачи. - Со всеми может случаться что угодно. Я 30 лет практикую, - огрызнулась Изосимова. Впрочем, совсем неопасно. Это звучало скорее как рычание собаки, которая от страха вот-вот заскулит. - И наконец-то обожглась. А то прям гений колдовства - ни одного ожога за 30 лет. Непорядок же. - Да что ты понимаешь, - отмахнулась от Лины колдовка. - Я понимаю, что ты занимаешься какой-то хернёй. И сейчас с этим самобичеванием, и с долбанными ритуалами. Тебя кто просил тащиться в какой-то непонятный лес? Разводить костёр? Там, знаешь ли, помимо огня хватает опасностей. Свалилась бы куда, сброд всякий шатается. Мне тебя потом по кускам с собаками разыскивать надо было бы? - сдержать себя не получилось. Часы волнения и волны беспокойства сплавились воедино, образуя привычное Лине чувство - яростную тревогу. Джебисашвили повысила голос и швырнула на стол медикаменты. Звон баллончика заставил Ангелину снова вздрогнуть и метнуть в нависающую над ней женщину острый взгляд. - Никто меня не просил. Я так работаю. Если не смыслишь ничего - так молчи. - Зато ты дохуя смыслишь, я смотрю. Вся рука обожжена. Ты что там делала-то, твою мать? - Просила, чтобы мы с тобой завтра не опозорились! - Ангелина повысила голос в ответ. - Защиты просила для себя и для тебя. Сил хотела набраться перед этим идиотским спектаклем. А потом... - Жертвоприношение на удачу решила совершить? - молнии в серых глазах били в тёмное болото глаз напротив, поджигая торфяники. - Упала я, идиотка! Упала, - рявкнула Ангелина. - Обходила костёр и споткнулась о корень, рукой угодила в угли. - Это ты идиотка. Помешанная на проклятиях и ритуалах идиотка, которая ни себя беречь не умеет, ни тех, кто переживает. - Пошла ты к чёрту! - выплюнула Ангелина и собралась резко встать, опёршись о стол. Короткий вскрик прокатился по кухне. Опёрлась Ангелина не той рукой. Изосимова рухнула на стул, прижимая к груди поедаемую огненной болью кисть. Слёзы скатились по щекам быстрее, чем она успела их осознать. Боль, обида и злость кружились в хороводе, всё сильнее смыкаясь на горле и выдавливая из него всхлипы. - Тише, тише, сейчас обработаем, - ярость в Лине как спичка потухла в слезах Изосимовой. Джебисашвили метнулась к раковине, набрала в глубокую тарелку ледяной воды и поставила перед Ангелиной. - Давай, миленькая, опускай, - порассуждать, с чего вдруг Лина заговорила словами колдовки, времени не было. Но они подействовали - Ангелина, будто откликаясь на что-то знакомое, медленно опустила ладонь в тарелку. Боль начала униматься. - Молодец, - прошептала Лина. Затем в полном молчании под аккомпанемент редких всхлипов Изосимовой, которые та всеми силами старалась сдержать, Лина аккуратно вытерла подрагивающую руку, нанесла пантенол и забинтовала ладонь. - Я, конечно, тот ещё медик. Но по идее должно держаться, - Джебисашвили окинула взглядом работу и глубоко вздохнула. От напряжения её и саму немного потряхивало. - Спасибо, - отозвалась колдовка. Она была бледной и уставшей, на скулах виднелись следы слёз. И Лина не выдержала - встала, подошла к Ангелине и обняла за плечи, прижимая к себе. Сухие губы едва ощутимо коснулись пропитанных дымом волос. - Напугала ты меня, бабонька, - усмехнулась Лина. Ангелина неосознанно прижалась ближе к телу Джебисашвили, ища поддержки и тепла. Прикрыла ещё опухшие глаза и слабо улыбнулась. - Поверь, я испугалась больше.